«Будучи завкафедрой и главным рентгенологом области, расстановку кадров рентгенологов он осуществлял не по деловым и политическим принципам, а по приятельским отношениям, знакомству и семейственности». Далее: «В СССР много национальностей, но посмотрите на фамилии этих рентгенологов. Розенблит, Розенберг Руководящие рентгенологи города, длительное время работавшие вместе с профессором Домбровским, Хан и Грейшман, изъяты органами Советской власти». С семейными подробностями: «Так, в РГМИ [Ростовский государственный медицинский институт] и в больнице 1 работала заведующей лабораторией онкологического института его родная сестра [Мария Иосифовна]. Другая сестра [Раиса Иосифовна] на кафедре нервных болезней. Дочь [Елена Александровна] патологоанатомом. Жена [Ида Абрамовна] офтальмологом. Зять [Анатолий Моисеевич Ципельзон] рентгенологом. Дядя зятя [Вениамин Левин] невропатологом. Двоюродный брат [?] ассистентом кафедры акушерства и гинекологии. Жена двоюродного брата [?] инфекционистом!»
Могу только констатировать, что приведённый список моих медицинских родственников далеко не полон. Увы, тогда им было не до шуток. Ещё раз подчеркну, действительно много было тогда евреев- рентгенологов. Почва для обвинения питательная!
Следующая линия атаки выглядела более зловещей. «Профессор Домбровский допускает пропаганду методов, чуждых советской гуманной медицине. Так, он рекомендует заимствованный из американской литературы жестокий и опасный метод артериографии сердца, ангио-кардиографии (замечу: сегодня ангиография стала рутинной процедурой. Ю. Д.). Такой способ исследования, конечно, чужд советской медицине. Само собой разумеется, что эти приёмы не совместимы с Павловской физиологией!.. Мне кажется, что такого рода действия профессора Домбровского являются порочными, если не сказать больше». Это из выступления профессора-хирурга Коваленко. Позже, став ректором института, он при каждом удобном случае показывал, как сожалеет о том мракобесном совете, даже старался помогать деду и маме.
Далее слово взяла Никовалева, сотрудница деда, претендентка на заведование освобождающейся от Домбровского кафедры: «В настоящее время о ценности научной работы судят по степени использования в этой работе достижений передовой отечественной науки, достижений Павловской физиологии, Мичуринской биологии, работ О. Б. Лепешинской. Профессор Домбровский в своих работах далеко отходит от этих принципов. В своей монографии профессор Домбровский говорит, что рентгеновские лучи и радий являются мощными разрушителями многочисленных и разнообразных рецепторов! Ни одно заболевание, которое здесь описано, не только не излагается на основе Павловского учения, но, вы только подумайте! при лечении предлагается облучение! Причем в непонятных дозах! <> в сосуды сердца вводится контрастное вещество. Такой способ исследования, конечно, чужд советской медицине». И далее по мелочам: «Лекции профессора Домбровского аполитичны, не содержат идейной направленности, показывающей достижения советской науки и приоритет советских учёных Профессор Домбровский имеет немало научных работ, многие из которых публиковались им в заграничной печати. Игнорирует русских учёных Антипавловские принципы научной работы Идейно-политическое воспитание студентов в духе советского патриотизма не проводил».
Статья в газете «Правда» о фальсификации дела врачей. 4 апреля 1953 г.
Было и светлое пятно. Слова в защиту деда потребовал его ученик, молодой рентгенолог, офицер Советской армии Владимир Паламарчук. Это по тем временам был поступок исключительно мужественный. В стенограмме отрывистые реплики (то ли намеренно сделанные не вполне внятными, то ли от страха стенографистка сокращала): «Вы прекрасно знаете всё это неправда Прекрасный коллектив кафедры» Но присутствующим все слова были вполне понятны. Мои родные много лет с благодарностью вспоминали это искреннее выступление.
Следуют робкие оправдания Домбровского: врачей-рентгенологов, мол, расставлял по рабочим местам не он, а горздравотдел. Публикации у него были не только в иностранной печати, большинство в советской. Метод ангиокардиографии применял не только он, но и академик Бакулев
Конечно, на решение совета это не повлияло. Правда, три члена совета проголосовали против увольнения Домбровского
Заседание это проходило 2 апреля 1953 года. Повторюсь: на тот момент большинство профессоров-евреев, заведующих кафедрами Ростовского мединститута, уже арестованы. Моя мать присутствовала на всех заседаниях разоблачительных советов. Самый жёсткий был у Павла Иосифовича Эмдина, блестящего нейрохирурга. Он стал открыто спорить с клеветниками. Не простили. Арестовали сразу, пытали.
Ушёл с заседания ждать ареста и Домбровский.
Через два дня, 4 апреля 1953 года, в «Правде» публикуется сообщение Министерства внутренних дел СССР. Дело «врачей-убийц», якобы по наущению американской и израильской разведок умертвивших членов Политбюро Щербакова и Жданова и готовивших убийство Сталина и других членов правительства, было сфальсифицировано «руководством бывшего МГБ недопустимыми методами следствия». Все арестованные по этому делу освобождены 3 апреля.
Помню вбегающую в нашу «профессорскую квартиру» с этой
«Правдой» маму, задыхающуюся от волнения и счастья. Взрослые шепчутся втайне от ребёнка, и тычут в газету, и читают друг другу, и повторяют, не веря глазам. Могу, однако, констатировать, что страх перед публикациями за рубежом и опаска превысить квоту на евреев осталась у деда до конца жизни. Как и боязнь применять новые методы лечения
Другим врачам пришлось много хуже.
То же второе апреля. Разговаривают две подруги моей бабушки. Муж Славы Львовны Эмдиной, Павел Иосифович, уже два месяца в тюрьме. Слухи о пытках, о признаниях заставляют содрогаться. А муж Ольги Самойловны Миндлиной (Трумпельдор), Самуил Семёнович, завкафедрой факультетской терапии, безвременно умер год назад. «Счастливый твой Муля. Как он вовремя умер».
Дед умер в сентябре 1972 года у меня на руках. В июле он очень неохотно ушёл на пенсию. Ужасно тосковал без работы. В августе поехал погостить к дочери в Нальчик. Накануне смерти я встретил его с поезда на ростовском вокзале. Он кряхтел, покашливал. На следующий вечер у него начался отёк лёгких. Потерял сознание. Я сидел рядом с его постелью. В какой-то момент глаза его открылись, он знакомо, осмысленно, всепонимающе и печально на меня посмотрел и согласительно моргнул глазами: да, всё, и сомкнул веки.
Потом приехала скорая. Меня погнали в ближайшую аптеку за кислородной подушкой. Справка, свидетельство о смерти Первый, и столько раз потом в жизни повторявшийся, тур по скучным конторам, похоронным бюро, завершавшийся бросанием кома земли в могилу.
Дед, дедушка Саша, был, пожалуй, главным в моей жизни воспитателем. Строгий, много сам работающий, практичный. Помню написанный его рукой ценник моих работ: «подмести пол 10 копеек, помыть машину 15 копеек, вынести мусор 5 копеек» До мытья посуды, однако, маскулинное трудовое воспитание не доходило. А вот выбрасывать мусор было делом нелёгким. В назначенное время к дому подъезжала мусорная машина и открывала ковш. Пластиковых пакетов для мусора в СССР не существовало. Жильцы стояли в ожидании машины с жестяными вёдрами, наполненными жидковатым мусором пищевыми и бытовыми отходами. Толпились у ковша, вываливали туда содержимое (исподтишка при этом с любопытством подглядывая, что содержится в мусоре соседей). Проблема состояла в том, что водитель не был пунктуален. Ждать мусорку приходилось до получаса.