1
2
3
4
5
На первый взгляд слова этих авторов вроде бы похожие, но разница скрыта в приоритетах. Смысл первого случая в том, что самодержец должен соблюдать естественные права человека несмотря на свою безграничную власть, смысл второго абзаца народ должен терпеть любые запросы и выходки правителя, поскольку он, исходя из всего, является его орудием, и поскольку когда-то отдал ему свою волю и, соответственно, свое право, продолжая дальше в том же духе, превратившись тем в раба, по Петру, достойного и желательно благодарного Последнее (т.е. рабское состояние,) наглядно просматривается в законе «О наследии престола», где законодатель называет государство, со всем что в нем существует включая людей, имуществом: «Учинили Мы устав, чтоб недвижимое имение отдавать одному сыну»12. Поминание, что каждый человек пред Богом ценен и наделен правом распоряжаться окружающим миром, и что монархия является лишь частью этого состояния, еще не сформировалось в умах царских представителей России, и увы так и не сформируется, и с состоянием превозношенной лучшести пред всеми гражданами страны они придут к революционным событиям XX века. Впрочем это не отличалось от воззрения вообще всех людей того времени, и это показательно, ведь правитель отражение народа. Своего рода продолжением такой умственной недоразвитости станет традиционное упоминание себя князьями, будучи правителями уже имперского титула. Став империей Россия умственно будет недоимперией, с замашками дворовых отношений (ручного управления). Поэтому эта моральная недоимперия, выжав из себя все, в неумелых руках развалится, чтобы дать начало новой настоящей империи.
Законодательство Петра, в толковании к 20 артикулу III главы Воинского устава впервые формулирует абсолютистскую сущность самодержавия, как оно сложилось в России к началу XVIII века: «Его величество есть самовластный Монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен; но силу и власть имеет свои Государева и земли, яко Христианский Государь, по своей воле и благомнению управлять»13. Известно, что под словом «христианский» Пётр обычно понимает слова «европейский», и в этом нельзя не видеть некоторое смягчение того категорического заявления о безответственности государя, которая стоит в начале определения. Как монарх европейский, Пётр принял европейскую теорию о происхождении власти из договора; но как ни выигрывал при этом авторитет власти, все же она получила смысл лишь тогда, когда была направлена к народному благу. Государь не ответственен перед подданными по закону, но, во-первых, он остается ответственным перед Богом, а, во-вторых, и перед народом может, в некоторых случаях, пожелать дать свой отчет.
Жалуясь на свои отлучки, и на войну, отвлекавшую от дел, Пётр сам признает, что от этого «не точию разорение Государству, но и от Бога не без гнева»14. Выражения «милосердствуя я наших подданных», «милосердствуя о народах государств своих», «милосердствуя о своем народе» часто встречаются в указах; и есть указы, в которых ясно прослеживается намерение защитить перед общественным мнением те или иные меры. Законодатель не чужд попытке правда, на практике не удавшейся провести границу между словесным приказом и законом. По генеральному регламенту 28 февраля 1720 г. все указы, как государя, так и Сената, обязательно должны быть выражены только в письменной форме: «Того ради изволяет Его Царское Величество, всякие свои указы в Сенат и в Коллегии, також и из Сената в Коллегии ж отправлять письменно; ибо как в Сенат, так м в Коллегиях словесныеа указы никогда отправляемы быть не подлежат»15.
Власть правит в интересах общего блага, правда, насколько она себе это представляет. «Довольно известно во всех землях, которыя Всевышний Нашему управлению подчинил, пишет Пётр в манифесте 1702 г. о вызове иностранцев, что со вступления Нашего на сей престол, все старания и намерения Наши клонились к тому, как бы сим Государством управлять таким образом, чтобы все Наши подданные, попечением Нашим о всеобщем благе, более и более приходили в лучшее и благополучнейшее состояние»16. Заботясь о бедных в отдельных случаях, Пётр вместе с тем и вообще старался создать порядок, обеспечивающий подданным наибольшее счастье. Для этого одновременно приходиться и насаждать новые, более совершенные формы быта, и перевоспитывать общество, привыкшее к старым формам. Законодателя, окрыленного твердой верой в благодетельную силу правительственного воздействия, мало смущает трудность задачи, хотя жизнь порой решительно не укладывается в отводимые для нее рамки. Признавая, что всеми нужно руководить, за всеми следить, что за глазами и сенаторы натворят разных «диковинок», что русский народ, «яко дети неучения ради, которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера не приневолены бывают»17. Преобразователь торжественно провозглашает, что «полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности и удобности»18. И вот каждый шаг подданного заботливо обставляется разными «регулами», «артикулами», «регламентами». Пётр не жалел на это ни времени, ни сил, считая эту сторону своей деятельности не менее важным, чем какую-нибудь реформу учреждений. Примеров вмешательства законодателя в частную жизнь можно привести бесчисленное множество. Поэтому для обывателя была проложена готовая колея, по которой он должен был идти всю жизнь, по возможности не останавливаясь и не оглядываясь; а если он не захочет идти по проложенной колеи, то проведут и неволей, но лучше, если пойдет волей, это будет скорее и для правительства легче.
Другая сторона петровского законодательства это нравственное и умственное воспитание подданных. Монарх ставит себе задачу сочетать деспотизм со свободой. Не видя противоречие, в которое он впадает, законодатель от указов, подавляющих всякую самостоятельность, переходит к указам, в которых, наоборот, насаждает самостоятельность, прививает человеку чувство собственного достоинства и умение отстаивать собственное мнение. Упраздняются унизительные обычаи старой Руси подписываться в прошениях полуименами, становиться перед государем на улицах на колени. Чувство человеческого достоинства поддерживается в Воинском уставе запрещением начальника оскорблять подчиненных, а офицерам «без важных и пристойных причин» бить солдат. Более совершенные формы придаются участию общества в государственной жизни и местном управлении; точно определяется порядок производства в военные чины, сообразно с рекомендацией сослуживцев; в разных правительственных и общественных учреждениях применяется баллотировка, и законодатель заботится о том, чтобы каждый голос подан был свободно и правильно: «в особливой каморе надлежит стулья поставить вкруг, так далеко друг от друга, чтоб рукою одному до другого достать было не льзя. А столу с ящиком, в которой баллы кидают, и чаше с балами стоять на средине Носить балы и ящик, чтоб не всегда одному, но переменяясь, и чтоб не знал тот, кому прикажут носить заранее»19. Если, с одной стороны, идеалом Петра был один общий для всех порядок, то с другой стороны не отвергается и значение местных привилегий, в точном соответствии с которыми должно было устроено управление. Это была уже уступка действительности. Разумеется, нельзя думать, что единственным мотивом этих уступок было уважение к человеческим правам подданных; но все же они вносили некоторый корректив в атмосферу общей придавленности и отчасти могут быть сопоставлены с указами, в которых Пётр считается с подданными, как с человеком.