Юлия Чернухина
Отрывкин. Необычные истории старого Дома
Сыну посвящается
Пусть твое чувство юмора никогда тебе не изменяет!
Часть 1
Глава 1. Совсем невменько
Окно, выходящее в сад, задребезжало от сильного удара.
«Это что за новости в три часа ночи», успел подумать Отрывкин, вскакивая с кровати и шлепая босиком к окну.
За окном, вращая глазами на триста шестьдесят градусов, что уже само по себе выглядело м-м-м, в общем, выглядело сидела птица.
Волосы нет, перья торчали дыбом. А клюв норовил превратиться в штопор.
Птица недовольно трясла головой и, создавалось впечатление, что-то тихо бормотала себе под клюв. Явно нецензурное. И, очевидно, была подшофе.
Отрывкин был человеком не робкого десятка, поэтому с ходу вышиб окно чуть не снес при этом птице голову и грозно заорал:
Ты, крыса ободранная, ты что здесь? Ты зачем, да и вообще?!
Надо вам сказать, Олег Отрывкин был личностью незаурядной. Он с ходу мог объяснить, почему солнце восходит на востоке, а заходит на западе. Его интеллектуальные способности были настолько велики, что он периодически забывал слова, фонтанируя при этом эмоциями. Голову при этом несколько склонял набок как будто всё время к чему-то прислушивался. Впрочем, возможно, так оно и было. Кто его знает. Высокий, сухощавый, лет ему скорее за, чем до, он был похож на Безумного Шляпника из «Алисы в Стране чудес», как если бы тому вручили корочку с тремя буквами МНС[1] и белый халат в придачу. А еще он был уверен в своем предназначении. Друзья хоть и посмеивались над его несколько чудаковатым видом, но уважали за доброту, а недруги за целеустремленность.
Когда-то был рыжим.
На его очень грозный, но не вполне вразумительный вопль птица, слегка переваливаясь с ноги на ногу, гордо и независимо перешагнула с карниза на подоконник. С третьего раза ей это удалось. Зыркнув на ошеломленного такой наглостью Отрывкина, она недовольно сказала:
Сам ты крыса ободранная. Совы не видел, что ли?
И, прихрамывая, деловито направилась на кухню, недовольно бормоча:
Мышей нет, ничего полезно-мясного нет, выпить точно не предложит Лети за ним, рискуй жизнью. А он даже закусить не даст!
Олег несколько опешил. Но заорал:
Да ты!.. Да что?.. Вон из моего холодильника!
На что услышал:
Молчать! Я по делу.
«Конечно, смести за один присест килограмм молочных сосисок что может быть важнее», с горечью подумал Отрывкин, благоразумно решив не связываться с птицей, которая явно не в себе. Ну какая нормальная птица в три часа ночи будет орать и ругаться на чистейшем русском, да еще используя ненормативную лексику? При этом благоухая коньяком.
Сова наелась, оставила в покое холодильник. Икнув, она приказным тоном рявкнула:
Портки надел, кроссы, свитер и вперед!
Куда? подозревая самое худшее, спросил Отрывкин. А сам подумал: «Прапор, что ли?»
Туда. На кудыкину гору! нехорошо поблескивая клювом, прощелкала Сова.
Зачем? еще больше изумился он.
За надом! Ты что, совсем тупой? Волшебная я, волшебная! Я твой проводник.
В мир иной? почему-то ляпнул он первое, что пришло в голову.
Совсем невменько, расстроилась Сова.
В Школу тебя, перестарка, приглашают. Мага из тебя делать будут. Уважаемого человека!
Тут Олег окончательно понял, что всё вот это вот результат съеденного на ночь бутера с осетринкой, что называется, второй свежести. От этого окончательно пришел в расстройство и озлился (а что, нормальная реакция). Схватил валявшийся на стуле халат, накинул на Сову (ну не заяц же это был), зажав обе ее лапы в руке. Раскручивая ее над головой и подвывая совсем уже что-то нечленораздельное о долбаных волшебниках, разбитом окне и вконец охамевших совах-алкоголиках, Отрывкин понесся к выходу.
Вышиб дверь ногой (что зря время терять?) и запулил брыкающийся сверток, орущий нецензурно и громко, в ночь, которая приближалась к рассвету.
Где-то на дереве, прокашлявшись, запел соловей.
Глава 2. Явление Совы
Отрывкин сидел лицом к окну и спиной к двери. И спокойненько кропал очередную научную работу под названием «Является ли наличие у птиц голосовых связок гипотетическим доказательством, что птица может говорить».
Сидел в уютном домашнем халате и теплых меховых тапочках их ему подарила одна лаборантка из его лаборатории, на память. Так, ничего особенного, просто из уважения (а может, из жалости к его одиночеству, он не задумывался). Тапочки были теплые, в виде львов. Да и ладно, лишь бы грели.
Его рабочий стол был удобный, в меру завален всякими нужностями. И удобное рабочее кресло что еще надо такому человеку, как Отрывкин, для полного счастья?
«Пожалуй, чтобы исчез этот отвратительный скрежет у меня за спиной», додумал Олег часть фразы.
Дом был старый, еще от деда-профессора, уютный, теплый и весь периодически поскрипывающий, как будто говорящий внуку своего хозяина: «Долго сиднем сидеть будешь? Двадцать первый век на дворе, а ты как был среднестатистической никчемностью, так ею и остаешься».
«Что-то Дом сегодня расшумелся, подумал Отрывкин, и как-то слишком внятно слова выговаривает».
Нынешнюю научную работу он решил написать в связи с теми событиями, которые развернулись месяц назад в его собственном Доме, когда прилетела подвыпившая Сова. Она нагородила на чистейшем русско-матерном всяких обидностей и была изгнана из Дома.
Вот и засел Отрывкин за изучение птиц, сов в частности: какие, где, привычки и были ли случаи.
«Опять этот скрип, с досадой подумал Отрывкин. Нет, так дело не пойдет».
Вскочив и с разворота откинув рабочее кресло, как всегда, растеряв слова, он обернулся к двери и заорал:
Харе скрипеть! Старый дуршлаг!
И только тогда увидел, что в дверном проеме, покачиваясь и нетвердым крылом хватаясь за дверь, стояла та самая Сова. Клюв у нее опять был свернут набок. И именно ей, а не благородному старому Дому принадлежали слова, услышанные Отрывкиным. Когда он это понял, то подлетел к покачивающейся птице и зашипел на нее: голос пропал из-за услышанных от какой-то пьяной Совы оскорблений.
Ты, шушера никчемная, птичий ты алкоголик, пшла вон из моего Дома! заскрипел Отрывкин не хуже Совы.
Я-то, может, и алкоголик, хотя с бутылки коньяка какой же я алкоголик? Но дело свое знаю. И делаю! А ты, Отрывкин, смир-р-рна, когда с проводником говоришь! Тут Сова закачалась еще сильней.
«Наверное, отдача от слов», подумал Отрывкин.
Фсё, больше я ждать не намерен! Без штанов, за мной, шагом м-м-марш! рявкнула Сова, путаясь в словах. Попыталась развернуться, упала; кое-как зацепившись клювом за дверной косяк, подтянула себя до вертикального положения и, гордо пошатываясь и не сомневаясь, что новоявленный рекрут следует за ней, вышла (точнее, вывалилась) в дверь.
Отрывкин очумело глядел в пустой дверной проем, а мысли скакали: «Даже закусывать не стала! Все-таки прапор! Вот ведь, а?» и, цепляясь за всё тот же дверной косяк, он сполз на пол и отключился.
Шерсть на головах львов-тапочек стояла дыбом.
Глава 3. Настоечка-то где?
Сова, побыв на свежем воздухе, чуток пришла в себя, оглянулась и с удивлением не обнаружила за своей спиной никого, хоть сколько-нибудь похожего на Отрывкина. Она возмущенно заклекотала и с воплем: «Я тебе покажу, как старших по званию не слушать!» влетела в Дом и нашла Отрывкина в полной невменяемости. Он, сидя на полу, пытался успокоить свои меховые тапки в виде львиной морды, приговаривая при этом:
Вы не бойтесь, это глюк. Где вы видели говорящих пьяных сов? Да нету их, не существует. Сейчас причешемся, умоемся, дернем пятьдесят нашей фирменной настоечки и в люльку.
Сова встрепенулась, услышав о фирменной настоечке. На цыпочках подкралась сзади к Отрывкину, чтобы уж совсем человека не расстроить. А то вон, в чувство приходит, о нормальных вещах заговорил.