Она заталкивает меня в дверь и бросает вслед:
Принимайте заблудшую овцу.
Я прохожу на свое место, усаживаюсь рядом с Иркой. Она уже расположилась, как будто всю жизнь сидит одна за этим столом. На моей половине лежит ее учебник биологии, планшет и целая россыпь цветных карандашей. Ирка демонстративно отодвигает свой стул подальше от меня и громко произносит, на весь класс:
Явилась, воровка.
Удар у меня как молния, особенно с левой руки. Ирке везет, что мой кулак обрушивается только на планшет. Он, бедолага, хрякает и покрывается паутиной трещин. А Ирка сидит с разинутым ртом, застыла, ни бе ни ме.
Наша молоденькая биологичка до этого рисовала на доске таблицу функции белков. От резкого звука ее спина вздрагивает, биологичка поворачивается лицом к классу и робко спрашивает:
Ребята, что происходит?
Всё в порядке, раздается голос с последнего ряда. Это уже вступает красавчик Ильяс, наш негласный лидер. Мы сами разберемся, усмехается он.
После уроков начинается. Ко мне подходит Ильяс и заводит такую песню:
Ну что, Артемьева, как будем возмещать материальный ущерб? Деньгами или натурой?
За его спиной радостно посмеиваются мои одноклассники, предвкушают нехилое представление. Кто-то выкрикивает писклявым голосом:
У нашей умницы проблема. Денежки не водятся, а согрешить мама не велит.
Ошибаешься, улыбается Ильяс. У Артемье вой мать шлюха. А дети наследуют качества родителей. Значит, доченька вся в маму.
От волнения у меня начинает дергаться под лопаткой и хочется в туалет по-маленькому.
Ребята, не надо, прошу я. Я больше не буду. Хотите, я перед Иркой извинюсь. Ира! кричу я, отыскивая ее глазами в толпе за спиной Ильяса.
Не отвлекайся, командует Ильяс.
Он делает шаг вперед и обхватывает мои плечи. Я не пойму, что делать, в голове сплошная каша. Да еще этот проклятый страх. Он превращает человека в бессильную амебу.
Потом чувствую, что хватка Ильяса ослабевает, одна его рука сползает вниз вдоль спины. Ниже, ниже и вот уже сжимает половинку моей попы.
В голове что-то щелкает, я дергаюсь в объятиях Ильяса, делаю пол-оборота и перехватываю его кисть. Мой тренер называет это болевым приемом рычаг кисти наружу.
Мы оба, Ильяс и я, оказываемся на полу. Ильяс подвывает от боли, а я удерживаю его кисть и цежу сквозь зубы:
Еще раз прикоснешься ко мне я тебе пальцы выломаю.
Я даже не соображаю, что повторила угрозу маминого Дениса.
Да и соображать некогда. Я тут же получаю удар в голову.
Лежу на полу в позе эмбриона и едва успеваю прикрывать голову. Но бьют ногами. По ребрам. После каждого удара из горла вылетают хриплые звуки. Потом что-то тяжелое обрушивается на мою спину ха! Наверное, прыгает крупная девица. Из меня вылетает душа. Меня уже нет.
Ан нет, оказывается, я еще здесь, только подняться не могу. Вижу, как Ильяс оттаскивает озверевших одноклассников, что-то кричит им.
Кое-как он доводит меня до нашей «хрущевки», стучит в нашу дверь и исчезает.
3
У меня отвратительная привычка. Когда напрягаю мозг, чтобы, например, решить задачку на контрольной, то непроизвольно начинаю грызть шариковую ручку. Сама не замечаю, как это получается. А к концу урока колпачок ручки превращается в кашу.
Вот и сейчас я сижу и придумываю, как заработать денежки на погашение кредита. Потому что школа школой, но каникулы уже на носу. Можно будет забыть проклятую школу, а долг по кредиту не забудешь: коллекторы постоянно напоминают. Надо что-то предпринимать. Я уже весь Интернет перекопала, ничего подходящего нет. Зато две ручки сжевала.
Наконец принимаю решение позвонить Зин Зинычу. Он человек мудрый и добрый, а значит, поможет не только советом, но и делом. Звоню:
Зиновий Зиновьевич, это я.
Ну что, Светлана Анатольевна, поговорим за жизнь? отвечает он.
Излагаю свою проблему. Хочу рассказать коротко и ясно, но у меня одно цепляется за другое и получается бесконечная сага. Я уже сама запуталась и начинаю повторяться. А Зин Зиныч слушает и молчит. Потом вежливо перебивает меня.
Светик, произносит он прокуренным голосом, я все понял. Есть у меня одна идея. Если ты согласишься, можем попробовать.
Оказывается, Зин Зиныч несколько раз ходил в свой цех, где они когда-то работали с мамой. Его, как он сказал, влекла не ностальгия, а простой стяжательский интерес. В том цеху давно всё разбомбили и растащили, остались голые стены и какие-то покореженные верстаки. Но Зин Зиныч знает потайные места, куда таскунам было не добраться. В этих потайных местах проложены кабельные трассы.
Кабель еще тот, старый, чистая медь, по пятьсот рублей за килограмм, продолжает Зин Зиныч. Транспортное средство я организую.
А как будем делить прибыль? интересуюсь я.
По-честному, отвечает Зин Зиныч. Мне на водку с селедкой, остальное тебе.
И вот мы отправляется на добычу кабеля. Это уже пятая ходка. У меня идет рабочий стаж. Полным ходом.
Я сижу за рулем трехколесного мотороллера «Муравей». Это такой «старичок» с прямоугольным кузовом. Его использует наша жилищная контора, чтобы возить газовые баллоны и шланги для слесарей. Мои пальцы изо всех сил сжимают резиновые рукоятки руля, а ветер бьет в лицо. Мотор тарахтит на всю округу. Я еду без шлема и чувствую, как горячий воздух треплет мои волосы. Хорошо, что недавно подстриглась, иначе бы защекотала Зин Зиныча. Он сидит за моей спиной, его высохшие руки обвивают мою талию, а пальцы смыкаются на моем животе в тугой замок. Сто лет назад Зиновий Зиновьевич работал с мамой, был наладчиком сборочного цеха, а потом, когда заводу пришел кирдык, сделался слесарем в ЖЭКе и превратился в Зин Зиныча.
Я поворачиваю с основной дороги налево и въезжаю на территорию заброшенного завода. Возле будки сторожа замедляю ход, всматриваюсь в темное окно.
Светик, ну что там? спрашивает Зин Зиныч. У него со зрением проблема глаукома, что ли. На работе он как-то скрывает эту беду, чтобы не выгнали. А водить мотороллер уже боится, поручает мне. Хотя это тоже опасно: в любой момент могут тормознуть «дэпээсники». Правда, ехать по основной дороге всего ничего, от силы пару километров. И еще у нас такой принцип: кто не рискует, тот не пьет. А пьем мы после успешной работы, Зин Зиныч пиво, я пепси.
Я притормаживаю возле будки сторожа и всматриваюсь в темное окно:
Кажется, сегодня никого нет.
Отлично! радуется он. Ставим первую «галочку» в графе удача.
Он прав. Если бы сторож сидел на месте, нам пришлось бы отстегивать ему на «чекушку». А это двести рублей.
Мотороллер выкатывается на бетонные плиты, и мы едем мимо огромных каменных сараев. Их тут целая улица, стоят, прислонившись один к другому.
В этих пакгаузах, кричит мне в ухо Зин Зиныч, мы хранили готовую продукцию, по сути, всю электронику для Черноморского флота.
Потом наш мотороллер пересекает двор бывшего гаража. Несколько машин, наполовину разобранных, с развороченными моторами, стоят, покосившись набок. Мне кажется, что их колеса вросли в землю.
А это гальванический цех, объясняет Зин Зиныч, когда дорогу нам перегораживают невысокие сизые холмы.
Что за горы, откуда они здесь? спрашиваю я.
Спекшиеся химикаты. Щелочи, соли.
Это они так воняют? удивляюсь я, втягивая ноздрями кислый воздух.
Я не чувствую, признается Зин Зиныч. Но скорее всего, это каустическая сода. Сочится, подлюка, через выбитые окна.
Всякий раз, когда мы сюда приезжаем, Зин Зиныч твердит одно и то же. А я подыгрываю, делаю вид, что впервые слышу рассказы моего замечательного экскурсовода.
В какой-то момент впереди открывается ровная полоса. Я разгоняю мотороллер километров до сорока, он летит как птица. Мы выскакиваем на площадку перед зданием конторы.