Глава 9. Пигалица Танька
Мы опять стоим у входных дверей дома. Щуримся на осеннее, всё укорачивающее свидания солнце. И мать опять говорит хозяйке, не вынеся моего настроения:
Опять неприкаянный сынок.
И хозяйка опять благодушно говорит:
Ладно. С Танькой познакомлю его.
Старуха этажом выше на своей веранде всё так же бездвижна и молчит, вперив свой невидящий взор на солнце. А мы впервые уходим с хозяйкой за дом, где у нее «полкоровы». Так говорит хозяйка, а я недоумеваю как это можно? Это ж не кусок хлеба. Не понимаю, у меня башки не хватает.
За домом оказался простой, но добротный сарай из бревен в две секции. Мы вошли в первую. Там на широкой кровати картинно полулежала молодая женщина. Оказывается, в комнате был включен телевизор, так что поза её в известной степени была оправдана. Она посматривала телевизор, но не возражала и поболтать с товаркой, не сменяя позу.
Она была разведенная, без мужа, но не согласная с таким положением вещей. И пока для поддержания своего статуса и финбаланса держала пополам с нашей хозяйкой корову. А найти верную напарницу на полкоровы дорогого стоит.
Своими живыми глазками она сразу начала разглядывать меня. Такие характерные женщины обычно любят прикидывать кто такой, чей такой, что ты из себя будешь представлять в будущем, в прямом смысле супружества с дочерью. Я от такого объема потерялся и стоял молча, пока хозяйка не объяснила:
Вот товарища твоей дочери веду.
А хочешь мы тебя парным молоком угостим? спросила женщина и глаза её загорелись. Она не считала свое семейное расследование законченным.
Я не знал, что это такое. В детском саду такого не было, мать делала сырники, но не часто. И я опять смутился, не мог это в себе провернуть и молчал. Но она опять не дала разговору зайти в тупик и обратилась к своей надежной напарнице нашей хозяйке дружелюбно и даже подмигнув, мол, знай наших:
Ну сейчас мы его всё равно угостим.
Встала и открыла вторую дверь, тоже добротную и очень широкую. Победоносно прошла в нее, а оттуда пахнуло коровой и навозом. Меня это смутило. Люди с коровой вместе что ли живут?
Она торжественно вышла обратно с большой кружкой молока, а корова недвусмысленно сказала: «Му-у!»
Пей! поднесла мне бокал женщина.
Я отхлебнул немножко и больше не смог. Они обе засмеялись.
Чего не пьешь-то? Не понравилось?
Не могу сказать.
Саму Таньку хозяйка окликнула ещё на участке: «А мы к матери твоей, пойдешь с нами?», и всё это время Таня стояла сзади, что меня тоже смущало. Ей было шесть лет, до обидного мало. А мне-то семь с половиной. Не знаю, как со всем этим быть?
Да он детсадовский, не знает жизни еще, ободрила меня хозяйка.
Товарка согласно кивнула. Потом они еще некоторое время разговаривали о корове, и мать Тани величаво отпустила нас:
Идите, поиграйте там во дворе.
И мы пошли.
«Так я и знал, рассердился я во дворе. С девчонками играть это совсем не то, что с мальчишками. Ни машинки их не интересуют, ни прятки, ни догонялки, а интересует то, что она сама будет заказывать. И это не игры. Это игра в отношения. Или не игра. Постоянно им надо быть среди других, пикироваться, нравиться, обзываться, настаивать на своем, демонстративно уходить».
Да, Таня была большая мастерица затесываться в гости. Даже тогда, когда на горизонте никого не было, она умела составить себе компанию. Она никогда не оставалась одна, а если была со мной, то вляпывала меня в неблаговидные дела.
Так было и в первый раз, когда она, оглядев пустой двор, с легкостью сказала:
А полезли на соседний участок? Там другая улица, другие люди, может, кого встретим?
Нет, не подходила она мне. Но одиночество, наверно, было сильнее.
Глава 10. Безумная старуха
Я совершенно забыл безумную старуху на втором этаже, безмолвно смотрящую в одну точку далеко перед собой в надежде увидеть солнце. Приходя из школы, я пробегал участок, опустив глаза, чтоб не думать о ней. И вдруг к нам постучались.
А вы не знаете Генриетта Павловна дома? А то я подошел к входной двери, а там замок.
Мы с матерью не знали, как ответить.
Вы знаете, она не выходит. И не слышит ничего, и не видит.
А я тут важные бумаги ей привез. Хотел бы передать.
Мы с матерью:
Ах, жаль, сейчас ни хозяйки, ни хозяина дома нет. Вы бы им передали.
О нет, только не хозяйке и хозяину. Они оба её враги.
Ну тогда мы не знаем, как вам быть, потупились мы с матерью. Мы сами снимаем комнату, мы не родственники.
А это ничего. Главное что вы люди этого дома. И, пожалуй, вам я эти бумаги и оставлю. Сами прочитаете, потомству передадите. Глядишь через пару десятков лет государство и поумнеет. И вы со спокойной совестью отдалите их в музей. Заранее благодарю. А я потороплюсь в Переделкино. Тут недалеко. Кое с кем из писательской братии встретиться надо. А там мне и на родину поспешать надо. Срок жизни моей истекает, хочу на старые места посмотреть да поговорить с теми, кого знал еще тогда.
И не прощаясь, человек исчез.
Мы с матерью стояли в растерянности. Остались только его тяжелые всепонимающие глаза, линялая одежда и отточенность разговора. С первого до последнего слова. Слова, произнесенные, как стихи.
Дорожил он, видно, этими словами, нес их сюда, как цветы, и не разрешил нам уклониться от такого подарка.
Разволновавшись из-за незваного гостя, мы легли очень поздно. Всё строили догадки, всё обсуждали, как нам поступить. Так в этих разговорах я и уснул.
А мать взялась эти бумаги читать. И за ночь все их прочла, это у нее бывает. Молодец, конечно, мне бы такое не одолеть. Когда я узнал об этом, я стал её просить рассказать. Про что там?
Она долго отказывалась.
Это взрослое, про любовь молодой девушки к одному студенту, молодому человеку, тебе это будет не интересно. И это всё по справкам, бумагам, каким-то доказательствам. Связного текста никакого нет. Да я и рассказать близко к тексту не смогу.
А меня вдруг жор разобрал: расскажи, да и всё.
Ну хорошо, сказала мать. У нас вот какие дела: мне на работу сходить, тебе в школу, потом уроки, потом я приду, и мы с тобой поужинаем. Вот вечером я тебе расскажу.
Я говорю:
Только не забудь!
Но ведь ты будешь помнить? Мне и напомнишь.
На этой дружественной ноте мы и расстались до вечера. А вечером она села, отвернувшись от меня, перед огнем печи, чтобы сосредоточиться. Вкуса к историческим деталям и писательским красотам она не имела. Вынула из этих документов историю любви молодой девушки, да и рассказала, как могла. А я слушал и силился понять про что же всё-таки рассказ?
Был на Украине крепкий хозяин Пантелеймон Нефедович Шибка. Участвовал в организации на Украине голодомора. Вовремя послал в Россию разведать отступные, если что. А когда это «если что» наступило и их поперли оттуда, он быстренько списался со своим кумом и тот ему ответил: «Да, самое время. И в комитете говорят то же самое, что и ты: пора кадры упаковывать и пересылать сюда. Место тебе в исполкоме я уже нашел. Так что приезжай, не думай, всё будет нормально. Концы там пора бросать в воду». Словом, не подвел товарища по революционной борьбе с кулаками на Украине, выручил.
Он приезжает сюда, действительно получает место в исполкоме, а жить негде. Он идет к главному как мне быть? Главный исполкомовец радушно знакомится с ним и говорит:
Знаете что? Жить-то тут есть где. У нас тут много недобитых контрреволюционеров еще находится. Вы бы разработали одного из них? Они же все в подполье. Нам бы его предоставили, мы бы его в Сибирь упекли. А сами бы его жилплощадью воспользовались. Ну, дерзайте, не мне вас учить. По рукам?
Пантелеймон Нефедович сразу понял, что органы здесь работают хорошо и доверительно, и ему это очень понравилось. И он в свободное от непосредственной работы время стал захаживать в следственный отдел и разрабатывать самостоятельно кандидатуры определенного толка.