Она рассуждала жестко и бескомпромиссно:
Ах, питерская квартира переполнена? Ну, значит надо ее освобождать! А как? Да просто подвинуть их всех, переселить, пусть живут в других местах, а вот я, мой муж и ребенок будем жить там. Ведь я так хочу, а, значит, могу и буду!
И четко распланировала свои действия:
Легче всего будет избавиться от матери с малолетними отпрысками, она витает в облаках, расслабленная и мягкотелая, с ней справиться будет несложно. Ведь сила на моей стороне, мы с мужем молодые, а что против нас сделает слабосильная тетка? Отец дома не так часто бывает, ему все равно, он все больше у любовниц пробавляется. Да, и сестра тоже не сегодня-завтра вылетит из родительского гнезда. Да и не решится она против пойти, ведь с детства привыкла мне подчиняться.
Теперь Мариша с семьей часто приезжала в Питер, вселялась в родительскую квартиру и, как с ножом к горлу, подступала к матери, требуя жилплощадь освободить. Начинала кричать, оскорблять, делать все, чтобы совместная жизнь стала для матери невозможной. Отца, как правило, дома не было, а Вика отмалчивалась. Варвара Николаевна была в растерянности, она перестала что-либо понимать. Как это возможно, ведь это ее дочки, такие хорошие и любимые? Те, с которыми они читали возвышенные книжки и мечтали об идеальном будущем? Те, которые так часто уверяли ее в своих неизменных чувствах и говорили, как сильно они ее любят.
Так, значит, прав был тот, кто сказал «боится, значит, уважает», рассуждала потрясенная Варвара Николаевна, слыша вопли Мариши. Значит надо бояться, опасаться, лишь это залог почтительного, уважительного отношения детей к родителям. А все уверения в любви и сюсюканья ничего не стоят. Когда моей дочке приспичило и чего-то ей сильно захотелось, то все нравственные принципы оказались отброшены в сторону.
За городом была у ее мужа «дача», вот туда и стремилась Мариша спровадить свою мать с малолетними детьми. «Дачей» это недостроенное убогое строение можно было назвать лишь с большой натяжкой. Когда-то под Питером дали мужу Варвары Николаевны от работы участок, и они несколько лет пытались, не имея средств, собственными силами построить там домик. Был он малюсеньким, с единственной комнаткой на пять с половиной метров. На большее у них сил и средств не хватило. Без воды, но с печуркой. В этой единственной комнатке стоял диван, который они с мужем притащили со свалки, напротив, сколоченный из досок топчан и между ними откидной столик. В углу электрическая плитка, на которой можно было подогреть еду. Вот туда-то и решила «добрая» Мариша выгнать свою мать с маленькими детьми. Васильку было тогда четыре года, а Зиночке всего одиннадцать месяцев. Правда, сама Мариша на эту убогую «дачу» никогда не ездила, в этом сарае она жить не желала.
***
Этот последний день был ужасным. Варваре Николаевне никогда его не забыть. Приехавшая накануне с мужем Мариша начала генеральное наступление. Цель ее была выгнать мать из квартиры, куда угодно, но с глаз долой, и как можно скорее! Церемониться она не собиралась:
Уезжай, убирайся отсюда! кричала она. Ты мешаешь нам жить! Знаю, чего тебе не хватает, мужика рядом нет, вот ты и сидишь здесь, и злишься!
Она размахалась руками и уронила лампу, стоявшую на столе. Лампа разбилась, и стекло разлетелось по полу мелкими осколками.
Василек в страхе жался к матери, а маленькая Зиночка ничего не понимала, но нервничала и быстро-быстро ползала по ковру. Варвара Николаевна стала спешно собираться, заталкивала в сумку детские вещи, продукты. Надо было срочно уезжать, терпеть это было невозможно и страшно. Позвонила мужу, попросила прислать за нами машину, ведь располагалась «дача» в ста километрах от города, и туда нередко курсировал производственный автобус.
Подняла Варвара Николаевна на руки Зиночку и вдруг увидела, что ее губки окрашены кровью. Что это? Не сразу осознала, что произошло. Неужели же малютка в этой суматохе подняла осколок стекла от разбитой лампы и по детской привычке сунула его в ротик?
Она вытерла Зиночкины губки, заглянула в ротик, протерла его салфеткой, но ничего там не нашла. Надо было как можно скорее убегать из этого ада. Последнее, что она увидела, это торжествующее лицо Мариши. Она добилась своего!
***
В автобусе Варвара Николаевна держала Зиночку на руках, а та извивалась и плакала. Испуганный и потрясенный Василек сидел напротив. Мать массировала дочуркин животик, и замирала от ужаса: «Неужели же она проглотила осколок стекла?»
К вечеру приехали на «дачу», мать растопила печурку, ведь был уже октябрь, холодно. Вскипятила чайник, подогрела кашу. Но Зиночка есть не стала. Всю ночь она проплакала. На следующий день сходила на горшочек, в стуле была много крови, но стекла там не было. А девочке становилось все хуже, поднялась температура. Вечером они спешно уехали в город, и на автовокзале Варвара Николаевна вызвала скорую помощь.
События развивались трагически. Девочку прооперировали, нашли осколок, который впился в кишечную стенку, и удалили его вместе с частью кишечника. Варвара Николаевна еще долго пролежала с дочкой в больнице, а когда они выписались, то сразу уехала с младшими детьми в Тверскую область. В дальнюю деревню, в дом, который остался им по наследству от бабушки. Там давно никто не жил, но уж лучше там, чем делить с хищной Маришей свою квартиру. Бог ей судья! Покой и здоровье маленьких детей были дороже. А к деревенской жизни они как-нибудь приспособятся, живут же другие, и они не сахарные.
Думая часто обо всем случившемся, Варвара Николаевна никак не может понять, что же случилось с ее милой, доброй дочкой Мариной. Или Маришей, как ласково называли ее домашние в обыкновенной советской семье. Отчего она озверела, решила пойти прямо к намеченной цели, разрушая по дороге все прежние идеалы и жизнь близких людей?
Вспоминаются ей слова Густава Флобера в «Госпоже Бовари»: «Не прикасайтесь к идолам Их позолота останется у вас на пальцах». Позолоты теперь не осталось, да и сами идолы низвержены, разбиты в прах, а как можно жить без веры в них?
Три дома
Аннушка была уверена в том, что у каждого дома есть душа. И человек, входя в незнакомый дом ее ощущает и реагирует соответственно.»
Как у вас уютно, как светло и красиво! восклицает он, войдя в один дом, с удовольствием располагается, и уходить ему никуда не хочется.
Или же брезгливо озирается вокруг, войдя в другой дом:
Какой темное, неприветливое, угрюмое жилище! и спешит его покинуть.
Если подумать, то основа жизни любого живого существа- это его дом. У животных это дупло, нора или берлога, у птиц гнездо. У человека, даже бездомного, хоть какая-то хибара, в худшем случае подходящая скамейка в парке с узелком вместо подушки.
Дом может быть счастливым или несчастливым. Во всяком случае, испокон веков люди в это верили. Оттого и подковку над дверью вешали, и кошку трехцветную в дом запускали, и домовенка под лестницу сажали. И даже окна покрывали кружевными деревянными наличниками, чтобы злые духи в жилище не проникали.
Похоже на то, что неодушевленный дом накапливает и поглощает внешние и внутренние воздействия, которые делают его удобным или же неподходящим для проживания. Порядок в доме, его уютность, весь его антураж многое говорят о характере и натуре его обитателей, их жизненных интересах, талантах, отношениях друг к другу. И позднее дом эту накопленную энергию излучает, и, в свою очередь, начинает вмешиваться в судьбу пребывающих в нем людей. Так формируется «душа» дома, которая может быть радостной, теплой, благостной, или же грустит и тоскует, не ощущая любви к себе и заботы. Заброшенные дома быстро ветшают, это как одинокие, никому не нужные, несчастные люди.