Исландец совершал убийство чаще всего не в порыве чувств, не под влиянием аффекта, нет. Он совершал убийство вполне осознанно, понимая все последствия для себя и своего рода. Аффективное убийство осуждалось. «Только раб мстит сразу», говорил герой исландской саги Греттир сын Асмунда, и продолжение этой пословицы «А трус никогда». Исландец прекрасно понимал, что свершение мести значит для него лишение жизненных благ, изгнание, часто смерть, и, понимая это шел мстить. «Не мог я допустить, чтобы такой человек, как Венстейн остался неотмщенным», говорил другой герой саги Гисли, которого после свершенной мести объявили вне закона.
Характерно, что при крайней агрессивности исландского общества, женщины были защищены от насилия принадлежностью к своему полу. Женщин выпускали из дома, который собирались сжигать со всеми обитателями. Жену Гисли, которая вышла защищать своего мужа, хватают и связывают, причем с риском для себя, ибо она отбивалась и поранила нападающих на нее. Тордис, сестра Гисли, узнав об убийстве брата, нападает с мечом и серьезно ранит его убийцу, ее скручивают, а муж выплачивает виру за рану, нанесенную в его доме.
Можно привести примеры, когда женщин все-таки убивали, чаще всего по обвинению в колдовстве, в других случаях это характеристика персонажа, как отъявленного мерзавца. И намек на недолгую жизнь этого персонажа. Характерно, что за супружескую неверность ответственность несла не жена, а любовник, именно на него муж обрушивал свои кары, именно его полагалось убить. Семейное насилие не допускалось. Когда муж ударил свою жену по лицу, она тотчас развелась с ним.
Несмотря на то, что в реальной жизни скандинавская женщина пользовалась уважением в семье, в общественном сознании сидел страх перед женским началом. Мерзкие колдуньи по большей части женщины. Убивали их, по сообщениям саг, нещадно. Хэль сама Смерть в представлении скандинавов была безобразной женщиной. Да и валькирии, лебединые девы, уводившие воинов в Вальгаллу-Палату Павших генетически происходят от отвратительных троллих, питающихся мертвечиной. Архаичный образ женщины, враждебной мужскому миру, постепенно замещался другим образом верной сестры и жены, хотя в человеческом сознании более древний пласт никогда не исчезает без следа, он продолжает существовать, в том числе давая выплески иррациональной жестокости против женщины, как это представлено в некоторых скальдических висах.
Право сильного не подвергалось сомнению. Кто силен тот и прав, для исландца это естественно. Если у тебя нет сил, чтобы защитить себя, свое имущество, своих близких жизнь не имеет смысла. Из саги в сагу кочует стереотипный эпизод, как берсерк, обнаглевший от безнаказанности и поднатаревший в боевых искусствах, приходит к очередному бонду, уступающему ему в силе, старику либо мальчишке, и предлагает сразиться. Кто победит тот получает вместе с жизнью хутор и жену (дочь, сестру). В сагах часто на выручку хозяину хутора приходит герой, а в жизни Торольв, впоследствии названный Скрюченная Нога, вызвал на поединок Ульвара для того чтобы завладеть его землями. Ульвар пал в битве, а Торольв стал хозяином на его хуторе. Снорри Годи, с нашей точки зрения бесчестно убивший Арнкетиля, напав на него одного во главе отряда из 14 бойцов, вовсе не осуждался исландцами, и его авторитет скорее вырос, чем упал. «Тяжба об убийстве Арнкетиля была вынесена на тинг и решена миром, сообщает сага. Единственным осужденным был Торлейв Кимби, которому приписали смертельную рану, полученную Арнкетилем, он должен был провести три года в изгнании». «Вести тяжбу выпало женщинам», бесстрастно информирует сага. Без поддержки мужчин женщины ничего не могли добиться, ибо в конечном итоге выходить на битву надлежало мужчинам. «Поскольку возмездие было вовсе не таким, как подобало по смерти столь видного хевдинга, как Арнкетиль, правители страны внесли в закон поправку, чтобы впредь женщины не могли выступать истцом в тяжбе об убийстве». Это не было дискриминацией. Это была попытка соблюсти справедливость в мире, где на место справедливости была поставлена сила.
Жизнь не являлась приоритетом в ценностной шкале исландца. Она без колебания приносилось в жертву норову, возможности настоять на своем, ни под кого не прогнуться, а при малейшей возможности пригнуть ближнего своего. Требование, даже законное, выполнить приказ, встречало у исландца сильнейшее внутреннее противодействие, часто приводящее к кровавым конфликтам. Иногда это упрямство кажется граничащим с безумием. Бьярни без спросу взял коня у Торгейра побратима Тормода, предводителя отряда удальцов, о котором пойдет речь ниже. Торгейр предъявил справедливые претензии и в ультимативной форме потребовал от Бьярни сейчас же слезть с его коня. Но Бьярни уперся: ведь ему осталось доехать до дома несколько шагов. После непродолжительного разговора, из которого Торгейр понимает, что Бьярни не выполнит его требования, он пронзает Бьярни копьем. «Мне решать, уедешь ли ты дальше» говорит Торгейр. Вот за это «Мне решать», за право поступать по-своему, исландец был готов жертвовать жизнью. «Ты не станешь держаться за жизнь, ради того, чтобы добиться своего» говорит Олав Конунг Тормоду Скальду Чернобровой, и эта фраза в полной мере выражает кредо исландца.
Отношение к жизни, как скорее к средству достижения целей, чем к высшей ценности, сформировало такую черту исландцев, как риск, в том числе головой, ради получения удовольствия, какое давала битва. Далеко не все исландцы были адреналовыми торчками, но определенно большинство из них страдало от невыносимой монотонии сельского быта. Недаром первый вопрос, который задавал исландец гостям, был: «Что нового?» Недаром, именно в Исландии получила развитие устная литература, сложение саг и скальдическая поэзия. Задыхающимся на своих хуторах от информационного голода исландцам, устное творчество давало хоть какую-то пищу для ума.
Сенсорный голод состояние не менее мучительное, чем пищевой голод или жажда. Многих он гнал испытать острые ощущения, связанные с риском для жизни. Не случайно, часто рисковыми людьми были скальды, люди с развитым мозгом, большой оперативной памятью, натренированной на запоминание огромного корпуса устной поэзии, а значит, особо чувствительные к сенсорному голоду, ибо развитый мозг требует информации, как развитый желудок требует пищи.
Греттир сын Асмунда, не зная, чем себя занять, пытается навязаться в войско Барди сходить помахаться с его кровниками. Посчитав себя обиженным за отказ, Греттир чуть было не схлестнулся с самим Барди, встретив его после битвы. Он же лезет в курган, где бьется со Старым Каром, мертвяком, охраняющим сокровища, затем отправляется в Тенистую Долину схватиться с другим мертвяком, Гламом, терроризирующих жителей хутора.
Тормод Скальд Чернобровой, скрывается в пещере после мести за своего побратима Торгейра. Ему грозит смерть, если его обнаружат. Сага как всегда бесстрастно сообщает: «Тормоду было скучно в пещере, потому что там было мало развлечений». Какое же развлечение придумывает себе Тормод, одуревший от сенсорной депривации? «Однажды в хорошую погоду Тормод решается выйти. Он берет с собой секиру» По итогам этой прогулки Тормод убил трех человек, а сам чуть не погиб, получив секирой между лопаток, свалившись в борьбе со скалы в море, и там, в подводной схватке, утопив своего противника.
Примеры можно продолжать. Исландец отнюдь не против испытать себя на пределе возможностей, и жизнь не слишком высокая цена для этого. Всегда находятся охотники ввязаться в игру со смертью. Сигурд и Эгиль не просто предупреждают Арона об опасности (Арона разыскивают его кровники), не будучи в родстве с Ароном, они остаются с ним и вступают в схватку с врагами Арона. «Эгиль сказал, что ничто не заставляет их вступать в чужие разборки. Однако, добавляет он, редко бывало так, чтобы я бежал, когда ты решил остаться». Сигурд и Эгиль получили ранения в бою, помогая Арону, но выжили. И это далеко не единичный случай, когда случайные попутчики или просто посторонние люди приходят на помощь в крайних ситуациях, часто рискуя жизнью. В повторяющемся сюжете с берсерками, на битву вместо хозяина выходит гость. Расплатиться жизнью за стол и кров это образец поведения норманна, который закреплен в общественном сознании, как добродетель.