Сегодня впервые за две недели в Севастополе выдался ясный день. Палата Воскресенского была залита мягким сентябрьским солнцем и настраивала на какой-то умиротворяющий лад. После давящих и суетливых коридоров клиники Волкову показалось, что здесь даже дышится как-то легче. Воскресенский стоял у окна, скрестив руки на груди, и к гостью повернулся далеко не сразу. Даня успел рассмотреть его сутулую спину, деформированную еще не запущенным, но уже ярко выраженным сколиозом. Большая голова, узкие искривленные плечи, рост ниже среднего там, где природа могла быть к Воскресенскому более-менее благосклонна, она основательно поиздевалась. Арсений медленно, словно максимально оттягивая момент встречи, повернулся к гостью. Теперь Дане удалось полностью просканировать своего будущего собеседника. Внимание сразу приковывал высокий лоб и глубокий выразительный взгляд, но при этом с такой концентрацией грусти, что Волкову в первые секунды даже стало не по себе.
Перед ним стоял ещё вполне молодой мужчина, в глазах которого таилась какая-то страшная загадка, зовущая за собой в самую глубь человеческой боли. Лицо Арсения было подобно полотну, на котором художник вначале написал умиротворяющий пейзаж, а затем сошёл с ума и поверх картины грубыми мазками набросал жуткую абстракцию. Но казалось, что стоит только парню непринуждённо улыбнуться и его улыбка влюбит в себя всё живое на планете. Какая катастрофа с ним произошла? Почему в 30 лет в его глазах читаются все мировые войны и потрясения человечества? Даня про себя отметил, что несмотря на свои физические недостатки, Арсений был красив. По крайней мере, его лицо моментально приковывало взгляд. Такие лица навсегда врезаются в память, их узнаешь из тысячи других.
День добрый, слегка смущаясь, бросил Даня.
Добрый, сухо ответил Воскресенский, оценивающе смотря на гостя. Чем обязан?
Прошу прощения, что вас беспокою, Волков начал волноваться, боясь подобрать не те слова. Я журналист «Севастопольского вестника». Я знаю о вашей ситуации, скажем так
Вот и журналисты до меня добрались, из Арсения вырвался нервный смешок, а затем он сдавленно улыбнулся. Значит жизнь прожита не зря, согласны?
Ну Возможно, Волков суетливо бегал глазами, лишь изредка поднимая их на Воскресенского. Вы поймите, у меня нет цели раздобыть какую-то жаренную сенсацию. Я просто хочу разобраться в вашей истории. У нас в газете есть такая рубрика «Профили». Там мы пишем о разных интересных личностях, их судьбах. И мне показалось, что ваша история В общем, я хочу разобраться и сделать материал.
Если вы разберетесь, честно, я прям пожму вашу руку, Воскресенский шагнул к Дане и внимательно посмотрел на него. Потому что я в своей истории ни черта не могу понять. Либо я когда-то где-то серьёзно оступился и теперь плачу по счетам, либо я действительно больной человек и мне нужна помощь специалистов.
Ну, как говорят, здоровых людей нет, есть недообследованные, Волков с улыбкой протянул руку Воскресенскому. Даниил.
Арсений, Воскресенский пожал руку журналисту и на его лице промелькнула ответная, но невыносимо грустная улыбка. Хотя, вы уже, конечно, в курсе. Присядете? Арсений подвинул к Дане стул, а сам сел на кровать.
Слегка помедлив, Волков сел. Парень сосредоточенно посмотрел на собеседника, словно вглядывался в замысловатую картину на выставке современного искусства. По Арсению было видно, что ему даже нравится этот взгляд. Он вновь едва заметно улыбнулся.
Да понимаю. По себе знаю, первый вопрос самый сложный.
Ну да, Даня смущенно опустил глаза. Но я все же рискну и начну с банального. Как всё началось?
Воскресенский ответил не сразу. Он задумчиво посмотрел в окно, словно там крутили слайды из прошлого и среди них должен быть тот самый, который и станет отправной точкой его истории.
А как же всё началось Если бы можно было так просто ответить. Началось всё как-то очень неожиданно. Не знаю Ничего не предвещало рокового поворота. После стервозной Москвы, где я вкалывал приемщиком товара в книжном магазине, надеясь на что-то лучшее, новая парадная жизнь с театрами, выставками и фестивалями, казалась чем-то инородным, но настолько притягательным. В какой-то момент я просто решил принять правила игры и понеслось. Вначале всё было хорошо. Внешне. Но внутри всё равно что-то давило. Знаете, словно воздуха не хватало. Это сложно объяснить, но я попробую
Глава 2. Чёртов Тартюф
Воскресенский резко открыл глаза. Истерично верещащий будильник смартфона дал старт новому дню. Теперь главное найти в себе силы его начать. Сейчас он встанет, заткнёт будильник, сделает хороший глоток воды из полуторалитровой бутылки, стоящей у кровати, распахнёт плотные шторы, откроет нараспашку окно и наполнит лёгкие холодным свинцовым севастопольским утром. Затем примет горячий душ, разогреет на сковородке мамины котлеты и пожарит пару яиц, а завершит привычный ритуал чашка приятно обжигающего кофе и бодрящая сигарета. Мама Воскресенского уже час как в офисе, а сам он, с возможностью работать из дома, в 10 утра только начинает медленно и с неохотой вползать в наступивший день.
В последние годы Арсений себя откровенно запустил. Классические обещания себе начать новую жизнь с понедельника оборачивались феерическим провалом. Тридцать отжиманий после пробуждения и бодрящая пробежка вокруг двора так и оставались в разряде социальной фантастики. Воскресенский стоял в ванной, опершись двумя руками о раковину, и долго изучал своё отражение прежде чем взять бритвенный станок, чтобы избавиться от недельной щетины. Выдавив на ладонь добротную горку пены, Арсений в очередной раз поймал себя на мысли, что из зеркала на него смотрит уже успевший устать от жизни мужчина, постепенно набирающий лишний вес и куда быстрее теряющий волосы. Тяжело вздохнув, он начал еженедельный ритуал омоложения. Да, конечно, дико в 30 считать себя пожилым мужиком, но Воскресенскому казалось, что лучшие дни его жизни остались позади, а может и не наступали вовсе. Жутко, но факт. После окончания утренних процедур он в который раз окинул себя оценивающим взглядом. «Да вроде ещё не развалюха», сказал Воскресенский заметно посвежевшему отражению и вышел из запотевшей ванной навстречу новому дню.
Уже в дороге на работу Арсения застал звонок от пресс-секретаря театра. С Максом Городецким он сдружился чуть ли не с первых дней работы в SevMedia. Макс высоко оценил первые театральные рецензии Воскресенского и поначалу проявил к нему чисто профессиональный интерес, а потом уже и человеческий.
Арсений, категорически приветствую! бодро протрубил Городецкий. Подскажи пожалуйста, дорогой мой, тебя завтра ждать на премьере? Для тебя и мамы забронировал самые лучшие места в четвертом ряду.
Боже, как приятно, наигранно сказал Воскресенский, оплачивая водителю проезд. Макс, ну, что за вопрос, конечно буду. Хоть я и терпеть не могу Мольера, но работа есть работа.
Сень, я уже тебе говорил и повторюсь ещё раз твоей работе позавидуют практически все наши севастопольские акулы пера: вращайся себе в культурной жизни и просто отписывай её качественным литературным языком, что у тебя получается лучше всех.
А что, если эта культурная жизнь уже так достала, что
Так, Арсений Анатольевич, я не понял, что за упаднические настроения в начале рабочей недели? резко перебил Городецкий. Ты культурный обозреватель главного севастопольского СМИ и твоей рецензии, как всегда, будет ждать весь город.