Практическая политика также пострадала от этого самоограничения историков. Те, кто верит в законность истории, найдут в ней нравственный прогресс, а именно: в каждой цивилизации или, по крайней мере, среди арийских народов, которые одни до сих пор переживали более длительное развитие, постоянный рост зрелого, ответственного человека в законных правах и постоянное распространение свободы на тех членов народа, которые раньше ее не имели. Внешние оковы, сковывающие человека, разрушаются, на смену им приходят внутренние, законы, которые человек сам себе устанавливает, чтобы укротить элементарную, животную грубость своих инстинктов и аффектов, чтобы дикость все больше и больше превращалась в цивилизацию. Исторически обоснованная вера в этот прогресс дает надежду на будущее, определенный ориентир для воли и действий, короче говоря, политический идеализм, который и сегодня недостаточно распространен в Германии. Ведь слишком многие историки и слишком многие преподаватели истории считают любой прогресс, если он появляется, эпизодом, который вскоре может смениться регрессом, так что возникает неровный зигзаг, но не постоянное восхождение, утверждающее себя вопреки всем препятствиям.
Однако часть немецкого народа верит в очень твердую теорию, которая выглядит как строгая наука, но которая является лишь очень односторонним тезисом, учитывающим только часть исторического развития, в так называемую «материалистическую» философию истории, которая была выдвинута Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом после различных предложений более ранних мыслителей, особенно Сен-Симона. Она утверждает, что действительными движущими мотивами истории являются экономические, а все остальные лишь их последствия или маскировка. Согласно ей, первоосновой прогресса всегда является новая технология; из нее вытекает новая экономическая структура, то есть определенная форма предприятия, например фабрика, с определенным масштабом транспорта, который, однако, в эпоху фабрик простирается очень далеко и должен, по возможности, охватывать весь мир. Экономическая структура базируется на правовой надстройке, то есть на определенной системе собственности, а также на определенной форме правления и даже на определенной модификации религиозных, художественных и философских идей, господствующих в обществе, в соответствии с изменениями в экономике. История опровергает это заблуждение о всемогуществе экономики, что я и попытался продемонстрировать.
Технологии, конечно, обладают огромной силой. Каждое ее достижение создает новый способ работы и, следовательно, поскольку выгоды распределяются по-другому, новое распределение собственности. Но великие принципы собственности, «формы собственности», как можно было бы сказать, имеют не экономическое, а политическое происхождение. Феодальная собственность возникла в Западной Европе в результате необходимого господства над обширными земельными пространствами при франкских королях, для которых не было государственных служащих, так что крупные помещики должны были заменить их и для этого приобрели государственные суверенные права над своими крепостными, крестьянами, приобретя, таким образом, одновременно и высшую собственность на их имущество. И эта высшая собственность, из которой возникло «феодальное бремя» крестьян, была отменена не экономическим прогрессом, а идеями гражданского равенства и свободы, которые, возникнув из возрожденного естественного права XVI века, проникли в теории конституционного права и были реализованы на практике Французской революцией. Неправда и то, что в основе религиозных потрясений лежат только экономические причины, что, как утверждают Маркс, Энгельс, Каутский и другие, Реформация была церковным, необходимым сопутствующим элементом восстания буржуазии против феодализма. Тогда она должна была бы возникнуть сначала в Италии, где буржуазия была независимой с XIII века. Скорее, это дальнейшее развитие в истории религии от религии закона католического средневековья к религии убеждений, дальнейшее развитие, подобное тому, которое произошло в Китае от религии старых книг, собранных Конфуцием («Цари»), к даосизму Лао-цзы, в Индии от брахманизма к буддизму, в исламе от старой ортодоксии Корана к суфизму, В случае с евреями от Моисеева закона к религии «апокрифов» и далее к религии Иисуса и Святого Павла развитие, которое, по общему признанию, происходило только там, где были люди, заинтересованные в религии, но для них это была психологическая необходимость, совершенно независимая от экономических факторов.
Но, несмотря на научную неправоту, исторический «марксизм» был и остается сильным в социал-демократической партии, особенно в ее левом крыле. Желание было и остается отцом мысли. Если все обстоит так, как утверждали Маркс и Энгельс, если экономическое желание действительно всегда является решающим фактором, то ничто так думали они не будет препятствовать «накоплению» собственности, происходящему сейчас в промышленности и сельском хозяйстве; оно закончится тем, что небольшое число собственников окажется перед бесправной массой народа, поэтому обязательно произойдет «переворот», прежние «экспроприаторы» будут экспроприированы самой совокупностью, т. е. будет достигнут социализм общая собственность на средства производства.
Развитие не пошло по пути, предсказанному «материалистическим взглядом на историю». Стабильное накопление действительно имело место в промышленности, но не в сельском хозяйстве, где, напротив, мелкий фермер без поденщиков значительно вырос в числе и значении и, вероятно, останется господствующим типом в ближайшем и отдаленном будущем. Не концентрация собственности, возросшая до предела, привела к перевороту в Германии, а политическое событие, проигранная мировая война, которая потрясла и взбудоражила армию так, что она свергла правящие силы. Старая социал-демократия, вероятно, также признала это; односторонний марксизм, со всей его механизацией исторической борьбы, исключающей идеи, перешел в «независимую» социал-демократию, где он объединился с требованием «диктатуры пролетариата», которая, по Марксу, необходима как переходная конституция к социализму, чтобы подавить здравое мышление. Те, кто не доверяет идеям и власти, в конечном итоге придут к чисто физическому насилию, они должны ожидать всего от классовой борьбы, и в конечном итоге от ее элементарной, насильственной формы, как это делает крайне левая часть рабочих. Мы не знаем, почему эти политики являются пацифистами, почему они ненавидят и отвергают борьбу между народами, но считают борьбу между классами народа, которые по природе своей ближе друг к другу, чем разные народы, священным долгом.
Материалистическая, или, вернее, экономическая, концепция истории не получила бы такого широкого распространения, если бы наши историки не воздерживались от борьбы с ней путем противопоставления фактов. Это поразительно, но вполне объяснимо их интеллектуальной позицией. Марксизм верит в закономерность истории, хочет создать науку о ней, какими бы неадекватными ни были ее средства. Наши историки, однако, с самого начала не готовы к этому, а готовы лишь к историографии, которая делает акцент на ценностях, то есть, как было показано выше, не на науке, а на искусстве. Но с теорией, которая хочет быть научной, можно бороться только с помощью науки, а не искусства. Журнал «Vierteljahrsschrift für wissenschaftliche Philosophie und Soziologie», который я редактировал с 1902 по 1916 год, как новое издание «Vierteljahrsschrift für wissenschaftliche Philosophie», который я основал в 1876 году и редактировал с 1899 по 1901 год, был расширенным журналом с намерением ввести «социологию» в Германии. Он был международным, имел много иностранных подписчиков, в том числе и иностранных авторов, и поэтому стал жертвой мировой войны. Исход войны, возможно, приведет к тому, чего еще не достигла теория. Он заставит нас задаться вопросом о причинах нашего поражения и, более того, о причинах мирового пожара, а значит, научит историков мыслить каузально.