Из-за этого и был их последний скандал с бабушкой. Мы снова долго гуляли с мамой на морозе, а потом я заболела. У меня была температура всего пару дней, но бабушку было не остановить. А мне так хотелось снова остаться с мамой вдвоём. Я знаю если бы я не заболела, бабушка кричала бы из-за другого. Она всегда кричит на маму из-за разного. Ещё я знаю, что папа правда иногда напивается. Когда он так делает, бабушка тоже кричит кричит, что папа пьёт, потому что его обманом и беременностью заставила жениться на себе тверская шкура.
Тогда мы уезжаем, мамины опухшие губы вытягиваются в упрямую нитку, я не хочу оставлять больше Ленку с ней. Ты знаешь, что она делает, что говорит обо мне моей же дочери. Поедем к моей маме, будем жить там.
Свет, ну почему ты меня бросаешь? папа говорит с укором. Так, будто мама виновата.
Мама снова странно кивает. Мне шесть лет, но я понимаю она решила больше ничего не объяснять. Вдруг хочется кричать на папу. Я хочу, чтобы он устроился на три работы, перестал пить. Хочу, чтобы он пошёл домой и запретил бабушке ругать маму. Но я помню папа боится бабушки ещё больше, чем мама. Я давно заметила папа слушается свою мать точно также, как и я слушаюсь свою. Кажется, он ослушался её только единственный раз, когда женился.
Мы с мамой уезжаем. Можно на электричке, но электричка только через час. Мама торопится, поезд приходит быстрее. У окошка кассы, когда мама покупает билет, папа рассматривает её спину, а я рассматриваю папу. Он выглядит брошено и как-то удивлённо.
В поезде темно и пахнет несвежим. Мы садимся сбоку, друг напротив друга, через столик. Вот бы поесть, но еды у нас с собой нет и лучше не просить у мамы. Она смотрит в окно.
Вдруг мама резко встаёт, молча вытаскивает меня из-за стола и сажает к себе на колени. Мама обнимает меня так, будто, отпусти она меня вдруг, ей придётся каким-то странным образом утонуть. Так мы и едем в новую жизнь смотрим на мелькающие за окном огоньки. Они постепенно превращаются в темноту и из-за этого приходится смотреть уже на оконное стекло.
Ленка, я тебя люблю! шепчет мама мне на ухо.
И я тебя, мам!
ГЛАВА 2.
Я оглядываю свой новый мир теперь на троих с мамой и другой бабушкой. Дом в частном секторе, на самой окраине маленького города. Бревенчатые полы скрипят, но не везде лишь некоторые половицы, когда наступаешь на них. Вода здесь не течёт из крана, как в Москве она есть только в огромном бидоне, он стоит на кухне. Нужно налить её ковшом в подвешенный к стене смешной умывальник. Когда вода в бидоне кончается, его надо поставить на тележку, сходить к колонке и снова наполнить. Новая вода всегда ледяная, железная и её вкусно пить. Туалет здесь сколочен из досок отдельным холодным домиком на улице. В туалете есть огромная дырка, в которую страшно заглядывать. Я очень боюсь этой дырки. Всегда терплю до последнего из-за этого на моих трусах бывают пятна, которые стыдно давать стирать маме. Я стираю трусы сама, под холодной водой из умывальника. В новом мире на кухне трещит выкрашенный белым котёл, внутри него можно увидеть оранжевый с синим огонь, а ещё тут ползают рыжие тараканы, которых я тоже боюсь. Здесь нет кота Кузи, зато есть другой, рыжий и, как говорит новая бабушка «мордатый».
Раньше я видела новую бабушку только мельком два или три дня летом. Она совсем не такая, как московская. Вместо косы на её голове красный с блестящим платок. Большой торчащий вперёд живот и огромные груди. От неё всегда неприятно пахнет и поэтому я не хочу её обнимать. Новая бабушка не поёт песен, по дому ходит в валенках, любит обсуждать соседей и свои болезни. Болит спина, на ногах вздулись вены. Запор и, кажется, кольнуло сердце. Часто мне скучно слушать её. Зато она никогда не кричит и не обзывается на маму этими страшными словами.
Первые дни после переезда в новый мир мама лежит в дальней комнате узкой, отгороженной белой занавеской. Мама спит или просто смотрит в потолок. Иногда я лежу рядом с ней, иногда хожу гулять. В деревенском дворе живёт пёс Гай, валяются обглоданные кости и замёрзшие колбаски собачьих фекалий. Зато сразу за двором есть небольшой сад там растёт голое зимой дерево и лежат огромные сугробы. В них можно рыть туннели, делать убежища и смотреть как сверкают на солнце розово-зелёные снежные искорки. После улицы, когда заходишь домой, первую минуту ничего не видно, будто ты ослеп, а все предметы имеют нечёткое очертание этих искрящихся сугробов.
Вскоре маме надоедает лежать в кровати. Теперь каждое утро она уезжает «в город» там она нашла работу. Деньги небольшие говорит мама, но есть ещё бабушкина пенсия. Как-нибудь проживём добавляет она, кажется неуверенно. В садик я больше не хожу, и провожу весь день с деревенской бабушкой. Бабушка постоянно занята привозит на тележке воду, чистит лопатой снег или варит для меня щи из кислой капусты, которые я всегда ем со слезами, откладывая на край тарелки огромные куски варёного лука и моркови.
Одним морозным утром я встаю с праздничным настроением. Я знаю сегодня должен приехать папа. Мне кажется, всё это время он много работал, вернул нашу старую квартиру и сегодня заберёт нас в Москву. Мы отберём у московской бабушки кота Кузю и снова будем жить вместе. Я постоянно подбегаю к окнам с облупившимися деревянными рамами и смотрю на улицу не идёт ещё? Наконец вдалеке мелькает знакомый силуэт из пальто торчит треугольник красного клетчатого шарфа, а на голове круглая меховая шапка, в которой у папы холодные уши.
Я выбегаю в коридор, который деревенская бабушка называет глупым словом «сени». Здесь холодно, я в майке и домашних тапках. Быстро сдёргиваю крючок и распахиваю выкрашенную зелёной краской дверь. Перепрыгиваю через вмёрзшие в тропинку собачьи испражнения, и выдёргиваю из петель длинный деревянный брусок, которым мы запираем ворота.
Ленка, с ума сошла что ли? Ну-ка в дом быстро! улыбается и кричит папа.
Я запрыгиваю ему на руки, мы заходим в тепло дома. От папы знакомо пахнет зелёным одеколоном, сигаретами, вчерашней водкой.
Папа кладёт сумку на диван, моет руки и садится за бабушкины щи. Он ест, слегка морщась и аккуратно отодвигая ложкой морковь и лук. Я сижу рядом и смотрю на его усы, мама сидит напротив. Мама строгая, и даже ни разу не обняла папу.
И что, ты в этой дыре что ли будешь жить? тихо, чтоб не слышала с кухни деревенская бабушка, говорит папа.
Мама вздрагивает и делает губы ниткой.
Я зато в этой дыре поняла, в каком аду я жила эти годы. Столько лет псу под хвост зло отвечает она.
Да тебе просто не надо обращать на мать внимания упрёк в папином голосе Она и на меня орёт. Я же не обращаю.
Мама смотрит на папу, чуть задумчиво.
Да тебе-то вообще ничего не нужно говорит наконец она Ты даже сейчас с перегаром приехал. Живите, как хотите, с ней. Без меня только.
Они долго ещё спорят, сначала шёпотом, потом громче. Я понимаю кажется, мы не поедем сегодня в Москву.
В Москву папа уезжает один я не хочу его отпускать, долго висну на шее, вдыхаю родной запах, но никак не получается нанюхаться про запас. Папа жалобно смотрит на маму. Пожав плечами ему в ответ, мама уходит в дальнюю комнату и прячется за белой занавеской от нашего прощания.
Я уже заранее скучаю по папе и одинаково злюсь на него. Он снова ничего не сделал, чтобы вернуть наш старый мир. Папа уезжает, я смотрю в окно на его спину, вечером тоска пополам с обидой не дают уснуть.
Как-то, когда на улице солнечно и мокро тает снег, мы с мамой едем «в город». Мама сидит напротив меня в троллейбусе её сестра, моя тётя, недавно взяла её к себе на работу. Теперь мама продавец женской одежды в тётиной палатке, на местном рынке. Тётя же отдала ей фиолетовое пальто с белыми отворотами, а с зарплаты мама купила молочный берет в тон. Я разглядываю мамино лицо губы накрашены розово металлической помадой, а глаза подведены. Из-под берета торчат подкрученные пряди волос, постриженных «под каре» и выкрашенных хной над тазом в нашей кухне. Никогда раньше я не видела маму красивой. Когда она была замужем за папой, она была совсем не такая. Теперь она не замужем. Недавно мама подала на развод. Бабушка звонит маминым родственникам забрали единственного ребёнка её сына, то есть меня.