Люди добрые, что деется-то, а? Помогите! Инвалида бьют!
И обращаясь к Эдди, плаксиво прогундосил:
Что ж ты, беспредельщик, делаешь-то? Больного человека, инвалида, обижаешь, в натуре!
Эдди занёс кулак для очередного удара, прошипев:
Сейчас я из тебя лежачего сделаю.
Вор истошно закричал, закрывая лицо руками:
Люди добрые! Помогите Бога ради убивают!
Народ стал останавливаться, женщины зароптали
И тут, как из-под земли вырос немолодой упитанный старшина с отвислыми усами а-ля Тарас Шевченко, возраст которого уже давно обязывал его быть, по крайней мере, в звании хотя бы лейтенанта. Вор быстро юркнул за его широкую спину.
Лениво козырнув, милиционер строго спросил:
Что здесь происходит, граждане?
Его Г в слове граждане выпукло прозвучало белёной хатой, изгородью с перевёрнутыми кувшинами, сморёнными жарким южным солнцем головками подсолнухов, селянином в вышиванке с оселедцем на бритой голове.
За Эдди, который ещё не отдышался, ответил с жалобным видом вор, высовываясь из-за широкой спины милиционера:
Вот, среди бела дня напал на больного человека, бить стал, начальник. Дурдом какой-то. Ни за что ни про что накинулся, спортсмен хренов.
Так уж ни за что, ни про что? строго сказал страж порядка, с интересом разглядывая Эдди.
В натуре, ни за что, опять выглянул из-за спины милиционера вор и Эдди показалось, что он ухмыльнулся.
Что ж вы себе позволяете? повернулся старшина к Эдди, хулиганите в общественном месте. Нехорошо, нехорошо людей бьёте приличный с виду молодой человек, что это на вас нашло?
Так он же пьяный в дымину, начальник, прёт от него как из пивной бочки, высунул голову вор, но взглянув на бледнеющего, с нервно прыгающей щекой Эдди, опять шустро спрятался за спину милиционера.
Помолчите, гражданин, осадил его милиционер строго.
А чего это сразу гражданин? обижено прогундосил вор.
Эта мразь срезала у меня бумажник, тяжело дыша, держась за печень и, показывая разрез на сумке, выдохнул Эдди.
И где же он? с неподдельным интересом спросил страж порядка, пригладив заиндевевшие усы.
Бумажник бумажник убежал с пацаном, подельником этого хмыря, ответил Эдди, с трепетом осознавая весь трагизм своих слов.
Ты чё гонишь? возмутился вор, ты что мне вешаешь?
Помолчите! прикрикнул на него милиционер и повернулся к Эдди, придётся пройтить в отдел.
В Эдди зарождалось смутное подозрение, что страж порядка и вор близко знакомы, может быть, даже родственники и здесь происходит какой-то спектакль. Он с тоской обернулся: его поезд, фыркая, прощально гуднув, отходил от перрона.
Поезд мой поезд, простонал он.
Дело серьёзное, нужно разобраться. Не волнуйтесь, мы вас на другой посадим. Пойдёмте, граждане, сказал милиционер, и Эдди пошёл за ним, провожая глазами уходящий поезд.
В отделе вор ломал комедию, показывал шрамы на животе, но писать заявление на хулиганские действия Мерфина Эдуарда Богдановича отказался, заявив:
Не, начальник, телегу писать на этого беспредельщика не буду. Не по понятиям это. Бог ему судья. Очки мне сломал, паразит.
Выдадут новые в Обществе Слепых, Эдди обессилено и униженно бледнел, устало потирая висок.
У двери вор остановился с весёлым видом. Эдди показалось, что он подмигнул, кинув:
Покедова, начальник.
Отпустив нагло ухмыляющегося вора, милиционер, пожёвывая прокуренный ус, со скорбным лицом развёл руками:
А, что оставалось делать? Ни свидетелей, ни бумажника, одни ваши слова к делу не пришьёшь. Если бы с поличным, тогда бы другое дело. То, что бегает человек по перрону ни о чём не говорит, согреться может, хотел. Скажите спасибо, что он не предъявил вам обвинение в избиении. Дело это тупиковое, вы только представьте себе сколько времени может эта тяжба тянуться, не станете же вы здесь сидеть, ожидая исхода дела? А гражданина Дёмушкина я взял на карандаш. Если он, в самом деле, занимается в моей вотчине воровством, то рано или поздно я его выловлю и определю на нары. Хотя это, наверное, будет небольшим утешением для вас сейчас, Эдуард Богданович пять тысяч долларов сумма приличная в наше время. Да, пять тысяч сумма хорошая, закончил старшина и потёр ладони, глядя в потолок с мечтательным видом.
При последних словах его казацкие усы выпрямились кончиками вверх, как у Сальвадора Дали, лицо вдохновенно просветлело, глаза влажно заблестели. У него был вид человека, только что услышавшего от ведущего телевизионной лотереи выигрышный номер своего билета
Холодея от отвращения и злобы к стражу порядка, а ещё больше к себе, Эдди прозревал. Никогда ещё он не чувствовал себя таким оплёванным и униженным. Окончательно прозрев, он встал со стула и, глядя на повеселевшего старшину, пытающегося придать усам прежнее положение, сказал:
Всё так просто? Комбинация из двух пальцев? Хороший день, старшина?
Страж порядка удивлённо поднял брови.
В каком это смысле, гражданин Мерфин?
В том, товарищ Деревянко, что сумма, в самом деле, хорошая, не каждый день такое случается, да? По два с половиной косаря «бакинских» на брата, или вы, как водится, с начальством делитесь?
Милиционер пожевал губами.
А вот за это, гражданин Мерфин, я вас могу
Не можешь. Невыгодно тебе, чтобы я копать начал, да заявления в прокуратуру писать. Такую лавочку потерять, а? Вокзал, приезд, отъезд, ты здесь за шерифа, Дёмушкин с пацаном под тобой работают, навар отличный. А пострадавшиетут ты прав, не сидеть же им здесь в ожидании справедливости, сказал Эдди. Вообщем, райские условия. Но я ещё появлюсь здесь для окончательного восстановления справедливости, имей это в виду.
Сержант цыкнул зубом, нагло ухмыльнулся.
Граждане, граждане, зло передразнил его Эдди, сплюнув, и хлопнул дверью.
На перроне он жадно выпил всю бутылку «Нарзана». закурил, достал из внутреннего кармана пиджака оставшиеся деньги, пересчитал. Денег оставалось немного, он с тоской вспомнил комок денег, выброшенный музыкантам. В столице «коллеги» ждали его приезда с деньгами, его доля в интересном аферистическом проекте была определена в пять тысяч долларов.
Зябко поёжившись, он поднял воротник куртки, пробормотав:
Остаётся только согласиться с веским доводом бравого солдата Швейка, что на вокзале всегда крали и будут красть, без этого не обойтись.
Он огляделся и неожиданно расхохотался. Добрая подруга человечества, госпожа Ирония, подала ему таблетку:
Так куда ты, брат, ехал в Москву или в Баку?
Две старушки испуганно отпрянули от него, он подмигнул им.
Главное, что б не было войны. Так ведь бабушки?
Это ты правильно говоришь, сынок, сказала одна из них, повернулась к подруге и продолжила прерванный разговор:
Я, Петровна, такого богатого рынка отродясь не видала. Товара и нашего, и заморского окиян-море. Кооперативщики всё задарма отдают. Я себе там такие валеночки отхватила с меховой оторочкой! У нас в станице такие втридорога продают заезжие перекупщики. Клеёнку импортную купила, плёнкой для парника запаслась, джинсы варёные внуку взяла, а деду приёмник импортный, толчея только дикая, но оно того стоит.
Она наклонилась к уху подруги и что-то стала быстро нашёптывать, та, расширив глаза, прыснула в кулак.
Врёшь! Срамота-то какая! Неужто такое продают?
Эдди с серьёзным видом спросил:
Я извиняюсь, что встреваю в ваш приватный разговор. А на этом чудесном рынке будильники продаются?
Я там китайский говорящий купила, ответила бабуля.
Я всегда мечтал о китайском говорящем будильнике, я с вами, женщины, сказал Эдди.
Тады за билетом беги, сынок, электричка через десять минут, сообщила говорливая старушка.
За время пока Эдди слушал беседу женщин, он определился с планом дальнейших действий: вторую часть денег за проданную квартиру он мог по договорённости с покупателем получить через неделю. «Отзвонюсь в Москву, попью целебной водички в Пятигорске, отосплюсь, наконец, в гостинице, приду в себя. Вернусь в Баку за деньгами, дальше видно будет».