Погодите, вы сказали, у вас четвертый уровень?
У меня вечно теперь четвертый. Он продемонстрировал мне правое запястье, на котором раньше был удольмер в виде дерева, в середине которого находилась шкала с уровнями, но теперь, когда капсулу с Рацием вынули, осталась только одинокая четверка на запястье. Это означало, что мой собеседник на пенсии, и четвертый уровень, на котором он провел большую часть жизни, останется с ним навсегда.
И давно вы не работаете? осторожно спросил я.
Так уже двадцать лет как! Мужчина опять рассмеялся. Надо сказать, смеялся он заразительно. Ладно, ладно, молодой человек, не буду тебя терзать. Я знаю, ты ломаешь голову, пытаясь понять, как я сюда добрался, если междугородние маршруты доступны только с пятого уровня, а мой не менялся уже двадцать лет. Я пришел в Тизой пешком! Пришлось здорово попотеть. Особенно тяжко было в горах, но я справился. Все ради идеи!
Но вы могли просто отправить мне письмо из Атлавы, шокированно произнес я, даже не пытаясь скрыть удивление. Вы пришли сюда пешком с другой части света, просто чтобы поговорить со мной?
На кону судьба всех неудачников мира! с важным видом заявил мужчина. Разве какая-то бумажка объяснит тебе мою теорию лучше, чем я сам? Мне пришлось бы написать целую книгу с пояснениями, а откуда у тебя время ее читать? Я знаю, что ты очень занятой молодой человек. На твоих плечах весь Гедонис лежит. А у меня времени много, вот я и пришел к тебе сам. Заодно и мир посмотрел, попутешествовал.
Тут в дверь постучали, и вошел Эванс. Под мышкой у него была зажата папка с документами, а перед собой он катил тележку с чайным сервизом и многоуровневой хрустальной десертницей, полной всевозможных лакомств.
Минутка чая, монсиры! улыбнулся он нам. Орланд, вам нужно срочно подписать один документ. А вы угощайтесь, уважаемый, обратился он к посетителю.
Ого! У вас тут даже пирожки есть! обрадовался тот. А с чем?
Вот эти с хурмой, эти с яблоками, а эти с ежевикой самые осенние вкусы! Эванс лучезарно улыбнулся, протягивая мне папку.
Ну, богов надо почитать, так что я попробую с хурмой, с важным видом сказал мужчина, выбирая пирожок.
Пока он был занят делом, я прочел сообщение Эванса. Очевидно, что это был никакой не документ на подпись. Таким образом мой секретарь передавал мне срочные послания, чтобы не шептать на ухо и не смущать посетителей.
На листе было напечатано:
«Постарайся задержать этого человека еще хотя бы на пятнадцать минут. Я должен провести кое-какую подготовку. Когда закончите беседу, отправь его ко мне. Скажи, что я помогу ему с документами или с чем-то еще».
Эванс перестал играть в «Ваше Величество», значит, дело было серьезное.
Я скользнул взглядом к концу страницы, где виднелась еще одна строка, напечатанная крошечным бледно-серым шрифтом: «Это родной дед Ал-рэя Гибиса».
Я едва сдержался, чтобы резко не посмотреть на мужчину, смакующего пирожок с хурмой. Поставил закорючку внизу страницы и кивнул Эвансу:
Благодарю.
Тот схватил папку и мгновенно скрылся за дверью.
Как у вас хорошо пекут! Тесто прямо во рту тает!
Я улыбнулся, отпивая чай. Мужчина ел, громко причмокивая и хлюпая. Всем видом показывая, как ему вкусно.
«Подумать только, его родной внук Ал-рэй Гибис».
С этим парнем у меня была весьма четкая ассоциация Конгломерат.
Глава 3
Ал-рэй. Маска
Отделенный мир, Западный Гедон, г. Тизой,
10 кления 1025 г. эры гедонизма
Так вы готовы убивать людей?
Я взболтал кубики льда в стакане с газировкой и усмехнулся, взглянув на Халла.
Они сами себя убивают, монсир, я-то тут при чем? Мое дело предоставить им выбор: понежиться на десятом уровне пару годков и сгореть или торчать в своем отходнике, пока их не сошлют в психушку и не закопают под деревом. Эти неудачники уже никогда не всплывут со дна. Они понимают, на что идут.
И вам их не жалко? Темные глаза Халла не отрывались от моих.
Бросьте, монсир. Грязь невозможно отмыть от грязи. Можно только дать ей самой стечь в канаву.
Халла осклабился, обнажив крупные и выпуклые, как дольки чеснока, зубы. В свете барных ламп они казались желтыми. Этот человек словно бы весь состоял из квадратов. Его коренастый торс крепился к коротким толстым ногам, а челюстью можно было землю рыть, как ковшом экскаватора. Даже уши Халла были похожи на мясистые прямоугольники. Такая внешность никак не сочеталась с именем, которое хотелось произносить мягко, на придыхании.
Но почему вы готовы пойти на такой риск? Вы должны понимать, что, если попадетесь, вас ждут не две трионы отработок на Аморановых островах[7], а гораздо больше. После этого чистилища неизвестно, что останется от вашего здоровья. Вы готовы его потерять? Ради чего?
Да банальное тщеславие, монсир, сказал я без увиливаний. Что странного в том, что историк хочет стать частью истории? Я все время изучаю биографии великих людей. Понятно, что мое имя в учебники не впишут, но я тоже мечтаю помочь Гедонису стать утопией. И пока только у вашей организации есть шанс это сделать. На политиков надежды нет. Эвкали так и будет размазывать сопли по тарелке, поддерживая низы.
Халла вел этот допрос уже полчаса, но я был чист, как минералка в моем стакане. Я знал, что рыжий бармен за стойкой ходячий полиграф. Если он поймает меня на лжи, гипнологи Конгломерата перепишут мне память и я выйду из этого бара, не понимая, зачем сюда заходил. А еще такое вмешательство может серьезно повредить мою психику.
Баром это место, конечно, трудно было назвать. Тут даже алкоголь не наливали. По крайней мере, сегодня. В наше время, когда ученые обнаружили, что спиртное ускоряет развитие маразма, спиться стало тяжело. Бар «Ностальгия» бывал битком забит только в алкогольные дни, когда сюда приходила толпа теряющих память стариков, чтобы хлопнуть разрешенную норму, порыдать, вспоминая то, что еще осталось в их головах, и приблизить момент полного забвения. А в обычные дни в этот сырой полуподвал Нулевки редко кто заходил: пить разбавленный до состояния сладковатой воды сок или соломенный чай было куда приятнее в уличных кафешках тоже убогих, но хотя бы не похожих на склеп.
Это место для меня было натуральным склепом. От стен воняло канализацией, от колонн гниющим деревом и плесенью, а искусственные цветы, облепленные паутиной и пылью, болтались на балках, как похоронные венки. В те времена, когда вместо Парков памяти еще были кладбища, такими цветами украшали могилы. Иногда тяжело быть историком: слишком много мрачных ассоциаций.
Так что, я в деле?
Халла выжидающе посмотрел на бармена, потом перевел взгляд на работников за нашими спинами.
В зале был всего десяток столов, которые легко мог обслужить один-единственный официант, но прямо сейчас там убиралась дюжина высоких, подтянутых парней. Они все как с конвейера сошли, кроме бармена рыжего коротышки с детским лицом и квадратного Халла. Парни явно не преуспели в своей работе за последние полчаса: на полу все еще было столько грязи, что, если счистить ножом, слой выйдет с полпальца, не меньше.
Не вижу проблемы, наконец пожал плечами бармен, не отвлекаясь от методичного протирания стаканов, он явно с нами на одной волне.
Что ж, нам всегда нужны люди, расслабился Халла, опершись о стойку локтем. Чем шире будет наша сеть, тем лучше. Однако. Он замолчал, наградив меня тяжелым взглядом. Вы должны понимать, что Орланд и его крысы не сидят на месте. Тайная полиция прикрыла уже немало наших гнезд. Они ищут путь к верхушке. Пытаются понять, кто здесь главная птичка. И эти ублюдки довольно хороши в последнее время, хотя, конечно, до нас им далеко. Поэтому, прежде чем доверить вам эйфорию[8], мы должны убедиться, что вы не раскроете важную информацию, если вас поймают и попытаются расколоть под гипнозом. Оперативники будут продолжать ворошить нижние уровни, но мы не дадим им залезть даже на вторую ступень.