Мама передала нам всю одежду из шкафа. Мы с Лией аккуратно раскладывали вещи на столе, складывали и убирали в чемоданы. Руки мои дрожали. Так странно было собираться, не зная, куда. Час назад мы никуда не собирались.
Мама, твое обручальное кольцо! воскликнула я.
Это была единственная наша ценность. Папа покупал это кольцо, когда просил маминой руки. И хотя он умер уже тринадцать лет назад, мама каждый день смотрит на это кольцо. Я представить не могла, что маме придется оставить единственное, что напоминает о папе, венграм.
Мое кольцо? переспросила мама, глядя на руку. Неужели они потребуют, чтобы я оставила свое обручальное кольцо?!
Наверняка, сказала Лия. Они сказали: «Если ценностей не окажется, последствия будут очень печальны».
Голос Лии дрогнул. Мама широко раскрыла глаза и сглотнула.
Они так сказали? спросила она.
Меня охватила настоящая ярость. Венгры лишили маму работы и дома, но они не могут лишить ее того, что так много значит для нее.
Быстро, давай его сюда, сказала я, протягивая руку. Я зашью кольцо в подплечник своей кофты.
Мама стянула кольцо с пальца и отдала мне. Я взяла его и села за швейную машинку. Ситуация казалась безумной зашить единственную нашу ценность в собственную одежду. Я распорола плечевой шов на кофте. Мама и Лия твердили, чтобы я поторопилась. В таких условиях сумела сделать все так же быстро и хорошо, как обычно работала сестра. Распорола подплечник, положила кольцо внутрь подушечки и тщательно зашила. Швы получились идеальные, но мама не смотрела. Она расхаживала по комнате и тщательно укладывала вещи в чемодан: муку из шкафа, стопку небольших полотенец, простыни с постелей.
Одевайтесь, скомандовала она, протягивая нам одежду. Давайте свою одежду сюда, сложу в чемодан.
Я надела бело-синее платье из прекрасного льна мама когда-то заказала его из Англии. Крупные складки были идеально отглажены. Может быть, лучшей швеей в нашей семье была Лия, но я умела гладить так хорошо, что складками на наших платьях можно было порезаться.
Мы с Лией передали нашу одежду маме и смотрели, как она укладывает вещи в чемодан.
Надевайте кофты, указывая на них, велела мама и забарабанила пальцами по столу.
Сердце мое заколотилось, словно пытаясь вырваться из грудной клетки. Я натянула кофту на плечи. Казалось, что кольцо, зашитое в правый подплечник, весит целую тонну
Мама, жалобно сказала я. Я не могу нести кольцо. Забери его, мамале[2].
Мама на меня не смотрела, лишь еще громче забарабанила по столу.
Я сняла кофту и сразу же уселась за швейную машинку. Распорола подплечник, вытащила кольцо, не говоря ни слова, вышла на двор и направилась к сортиру. Солнце блеснуло на бриллианте, отбрасывая радужные блики. Я открыла дверь и швырнула мамино кольцо со всеми его радугами прямо в выгребную яму. Если маме нельзя сохранить кольцо, то венграм оно не достанется.
Не знаю, откуда у меня взялись силы, но когда вернулась в дом и уселась рядом с мамой, Лией и Ехезкелем, то ощутила странное спокойствие. Мы ждали.
Дверь внезапно распахнулась. Держа ружья наперевес, в комнату вошли два жандарма. Никогда прежде ружье на меня не наставляли. Сейчас же я смотрела в маленькое отверстие в дуле ружья, на злобное лицо жандарма и ощущала какое-то тянущее чувство внизу живота.
Выходите! Берите свой чемодан!
Мама поднялась, взяла чемодан. Словно во сне, я смотрела, как она тащит его к дверям. Жандармы обошли весь дом, заглянули под кровати и под стол.
В этой крысиной норе нет ничего хорошего Надо их обыскать может, они что-то спрятали, твердили они. Живо! Выходите!
Выходя из дома, я споткнулась о порог. Две еврейские семьи, с которыми мы жили в одном дворе, Розенберги и Брахи, уже были на улице. Несколько соседей вышли посмотреть. Одна женщина еще вчера просила у нас яйца, а с детьми другой я сидела целую неделю в качестве няни. Но сейчас, глядя, как жандарм подталкивает меня ружьем, они улыбались. Мне стало безумно стыдно.
Все сюда! скомандовал офицер, подталкивая господина Розенберга ружьем, и тот, спотыкаясь, зашагал вперед. И вы сюда! приказал офицер нам. Встать здесь!
Мы подчинились. Когда на тебя наставлено ружье, выбора не остается. Розенберги встали рядом, дети быстро их окружили.
Слушать внимательно! громко произнес офицер, который толкнул господина Розенберга. Мы должны убедиться, что у вас нет никакого оружия. Не проверить было бы глупо, а мы не глупцы. Сейчас мы вас обыщем на предмет оружия.
Он подошел к господину Розенбергу, который широко развел руки, чтобы показать, что они пусты.
Нет, нет, жалкий, мелкий еврейчик, ты мне не нужен, заявил офицер. Я обыщу дам.
Мальчишки, наблюдавшие за происходящим, захохотали. Офицер повернулся к ним.
Мы должны обыскать этих прекрасных дам, чтобы убедиться, что они ничего не прячут, верно?
Как пить дать! крикнул один из мальчишек.
Офицер положил руку на плечо одной из девочек Брах, Лютчи. Девушка задрожала.
Ну же, детка, сказал жандарм. Мы должны убедиться, что у тебя нет оружия.
Он потянул ее в сторону, потом схватил ее сестру, Мириам, и потянул ее туда же. Потом они увели близнецов Розенбергов, Сури и Иди, а потом вернулись за нами с мамой и Лией.
Вам лучше не иметь ни оружия, ни тем более ружей!
При этих словах наблюдатели громко расхохотались. Спрятать на себе ружье было так же просто, как, например, теленка, и все это прекрасно понимали.
Вы не можете так поступать! вскрикнул господин Розенберг.
Офицер резко обернулся.
Нет? Я не могу? Ну смотри же!
Он развернулся к женщинам.
Снять одежду, дамы! Никто не шелохнулся. Я сказал, немедленно!!!
Соседи сделали шаг вперед. Под их пристальными взглядами я буквально окаменела. Я не могла поверить, что это происходит со мной. Мне казалось, я смотрю на происходящее сквозь грязное стекло. Никогда прежде мне не приходилось ни перед кем раздеваться. Мы с Лией даже друг перед другом не раздевались, хотя всю жизнь жили в одной комнате и спали в одной кровати. Даже в нашей однокомнатной квартире мы всегда инстинктивно понимали, как можно раздеться в приватной обстановке. Все вокруг меня закружилось, как стая ворон. Я слышала птичий грай смех, крики, детский плач сливались в оглушающий шум, видела круглое дуло ружья ближайшего жандарма. Словно во сне, я начала расстегивать платье. Когда прохладный воздух коснулся кожи, мне показалось, что попала в ледяной колодец. Был слышен смех присутствующих, но думала только о том, что рука моя обнажена. Я запуталась в пуговицах и почувствовала, что сгораю от стыда платье соскользнуло с тела и упало на землю. Вокруг талии у меня был обмотан фланелевый шарф я с детства страдала ужасными болями в животе, после которых страшно слабела. Помогал только шарф, который всегда наматывала на талию, прежде чем одеться. Сейчас его пришлось разматывать.
Быстрее! крикнул кто-то, и мальчишки принялись хохотать и орать: Быстрее! Быстрее, еврейка!
Ты не слышишь? Мы сказали, быстрее! офицер провел дулом по моему бедру.
Я залилась краской и быстро стянула белье. Меня всю трясло.
Посмотрите-ка, голые еврейки! Только посмотрите на них!
Никогда не думал, что мне так повезет! Голые еврейки!
Посмотрите-ка на них!
Голоса становились все громче. Щеки мои пылали. Воздух холодил кожу. Я смотрела только в землю.
Один жандарм подошел ко мне и принялся ощупывать. Он поднял мне руки, пробежал пальцами по телу и за ушами. Была заметна ухмылка на его лице. К глазам подступили слезы. Подступили, но не пролились.
На рыжей ничего, крикнул жандарм. Ничего опасного!
Он перешел к следующей девушке. Я слышала, как хохочут соседи. Мое тело было выставлено напоказ. Оно больше не мое.