Я совсем запуталась куда мне как же это называется? Метро, трамвай? Электронка?..
Электричка.
Ну да, ну да конечно
Она проследила его взгляд, смущенно отвернулась и тут же покосилась опять. Глаза немного расширились видно, и ее заворожил циклопический орган бродяги. Адам выпятил нижнюю губу и многозначительно покивал: да уж, посмотреть есть на что.
Незнакомка с улыбкой тряхнула головой.
Телодвижения как у пятилетнего ребенка. Большинство американцев останавливаются в развитии за час до полового созревания. Самое позднее за полчаса. Непонятно, что тому причиной культура? Религия? И то и другое плюс традиция.
Мне нужно в Лес Халлес прочитала она в путеводителе.
Ле Аль[12]. Настала и его очередь улыбнуться. Вы почти на месте. Можно пешком, а если побыстрее одна остановка на метро, синяя линия.
Вау! Замечательно, спасибо. А вы живете здесь?
Адам молча кивнул.
Опять улыбка на этот раз видны даже розовые здоровые десны. Щеки горят от возбуждения.
Мечта! сообщила она, многословно попрощалась и пошла к метро. У самого входа оглянулась и помахала рукой.
Они вполне могли бы пойти в ресторан, поесть и поболтать о том о сем без всякого стеснения. Будь они в Айдахо или Айове, блондинка тут же пригласила бы его к себе домой, и он прожил бы пару недель в гостевой комнате. Американский секрет. А возможно, ключ к американскому величию. Никакой подозрительности, люди знакомятся мгновенно и с взаимной симпатией. Как дети, ничего не стесняясь и не думая об уместности и приличии всех этих улыбок и похлопываний. Эта бойкая блондинка самое веселое и незамысловатое существо из всех, с кем он встречался за последний месяц. У парижан немало достоинств, но оптимизмом они заметно обделены. Парижские нытики наверняка чемпионы Европы по части нытья. Как ни странно, Адаму это нравилось. Разумеется, легкий и веселый характер вовсе не признак глупости. Иной раз ему казалось, что европейцы приняли на вооружение максиму Джона Стюарта Милла[13]: лучше быть недовольным человеком, чем до вольной свиньей. На Европейском континенте счастливые люди выглядят подозрительно выдумка, конечно, но в глубине души Адам был с этим согласен.
Что ему уж точно пришлось по душе присущий французам врожденный цинизм. Вошедшая в поговорку картезианская привычка ставить все под сомнение. Сам-то он, по расхожему выражению, родился в сорочке. Доступ к книгам, лучшим школам и музеям Нью-Йорка двери открыты. От отца унаследовал интеллект, от матери густую волну льняных волос. А вот от кого достался тяжелый, замкнутый, совершенно неамериканский характер неизвестно. Ночные кошмары, приступы мрачного настроения. Сам Адам не мог припомнить, чтобы у него случались какие-то особо тяжелые моменты, но то, что он аутсайдер, знал точно. Дэвид Мерино, особой деликатностью не отличающийся, не раз называл его kill-joy[14]. Скорее всего, Институт Гассера отправил Адама подальше в Европу не только для того, чтобы тот усовершенствовал свой французский, просто он действовал всем на нервы своим нытьем.
Во Франции он продолжал оставаться аутсайдером, хотя и не в переносном, а в прямом смысле слова, что почему-то было менее унизительно, тем более что врожденный пессимизм вовсе не превращал его в белую ворону здесь все такие. Общая меланхолия скрашивала одиночество. Более того облегчала жизнь. Именно так Адам объяснял крепнущее с каждым днем нежелание возвращаться в Америку когда все вокруг грустят, жить легче.
Париж Парис Парадиз. Пари Паради. Да, по-французски Париж рифмуется с раем. Что ни дом то шедевр архитектуры, каждый ломтик хлеба в кафе гастрономическое чудо. Люди красивы как боги.
И прежде всего здесь, в Париже, живет Матьё. Это главное. Матьё не с чем и не с кем сравнить нереальный и в то же время судьбоносный вывод.
Он в который раз посмотрел на часы. Сколько еще ждать, прежде чем сдаться? Попробовать написать эсэмэску? Наверное, не стоит может насторожиться или, еще того хуже, испугается.
Адам повернулся в сторону Сорбонны и реки. Матьё мог пойти из Марэ пешком, через мосты, но вряд ли обычно он предпочитает метро.
Нечего нервничать, обычная история. Матьё всегда опаздывает, а он, Адам, приходит слишком рано. Возможно, такой порядок и продиктован какой-то особенностью их отношений, но Адаму не хотелось об этом размышлять. Вернее, как-то раз попытался, но быстро понял, что ни одной мысли не то что развить, но даже додумать до конца не удастся.
Мимо прошел пожилой человек в обществе женщины намного моложе его. Седой, коротко стриженный, ухоженная бородка. Спутница в голубом платье под коротким манто. Мужчина просунул руку под меховую накидку и прижимал ее так тесно, что трудно было понять, как они вообще в состоянии двигаться.
В Америке люди, конечно, веселее и дружелюбнее, но по части любви им до французов далеко. Город сочится сексом, французы занимаются любовью чуть не посреди улицы. Вчера он сам видел целующуюся пару в подъезде парень запустил руку своей избраннице под юбку и времени не терял, если судить по ее сдавленным стонам.
В Нью-Йорке кто-нибудь обязательно позвонил бы в полицию.
И даже Адам почувствовал эти тайные токи влюбился так, что утратил контроль за собственными действиями. При этом прекрасно сознавал: да, контроль утрачен. Он потерял душевный баланс, которым втайне гордился. Стрелка компаса, которая раньше в подобных случаях начинала тревожно дергаться, с появлением Матьё замерла и показывала только одно направление: любовь.
Они встретились в конце сентября, в один из тех дней, которые во всем мире составляют отдельный и долгожданный период под названием индейское лето[15]. Огромные пирамиды яблок и груш на Рю де Риволи. Адам дивился искусству торговцев как все это не осыпается? Должно развалиться при малейшем прикосновении. И тут он заметил идущего навстречу молодого парня. Они разошлись, Адам проводил его взглядом, но уже через пару секунд тот остановился и обернулся.
Ты улыбнулся! И рассмеялся таким легким, музыкальным смехом, что у Адама потеплело на сердце.
Разговорились. Когда Адам назвал свое имя, Матьё склонился в шутливом поклоне:
Теперь я знаю, от кого произошел. От тебя. Ты же первочеловек
Как гром среди ясного неба
Он впервые понял смысл этого расхожего клише.
И угораздило же его. Матьё ведь самый настоящий бродяга. Если кому-то понадобится объяснить слово богема, достаточно показать на Матьё. Создает более чем странные композиции из дерева и металла. Его заваленная разнообразным хламом квартирка напоминает мастерскую сумасшедшего ремесленника. Адам так и не смог понять, зарабатывает ли Матьё хоть что-то своим искусством или все его творчество просто-напросто образ жизни. Разумеется, человек такого склада должен жить именно в Париже. Вот бунтарь-американец колесил бы по дорогам, но для француза, для которого свобода и творчество превыше всего, именно Париж естественный центр притяжения, исходная и конечная точка погони за счастьем и красотой.
В комнате Матьё в Марэ, еврейском квартале, которую он называл не иначе как студия, единственным предметом меблировки был футон, низкий японский матрас. И в первый же вечер Матьё дал понять, что серьезные отношения его не интересуют.
Ничего регулярного. Забава. Способ приятно провести время. Игра.
Вот только худшего партнера для игр, чем Адам, и придумать невозможно. Он даже в детстве избегал игр. Мир ему всегда казался безоговорочно серьезным, и если уж с ним случилась любовь, то для него это точно не игра. Но он на всякий случай кивнул обессиленный и расслабленный после первого настоящего свидания. Да, конечно. Игра.