Ой, вы извините, но я не понимаю языка. Мы туда переехали из Туркмении лет пять назад, и ни я, ни сёстры так и не научились татарскому. Родители говорят, конечно.
Старый солдат не удивился и не стал досадовать, просто перевёл только что сказанное им на русский язык:
Как не знать? Это же моя родина!
У меня ротный был из Казани, вдруг включился в начавшийся разговор лейтенант Рейнер. Ринатом звали. Мировой мужик. Танковое училище оканчивал у вас там. Говорил, что в этой танковой школе немецкий фельдмаршал Гудериан стажировку проходил в тридцатых годах. Это правда? Георгий с вопросом поднял взгляд на Чалого.
Да, правда. А почему о таком хорошем командире в прошлом времени?
Наступила пауза.
Убили его 24 февраля. Тридцать километров до Харькова наша колонна не дошла. Он с комбригом в авангарде среди первых шёл. Командир бригады жив Говорят, что жив С остатками роты управления окопался на высотах восточнее Харькова и координирует нашу арту и ракетчиков.
А как же «стремительный удар»? А разгромленная авиация ВСУ? А что там президент говорил про то, что в плен брать не будем и пусть, мол, украинские военные идут домой к жёнам? опередил Чалого вопросом встревоженный Андрюха Кибало, который сам напросился к старому солдату в группу, к удивлению оставшихся бойцов, пригревших в посёлке тёплые спальные места у печек.
Ага! послышался резкий насмешливый возглас из-за спины Рейнера, откуда выглянуло веснушчатое лицо пулемётчика Валентина, покрытое многодневной сажей от костра, к которому по мере общего разговора местная братва несколько раз обратилась с позывным Француз. Нам такие песни пели забавные наши отцы-командиры: мол, позавтракаем в Харькове, пообедаем в Киеве, а утром парад на Крещатике
Вот-вот, поддержал сарказм Валентина Арсений, задумчиво рассматривавший горящие головёшки в глубине костра, и пообедали, и позавтракали, и «парадным строем» прямо в этот элеватор пришли. Вот уже вторую неделю тут сводным батальоном сидим, связь, рембазу и наблюдательный пункт караулим.
Неожиданный душераздирающий свист пролетевшей мины заставил Чалого и пацанов его группы броситься ничком на бетонный пол во все стороны от костра, что вызвало дружный смех хозяев, оставшихся на местах. После свиста никакого взрыва или даже хлопка не последовало, и до Чалого наконец дошло, что сработала сигнальная ловушка из тех, которыми обязательно обкладывают периметры охраняемых объектов. Отряхнувшись от пыли и налипшего снега, бойцы снова расселись вокруг костра, и тут же раздался оглушительно-резкий звук разорвавшейся мины. Парни снова бросились на землю, и вновь раздалось дружное ржание российских солдат и лейтенанта Георгия Рейнера.
Да это самоликвидатор сработал на мине. Привыкайте. Они тут постоянно неожиданно взрываются, через двадцать четыре часа каждая. Без осколков, естественно.
Так предупреждать же надо! заново отряхивая куртку и штаны, обиженно и с нескрываемой досадой возмутился Виталий Семионенко, которого также не пришлось уговаривать идти в группе Чалого. Эдак и обосраться можно невзначай
И тут уже эхом по бывшим цехам некогда огромного элеватора волнами разлился многоголосый смех всех собравшихся у очага солдат.
А вы, пацаны, откуда сами-то будете? задал вопрос всем пришедшим бойцам остроносый и щербатый на один передний верхний зуб Вовка из бригады Рейнера. Мы слыхали, что белгородских добровольцев на днях целый полк завезли в Отрадное. Не про вас ли разговор шёл?
Нет, мы из Донецка. То есть из Донецкой Народной Республики, ответил за всех Руслан Гроз, успевший настрелять целую кепку сигарет и папирос, пока шло шапочное знакомство.
Странно Странно, что про вас ничего нам не сказали, проговорил Гоша Рейнер, задумчиво всматриваясь в огонь костра. Про кого-кого, а вот про вас уж должны были сообщить в первую очередь, ведь весь сыр-бор из-за ЛДПР
А нас тут вообще нет! с нескрываемой досадой вскрикнул Андрюха Бомбалелло и, ударив вязаной шапкой о колено, резко, глядя почему-то с вызовом прямо в глаза Рейнеру, добавил: Мы въехали в Россию инкогнито
целым полком, выехали из неё так же инкогнито на броне танков, никому не показывая своих паспортов, которых у двух третей просто нет Нас почему-то даже союзники принимают за тех, кого тут нет А может быть, что это нас тут нет? Нас нет в Донецке, нас нет под Харьковом, возможно, что также нет наших ребят под Киевом, Сумами, Черниговом, Херсоном, Николаевом, Запорожьем. Нас нет там, их нет тут, но мы есть, и они есть Знаете, кто мы такие для наших властей в Донецке?
Парни возле костра почти синхронно, как послушная паства на проповеди, подняли головы в ожидании той самой тайны, которая, возможно, для них только сейчас станет откровением
Мы «ихтамнеты»! И знаете ещё, почему? А я скажу
Да ладно уж, не надо, Андрюха, пытался успокоить молодого бойца Чалый.
А почему не сказать? он набрал воздуха в лёгкие (лучший способ подавить волнение) и продолжил: Я спросил замначштаба нашего третьего батальона, как будут доставлять груз-200, если что-то случится.
И что тебе ответил этот старый боров? поинтересовался Семионенко.
Так и сказал, что будут хоронить под номерками, а после войны выгребут и перезахоронят. А сейчас, мол, не до этих сантиментов
А мне по хрену, где меня закопают! Чего от этого плакать? с усмешкой махнул рукой Виталик.
Мне не по хрену! резко ответил Андрюха. Меня мама в сорок один год родила, и ребёнок у неё только я один. Да я в могиле вертеться не перестану, пока она меня искать будет. Не по-человечески они с нами как-то, не по-людски
* * *
Элеватор, стоявший на заметной высоте, в шести километрах от посёлка Отрадное, действительно был огромным, и каждая сторона квадратного периметра тянулась не менее чем на пятьсот метров. Две огромные башни, не уступающие городским двенадцатиэтажкам, вытянулись вверх и соединялись многооконным переходом почти на самой высоте. Всё это могло бы слегка напоминать Лондонский мост через Темзу, если бы вокруг основания башен не стояли чудом сохранившиеся цеха с пробитыми крышами, рваными стеклянными «ранами» в окнах, болтающимися разносортными проводами и кабелем вдоль стен. Все ворота, как ни странно, висели на своих местах, издавая жуткий скрип царапающего железа, когда резким порывом мартовского степного ветра приходили в движение. Внутри цехов, оборудованных транспортёрными лентами, царил бедлам: кучи битого шифера и стекла, разбросанные трубы и остатки разнообразного оборудования. В западной части элеватора, в остатках его основного цеха, и разместились начальник караула наблюдательного пункта ударной армии гвардии лейтенант Георгий Рейнер и группа солдат-контрактников, собранных, как лоскутное одеяло, из разных частей и подразделений, от Питера до Урала.
Кроме группы Рейнера на крышах, продуваемых страшными свистящими мартовскими сквозняками, как зоркие глаза, располагались снайперы, к которым и отправились на посты бойцы отдельного снайперского взвода, пришедшие вместе с Чалым из Отрадного. Сержант так и не успел с ними познакомиться поближе, удовлетворившись тем, что они сами его знали достаточно хорошо. Поднявшись в сопровождении Арсения наверх, парни открыли для себя, что кроме двух башен и разбитых цехов внизу на земле размещены два широких длинных бетонных ангара (очевидно, для хранения зерна или удобрений), контрольные грузовые весы под намётом, некогда служившие выездными воротами с элеватора, а сейчас укрытием для командно-штабной машины, из которой и велось то самое координирование войсками группировки. Одноэтажное административное здание с двумя входами-выходами, вокруг которого, как мелкие букашки, сновали туда-сюда «зелёные человечки», служило штабом сводного тактического мотострелкового батальона под командованием того самого майора Ксенофонтова.