Фальк Ципельзон с внучкой Аллой Ципельзон. Липецк. 1936 г.
Запись о рождении Моисея Ципельзона, моего дедушки
Запись о смерти Гинды Ципельзон
Дети Фалька и Сарры Ципельзон росли в большом особняке на Среднем проспекте, благополучие поддерживали скобяная торговля и доходные дома Фалька. Всего Сарра родила 12 детей. Все, кто выжил в младенчестве, окончили частную гимназию в Ростове. Обучение было дорогое, рассказывали, как неохотно Фальк платил за него, чуть до исключения не доходило. Полагаю, одной из причин скупости была его неприязнь к светскому образованию. Дети все отошли от ортодоксальной еврейской традиции, религии, пришли в русскую культуру.
Старшая, Анна (18881969, в замужестве Березняк), просила отца дать денег на обучение за границей (в России некрещёных евреев практически не принимали). Фальк отказал. Она сама стала зарабатывать репетиторством, учила детей французскому, при этом по демпинговой цене, так что, рассказывали, к ней очередь из учеников стояла. Работала целыми днями, и заработала. Поехала в Париж. Сорбонну окончила. Однако в советской действительности стала учителем музыки, автором книги «Первые шаги», которая и поныне используется для музыкального воспитания малышей.
Её брат Эммануил (Неемий, 18901971) и вовсе стал толстовцем. В 1910 году ездил на похороны Льва Николаевича. с тех пор перестал мясо есть. Потом он стал знаменитым в Москве библиофилом, обладателем уникальной коллекции книг с автографами, и стихи писал, публиковал. Однажды в шестидесятые попал в Боткинскую больницу с симптомами острого отравления. Согласно семейной легенде, доктор сказал отравление мясом. Домработница созналась потом, что сварила ему суп на мясном бульоне. Яков (18921918 [?]) стал сионистом. Эмигрировал в 1918 году в Палестину и, видимо, вскоре там погиб.
Захар (18981972) стал выдающимся инженером-строителем, был главным инженером на строительстве крупнейших советских металлургических заводов Магнитогорского, Липецкого. Потом работал в министерстве. Его дочь Александра рассказывала мне, как в 1937 году избежал он ареста. Его заместитель, кадровый энкавэдэшник, столовавшийся в их доме, предупредил вечером накануне. Захар немедленно ночью уехал на Дальний Восток, попросил, чтоб ему задним числом выписали командировку. Отсиживался там много месяцев, удалось Большой террор переждать.
Ещё одна семейная легенда. Самый младший брат, Мирон, женился в двадцатых на русской женщине, сотруднице НКВД (впрочем, браки тогда не регистрировались). Когда их сыну Павлику исполнилось два года, Мирон влюбился в молодую еврейскую девушку и объявил, что уходит к ней. Жена застрелила его из своего пистолета. Вскоре пришла в себя и в ужасе побежала советоваться к его старшей сестре Циле (Ципоре) Ципельзон (18961975). Циля была женщиной доброй и мудрой, с ней всю жизнь родственники советовались. Решили заявить, что Мирон сам застрелился.
Мой дедушка Моисей был юношей спортивным, футболистом. После гимназии поехал на учёбу в Петербург. Там присоединился к движению социалистов (вероятно, эсеров), что, видимо, припомнили ему в 1938 году в Ростове, где он руководил небольшой книгоиздательской конторой.
Ростовская еврейская футбольная команда 1906 г.
В центре сидит Мося Ципельзон (в кепке)
Брали Мосю ночью, дома. Провели формальный поверхностный обыск маленькой квартиры, увели в тюрьму на Кировском проспекте. Обвинили в шпионаже в пользу английской разведки. После пыток и потери пальца всё подписал. Ждал приговора тройки. Но тут вышло бериевское послабление. Старых ежовских следователей выгнали, самого начальника НКВД Ежова расстреляли. Новый следователь стал разбираться в показаниях, нашёл нелепости. К примеру, Мося подписал, что завербовал своего коллегу Арона в английские шпионы, а Арон подписал, что он Мосю завербовал
Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 31 июля 1937 г. утвердило подписанный днём ранее оперативный приказ народного комиссара внутренних дел СССР 00447 об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов. Приказ был подписан наркомом Н. Ежовым и его заместителем, начальником Главного управления государственной безопасности М. Фриновским. Лица, отнесённые к первой категории, подлежали расстрелу, ко второй заключению в тюрьмы и лагеря. (ГАРФ)
Допрос в НКВД. Рис. С. Чекунчикова
Сразу после Мосиного ареста Рося уехала из Ростова в маленькую кавказскую деревню. Имелся уже опыт друзей: так можно было жене арестованного спастись от ареста. Устроилась на работу в местной больничке. Их сын Толя, 16 лет, перебивался в Ростове. Обедал у тётки. В 1939 году Мосю выпустили из тюрьмы, даже дали три копейки на трамвай. Толя вспоминал возвращение отца с наивысшим волнением: соседка завидела деда издалека и ворвалась в квартиру с криком:
«Мося идёт!» Рося счастливо вернулась. А Мося после общения с НКВД возненавидел советскую власть и лично товарища Сталина всей душой.
Во время войны бабушка и дедушка эвакуировались с Росиным госпиталем. Сперва на Северный Кавказ, потом ещё дальше. По возвращении отвоевали свою маленькую квартирку на Горького, 136. Думаю, и часть мебели тут сохранилась. Резные, художественные буфетик и настенный шкафчик были от таганрогского мастера конца XIX века. Такие красивые, что даже у оккупантов-самозахватчиков, вероятно, не поднялась рука сжечь их в печке, разделявшей две комнатки квартиры.
Детские воспоминания: меня приняли в пионеры. Было это возле замечательного здания татарской мечети, превращённой в армейский склад, на Красноармейской (Скобелевской) улице. с восторгом и гордостью прибегаю к Росе и Мосе, готовым поддержать мою детско-нелепую радость. Ещё одно: Мося читает нам переписанный им от руки «Бабий Яр» Евтушенко. Мне двенадцать. Одно из первых моих соприкосновений с памятью об ужасе Холокоста. Мося ходил по друзьям, читал им это ошеломляющее стихотворение. Потом каждое политизированное стихотворение Евтушенко становилось для него событием, поводом поделиться с близкими.
В начале семидесятых Толя перевёз родителей в Москву, точнее в Красногорск. Большим счастьем они считали, что удалось поменять ростовскую квартирку на большую комнату в коммуналке в ближнем Подмосковье. Мы с отцом навещали их, когда я бывал в Москве. А сам отец бывал у них по нескольку раз на неделе. Помню, читал им вслух недавно опубликованные, потрясшие меня рассказы Григория Горина, великого советского драматурга и писателя. Зрение у них было неважным. На середине девятого десятка достигла дедушку и обычная мужская беда пришлось оперировать простату.
В 1979 году бабушки не стало. Мося прожил еще шесть лет. Зрение потерял почти полностью: катаракту тогда не оперировали. Был энергичен, разговорчив, говорил очень быстро до конца своих дней. В комнате его стояло несколько радиоприёмников, репродукторов. На каждом была настроена одна из радиостанций, и он перебегал от одного к другому, чтоб услышать последнейшие новости. Схожее качество (невротическое?) досталось и мне. Заботилась о Мосе добросердечная соседка по коммуналке. Готовить он не мог, но вспомнил, что рядом с домом находится кулинарный техникум. Смело зашёл в их столовую и спросил, можно ли к ним прикрепиться. Поварихи отнеслись к нему сочувственно, так что кормился вкусно и бесплатно. Ушёл из жизни на девяносто третьем году.
Похоронены Рося и Мося на небольшом Пинягинском кладбище. В 2015 году к ним присоединился и их сын, от которого я перенял обязанность следить за этими могилами.