У реалистов, по крайней мере, у старших есть религия и есть Бог. Эта религия земная, и этот Бог человек. Замечательное совпадение Горького и Чехова.
«Человек вот правда. В этом все начала и все концы. Все в человеке и все для человека. Существует только человек».
«Человек должен сознавать себя выше львов, тигров, выше всего существующего в природе, даже выше того, что непонятно и кажется чудом. Мы высшие существа, и если бы познали в самом деле всю силу человеческого гения мы стали бы как боги».
Нет мистицизма.
В творчестве Чехова искусство изображения быта, изображения земли достигло вершины. Уже дальше, как будто, некуда и идти.
Но дальше случилось то же самое, что около этого же времени случилось в области техники. Техника железнодорожного сообщения достигла высокой степени, поезда стали ходить 150200 верст в час. Но человечеству оказалось этого мало оно поднялось от земли и стало летать на аэропланах по воздуху. Пусть первые аэропланы были неуклюжи, пусть кувыркались на землю но это была революция в развитии способов передвижения. Это был шаг вперед.
В начале XX века русская литература очень решительно отделилась от земли: появились так называемые символисты. Вспомните то, что я раньше говорил о диалектическом методе развития, и вспомните этот самый грубый пример относительно Адама. Сперва развивалось тело, земля, быт, развилось до конца. Теперь начинает развиваться дух, начинает развиваться начало противоположное, революционное по отношению к телесности, земле.
* * *
Начало еще в Чехове. Затем Андреев.
Символисты Федор Сологуб, Андрей Белый, Гиппиус, Блок, Брюсов, Бальмонт, Андреев, Чулков, Вячеслав Иванов, Минский, Волошин определенно враждебны земле, быту.
«Какой быт? Нет никакого быта. Завязаны все завязки, и развязаны все развязки. Есть только одна вечная трагедия Любовь и Смерть и только она одна одевается в разные одежды».
«Быть с людьми какое бремя».
NB. Сначала Андреев (Некто, Человек).
У Сологуба в его романе «Навьи чары» и в целом ряде других его вещей всегда рядом два типа, два образа: Альдонса и Дульцинея; Альдонса бабища румяная и дебелая, это грубая земля, ненавистная писателю; и Дульцинея прекрасная и нежная, это воздух, мечта, которой Сологуб живет и которой нет на земле.
Стихи Александра Блока целые тома его стихов об одном: о Незнакомке, о Прекрасной Даме, о Снежной Деве. И это, в сущности, то же самое, что Дульцинея Сологуба. Блок ищет свою Прекрасную Даму по всей земле, и кажется уже вот нашел. Но приподнимает покрывало оказывается, не Она, не Прекрасная Дама. Прекрасной Дамы Блока не найти на земле.
И у Сологуба, и у Блока речь идет, конечно, не только о женщине Дульцинее и о женщине Прекрасной Даме: разочарования в Дульцинее, невозможность найти Прекрасную Даму иносказательно, символически изображают собою вообще судьбу всякого достижения, всякого идеала на земле. Кто видал высокие горы знает: издали на вершине горы облака и розовые, и золотые, красоты неописанной, а на вершину, в самые облака, влезешь туман и больше ничего.
NB. Итак, на земле символисты не находят разрешения вопросов, разрешения трагедии и ищут его в надземных пространствах. Отсюда у них религиозность. Но, естественно, их Бог уже не человек, а высшее существо. У одних этот Бог со знаком + Ормузд, Христос; у других со знаком Ариман, Люцифер, Дьявол (Сологуб, Волошин).
Мистика. Мостик к романтике.
О писателях-реалистах я говорил, что у них все было на земле или могло быть. Символисты взяли предметом своего творчества то, чего нет на земле, то, чего не может быть на земле. О писателях-реалистах я говорил, что у них в руках зеркало; о писателях-символистах можно сказать, что у них в руках рентгеновский аппарат. Кто во время войны бывал в лазаретах, тому случалось видеть: раненого ставят перед натянутым полотном, освещают рентгеновскими лучами, чудодейственные лучи проходят сквозь тело и на полотне появляется человеческий скелет, и где-нибудь между ребер темное пятнышко пуля. Так и символисты в своих произведениях смотрели сквозь телесную жизнь и видели скелет жизни, символ жизни и одновременно символ смерти. У кого глаза устроены так, что он всегда видит скелет тому невесело. Оттого у писателей-символистов мы не находим уже той бодрости, юмора, какие есть у Горького, Чехова, Куприна. Нет у символистов того активного отрицания жизни во имя борьбы с нею, во имя создания лучшей жизни на земле: символисты не верят в счастье на земле.
То, что избрали предметом своего творчества символисты, как вы видите, гораздо труднее изобразить, чем просто, не мудрствуя лукаво, какой-нибудь захолустный городок Окуров, или поручика Ромашова, или няньку Варьку, которая укачивает ребенка и валится с ног спать хочет. Вот эта-то трудность тем, трудность изображаемого заставила писателей-символистов искать новых способов изображения, заставила их гораздо больше работать над внешностью, над формой произведений, чем это приходилось писателям-реалистам. Вы хорошо знаете по себе самые сложные чувства вызывает в нас музыка такие чувства, что иной раз никакими словами их не опишешь. Как раз о таких сложных чувствах приходилось писать и символистам, и никакого другого способа у них не было, как изображать чувства, вызываемые музыкой посредством музыки слов. Словами стали пользоваться, как музыкой, слова стали настраивать, как музыкальный инструмент.
Вот послушайте стихи Сологуба Бальмонта
В этом изощрении формы произведений, в усовершенствовании мастерства, самой техники писательства громаднейшая и основная заслуга символистов. У прежних писателей у Пушкина, у Лермонтова, у Тютчева можно отыскать следы таких же приемов. Но прежние писатели пользовались этими способами изображения случайно, стихийно. Писатели-символисты овладели стихией, они создали науку музыки слова.
* * *
Теперь я еще раз возвращу ваше внимание к тому, что я называю диалектическим путем развития. Вспомните: вот какое-нибудь явление, оно развивается до крайних пределов, использует все свои возможности, создает высшее, что может, и останавливается.
Тогда возникает противоположная, враждебная сила, тоже развертывается до конца дальше идти некуда останавливается. И тут из двух враждебных явлений рождается третье, пользуясь результатами, достигнутыми первыми двумя явлениями, как-то их примиряет, и жизнь человеческого общества или искусства получает возможность двигаться дальше, все вперед, все к новому.
* * *
Символисты сделали свое дело в развитии литературы и на смену им во втором десятилетии XX века пришли новореалисты, принявшие в наследство черты как прежних реалистов, так и черты символистов.
К этому литературному течению относятся из поэтов: Клюев, Есенин, Городецкий, Ахматова, Гумилев, Зенкевич, Мандельштам; из прозаиков: Андрей Белый, ногами стоящий еще где-то на платформе символизма, но головою уже вросший в новореализм; в отдельных вещах Федор Сологуб, Алексей Ремизов, Иван Новиков, Сергеев-Ценский, Михаил Пришвин, Алексей Толстой, Шмелев, Тренев. К этому же течению принадлежу и я, и потому мне и легче, и труднее будет говорить о нем. Как на последнем литературном течении, еще молодом, еще не исчерпавшем себя до конца и уже завоевавшем признание критиков я остановлюсь на новореалистах подробнее.
* * *
Помните о символистах я говорил: у них рентгеновский прибор, их глаза устроены так, что сквозь материальное тело жизни они видят ее скелет. И вот представьте себе ученого, который только что открыл эти самые рентгеновские лучи: открытие должно так поразить его, что он целые годы посмотрит на человека и увидит скелет, а мускулов, тела, цвета лица он не в состоянии будет заметить.