Нельзя ли
Девочка-подросток оказалась слегка беременной миниатюрной женщиной: как ни береглась, животиком задела юнца. Я еле сдерживаюсь, чтобы не наговорить какую грубость, но мне надо еще отдышаться.
По пути к дому недотрога мамаша с сынком пролетают мимо меня. А я, чтобы набраться сил для последнего рывка по крутой лестнице перед своим подъездом, заворачиваю в «Магнит». Заодно купить кое-какую мелочь.
Не успеваю войти в квартиру и отдышаться звонок в дверь. По привычке открываю широко ко мне, старшему по дому, часто заходят соседи по какой-нибудь надобности. К порогу делает бесцеремонный шаг автобусная недотрога.
Нельзя ли чуть отодвинуться? кривлю губы я.
Она отступает назад, а я захлопываю дверь.
Ни стука, ни звонка.
Рассказ о стране принято иллюстрировать фотографиями достопримечательностей архитектурных и природных памятников, просто красивых мест. Я же хочу показать вам людей, с которыми свела меня судьба. Вглядитесь в их глаза: может и вы увидите в них то, чем они одарили меня.
Кроме своих родственников в Нишапуре, Мешхеде, Карадже и Тегеране, мне посчастливилось встретиться с бывшим (до 2013 г.) Чрезвычайным и Полномочным Послом ПРИ в России Саидмахмудреза Саджади в его тегеранском офисе. Мы с ним до этого подружились через социальные сети, где он публиковал очень интересные статьи по истории и культуре Ирана. У меня персидский не такого уровня, чтобы беседовать с таким образованным человеком, но понимаю почти все. Поэтому уважаемый Саджади пригласил Масуда Ахмадинияза, который русским языком, как оказалось, владеет настолько хорошо, что переводит Сергея Есенина.
Забегая вперед скажу: итогом первой поездки в Иран стал очерк «Дорога длиною в полвека», который в феврале 2018 г. стал лауреатом международного конкурса «Иран в медиапространстве России»[6], который совместно провели Посольство ИРИ и Союз журналистов России.
Очерк я написал сразу по возвращении из Ирана и отослал своему другу Масуду Ахмадиниязу. Он перевел его на персидский язык и разослал по СМИ Ирана. В итоге «Дорогу» опубликовало ИРНА и, следом за ним, десятки интернет- и бумажных СМИ. Тогда же Масуд передал просьбу директора Института Кавказских исследований написать главу в книгу об уроках Великой Октябрьской революции, посвященную 100-летнему юбилею. Планировалась в начале главы представить автора и краткий рассказ о нем с портретом. Естественно, уважаемый Ахмадинияз эту главу тоже перевел на персидский язык (можно посмотреть у меня на странице в Живом журнале). Говорят, книга вышла, надеюсь, когда-нибудь удастся подержать ее в руках. Здесь привожу текст главы почти полностью.
Искра 2. Великий Октябрь продолжается
В чем главная заслуга Великой Октябрьской революции? Она подарила нам бесконечное терпеливое ожидание светлого будущего. Даже тогда, когда наши бабушки и дедушки, отцы и матери миллионами гибли в лагерях, когда у них «во имя революции» отбирали последний кусок хлеба, когда они ценой миллионов же жизней побеждали в самой кровавой войне в истории человечества. Даже тогда, когда развалилось/было развалено главное завоевание Великого Октября Союз Советских Социалистических республик, мы всегда надеялись и надеемся: вот победим все невзгоды, которые выпадают на долю нашей Родины, и заживем. То есть Великая Октябрьская революция все еще живет и побеждает. В нас.
Я все еще помню долгие вечера вокруг керосиновой лампы: в мой родной кишлак в пригороде Самарканда (Узбекская ССР), областного города, электричество дали лишь в 49-ю годовщину Великого Октября. А в вятскую деревушку в пригороде Кирова (тоже областной центр, РСФСР), куда я переехал жить через два десятка лет, свет дали двумя годами раньше. Хотя, как вы помните, одним из первых целей/лозунгов новой власти после 1917 года была «электрификация всей страны».
Я прекрасно помню первый радиоприемник, первый магнитофон, первый телевизор в нашем кишлаке это уже к 100-летию со дня рождения вождя мирового пролетариата. С приходом каждого нового «гаджета» (тогда такого слова не знали) в нашу жизнь мы еще больше укреплялись в вере, что счастливая изобильная жизнь на шаг ближе.
Я босоногим мальчишкой испытал на себе последствия «кукурузной» революции Хрущёва, когда невозможно было достать белую пшеничную муку, а хлеб с кукурузной почти моментально черствел и превращался в камень. Да, в селе мы не голодали: благо в маленьком садике росли фруктовые деревья, виноград, мать умудрялась в клочке земли под теми же деревьями и виноградниками выращивать несколько урожаев овощей в год. Но с хлебом было туго.
Я помню красивый портрет молодого Сталина у нас дома, который мои родители сберегли в годы осуждения культа личности, когда дорого могло обойтись даже упоминание его имени. Они свято верили в непогрешимость Отца всех народов и назидательно рассказывали о жестокой расправе за колосок зерна, который человек поднял с земли уже после уборки урожая: пусть лучше уйдет опять под плуг, в землю, чем им полакомится голодная семья важны были справедливость Отца народов и неотвратимость наказания. Так ли уж нужна была эта справедливость народу, который ел собственный же хлеб, замешанный на страхе?
Я помню рассказы отца «не для чужих ушей» о том, как он молодым парнем с обездоленными новой властью богатыми и знатными до революции родственниками тайными тропами уходил в Иран. Как они, потеряв в пути последнее, спрятанное от большевиков, голодали на новом месте, начинали все с нуля. Потом, в последний месяц года столетнего юбилея Великого Октября, из уст их потомков, у вновь обретенных мною родных, я услышал, что они своим трудом вернули свое благосостояние, стали полноправными уважаемыми членами общества. Теперь уже на родине предков в Иране. Один из первых переселенцев Шейх Мухаммадкул, родственник моего отца (предположительно с ним мой отец уходил в Иран) оставил в истории Ирана глубокий след: кроме того, что был крупным религиозным деятелем, оставил после себя много учеников, он был еще и народным целителем. Он похоронен у стены, у порога мавзолея Мухаммад махрука («махрук» «сожженный», он внук четвертого имама) и Ибрахима внука седьмого имама, в двух шагах от мавзолея Омара Хайяма. К сожалению, после реставрации мавзолея Имамзады надгробный камень Шейха Мухаммад-кула Самарканди не восстановили. Теперь, как мне сказали, для этого нужно разрешение ЮНЕСКО. Я поклонился его могиле, почтил память трех шахидов из нашей семьи в восьмилетней войне с Ираком, посетил семейный склеп в Нишапуре: почтение памяти ушедших у нас в крови.
Я в Нишапуре был в гостях у сына родной тети Сарвар моей матери у муллы Саид Мухаммада, обнимался с его, стало быть, моей многочисленней родней, ел хлеб-соль во многих благополучных домах членов нашей семьи.
Отец мой, Очил, через два года вернулся[7] на Родину, в Самарканд. Он до последнего дыхания верил, что хорошая жизнь впереди и умер в счастливом неведении, что на три года перешагнул обещанный Хрущевым рубеж победы коммунизма (1980 г.) общества всеобщего благоденствия.
Я тоже свято верил в непогрешимость вождей, партии, моим кумиром был Павел Корчагин (Николай Островский), который, не жалея здоровья, строил узкоколейку, поднимал с нуля народное хозяйство новой народной власти. Скорее всего, мой кумир не задумывался, что поднимал новый мир на разрушенном его же товарищами до основанья старом мире (вспомним строки «Интернационала»!). Так ли уж нужна была России созидательная сила разрушителей?