Хэнк клялся, что однажды выкупит у меня 247, сказал Джим Мюллер. Но умер молодым. Он надолго замолчал, а затем накорябал на картонной подставке для пива телефонный номер и подвинул ее поближе к Ричу. Я возьму две с половиной. Больше такой цены никому не предложу.
Я подумаю об этом, кивнул Рич. На сберегательном счету у него лежали двадцать пять тысяч долларов, которые он отложил на строительство дома к рождению еще одного ребенка. Но ребенка у них не будет не после того, как тяжело Коллин перенесла потерю последнего.
Адвокат Хейзел крепко ухватил меня за яйца. Участок нужно продать быстро, иначе этот сукин сын наложит лапу на мое соцобеспечение, мрачно сказал Джим Мюллер. Гребаные уроды.
Ты готов? Ларк вернулся назад и оперся локтем о барную стойку Рич вечно забывал, какой Ларк на самом деле маленький, и вытащил из бумажника несколько баксов. Хватит? спросил он Кела.
Тот кивнул.
Увидимся в 1987-м.
Если ты до него доживешь, лысик. Не налегай так на лук. Ларк протянул на прощание руку. Джим.
Они пожали руки, Джим Мюллер кивнул Ричу на прощание, и они ушли.
Ну, что думаешь? спросил Ларк, когда они вернулись в машину.
О чем?
Неплохо будет побыть самому себе боссом, а?
Рич пожал плечами. Четверть миллиона баксов.
Рубишь, сажаешь новые саженцы, собираешь урожай. Оборот рубки тридцать лет. Кучу денег бы заработал.
Я через тридцать лет уже буду мертв, заметил Рич.
Пожалуй, признал Ларк. Но Коллин-то будет жива. Рич покрепче вцепился в руль. Ларк первоклассно умел забираться к нему в голову. Словно сама его совесть ожила, отрастила буйную бороду и принялась хромать туда-сюда по закоулкам разума Рича, непрестанно бранясь. Настоящей древесины давно уже нет. Сколько у нас леса осталось десять процентов, если считать вместе с парками? Две тысячи лет нужно на то, чтобы вырастить лес. Сотня лет на то, чтобы его вырубить. Человечество самая настоящая чума.
Рич выехал с парковки. Ветровое стекло покрылось мелкими каплями дождя.
«Сандерсон» вырубил уже почти все старые деревья. Думаешь, Мерл долго еще тебя держать будет? не отступал Ларк. Еще год? Может, два? На кой ему верхолаз, если будет нечего рубить, кроме молоденьких деревьев? Сам себе не поможешь никто не поможет, Гундерсен. Ларк опустил окно и высунул под дождь ладонь. Вот что я скажу, Стручок: твой папаша нипочем бы не позволил себе упустить такую возможность. Это я тебе точно говорю.
Не знаю, пробормотал Рич, понимая, что на самом деле Ларк прав.
Не знаешь чего? Слушай, чтобы устроить свою жизнь, тебе понадобится не раз столкнуться с кем-то лбами. И еще ведро удачи в придачу, чтобы победить. Но если тебе выпадает такой шанс, ты его хватаешь. Такое случается только раз в жизни, черт тебя побери. Ларк закашлялся и почесал шишку на шее. Мне нужно покурить. Есть что у тебя в пикапе?
Разве Марша не уговаривает тебя бросить? спросил Рич.
Что, боишься, она тебя заругает?
Она как-то человека пристрелила, заметил Рич.
Я ее не боюсь. Ларк принялся постукивать ногой по полу, словно куда-то опаздывал.
В молчании они ехали по осыпающемуся шоссе, петляющему вдоль океана. Сотни грузовозов, доверху нагруженных деревом, оставили на асфальте многочисленные выбоины. Мимо окон мелькала узкая полоса прибрежного леса, присвоенная парком еще в шестьдесят восьмом. Высокие деревья обступали обочину шоссе словно норковая оторочка пальто, скрывая за собой ровные линии просек.
Помню, как я в первый раз увидел твоего папашу, лезущего на дерево, начал рассказывать Ларк, когда они свернули на прямой участок дороги, ведущий вниз по склону к Кресент-Сити. Никто не делал это так же ловко, как он. Кроме тебя. Ты знаешь, что он постоянно ходил к дереву 247? Смотрел, что там и как. Работа была адская. По четырнадцать, по шестнадцать часов в день. А он туда все равно каждое воскресенье шел. Как бы далеко ни стоял наш лагерь ему все равно было. Словно на службу в церковь ходил. Он тебя когда-нибудь с собой брал?
Как-то раз было, припомнил Рич.
Знаешь, что он мне сказал в тот день, когда ты родился? Что когда-нибудь вы двое обязательно срубите это дерево. Ты тогда был совсем маленький и сморщенный. Уродливый до невозможности. Ларк ухмыльнулся. Когда он говорил об отце Рича, голос у него всегда теплел. Не каждый рождается с определенным предназначением.
7 августа
Коллин
Коллин протянула Карпику[1] новый желтый дождевик, длинноватый тому в рукавах. Она слышала, как на заднем дворе расхаживает Рич, рассказывая что-то Скауту. Вообще Рич был неразговорчивым человеком, но с псом он разговаривал всю неделю.
Куда мы идем? спросил Карпик, держась за ее плечо, чтобы сохранить равновесие.
Она натянула на его ноги, уже одетые в носки, резиновые сапоги.
Папа хочет нам что-то показать. Она прижала большие пальцы к ямочкам на щеках Карпика. Глаза у него все еще слипались после сна. Откуда у тебя такие хорошенькие ямочки?
Купил их в магазине ямочек, зевнул Карпик. Подожди! Мой бинокль! и он убежал в коридор.
Коллин выглянула во двор. Скаут с важным видом ходил за Ричем, словно они вместе думали над какой-то сложной проблемой. Она надеялась, что много времени это не займет. Мелоди Ларсон должна была родить через пару недель, а ребенок все еще не развернулся в нужную сторону. Коллин обещала, что обязательно с ней повидается. За долгие месяцы это была первая мать, обратившаяся к ней за помощью.
Разбухшая от влаги дверь кухни со стоном распахнулась, и Рич остановился как вкопанный. Он ковырнул траву носком ботинка, словно уронил что-то и теперь не может найти шуруп или шайбу. Какую-то маленькую недостающую деталь, которая могла бы помочь им поддержать беседу. Они почти не говорили с тех пор, как оказались в больнице на Пасху. Еще один выкидыш. Как будто на пятом месяце беременности Коллин сделала какую-то глупую ошибку неправильно наклонилась или, может, подняла слишком большой вес. А теперь уже первое воскресенье августа, и Карпик вот-вот пойдет в детский сад. Единственный их ребенок.
Нашел! Карпик выскочил во двор, размахивая биноклем.
Готовы? спросил Рич. Розоватый свет зари подсветил морщинки в уголках его глаз.
В больнице медсестра передала в руки Коллин их крошечную дочь, и Рич накрыл ее ладонью, словно пытался передать собственные жизненные силы. Несколько раз он водил Коллин на могилу их погибшего ребенка.
Ты ни в чем не виновата. Пора двигаться дальше, Коллин. Прошлое это не узел, который ты можешь развязать.
Словно горе это мешок, который ты можешь оставить на обочине дороги, когда тебе надоедает его нести. Рич, казалось, верил именно в это как и все остальные.
О пятерых ее выкидышах он знал. Еще о трех Коллин никогда не говорила. Но ее пасхальное дитя отличалось от остальных, потерянных в первые недели срока те были размером с яблочное зернышко, с ягодку малины. У нее было десять прекрасных пальчиков на руках и столько же на ногах. Родилась мертвой на двадцать второй неделе, ее несчастная маленькая девочка. Было еще одно отличие: этот выкидыш она от других скрыть не смогла. Ее видели беременной в городе, а потом раз, и все закончилось. Почему Рич не понимал, что сейчас все совсем по-другому? Кто доверит ей заботиться о чужой беременности и принимать роды, когда она неспособна сохранить свою собственную?
Готовы, сказала Коллин.
Скаут потрусил по тропинке, ведущей сквозь черничные заросли к вершине холма, лежащего за домом. Карпик побежал следом. За ними Рич, и потом уже Коллин, мимо сарая, мимо длинной, в полмили, ржавой трубы, по которой текла проточная вода, наполняющая резервуар их дома. Там, где Рич делал всего один шаг, Коллин приходилось делать два своих.