Мама из поликлиники вернулась с мелким. Деловая я, с косичками до попы и надутыми губами, молча ходила к шкафу, хватала вещи и бросала в пасть старого чемодана (который на шкафу лежал, и как-то же достала!). Маме не до смеха, дочь уверенно съезжает.
Жанна, дочка, куда собираешься?
За Витальку замуж выхожу.
Виталька жил на девятом, с мамой Аней, которую по никому не понятным причинам я звала Ванечкой. Мальчику четыре.
Дочь, а как замуж пойдёшь, ведь ты и посуду мыть не умеешь? Мама делала смелые попытки вразумить.
Дочь не лыком шита:
Ничего, ничего, Ванечка научит. Вы уж тут сами с Васяткой, это о брате Васе, справляйтесь, у Ванечки и комнат больше
Замуж за Витальку, конечно, не пустили, и занять лишнюю площадь у Ванечки не вышло.
Думаю сейчас: Куда же, Жанночка, твоя меркантильная натура испарилась? Как проста и гармонична могла оказаться жизнь, но в душе Забава поселилась: «А я не хочу, не хочу по расчёту! А я по любви, по любви хочу!»
Справедливая ива
Как часто ученицы влюблялись в учителей средней советской школы? Осколки Союза Социалистических поймут. Наши учителя сплошь были женского роду-племени. Мужчин как в той считалочке про косого, но и до пяти дотягивали редко. Чаще так: физрук раз, трудовик два, фарт мимо не пролетел, энвэпэшник
1
Впервые сердце пропало в волгоградской средней школе в ссылке, у бабушки. Юнец-учитель, только после педа, влюбил в себя, сам того не ведая. По самые банты.
Урок вёл всего один рисование. Поэтому девчонки с первого по выпускной ловили внимание новичка по коридорам. Вредные красивые старшеклассницы часто обсуждали объект воздыханий. Знала точно: тётка училась в десятом. Но любовь приходит, уходит, ничего не попишешь. Эта рухнула благодаря юбке.
Да, обычный подол тёмно-коричневой девчачьей формы, в которой бегали по школьным коридорам полчищами тараканов, несмотря на страхолюдство, волшебной силой обладал.
Ах, задранные юбки школьных платьев! Непривлекательны они, но интерес мальчишек: «Что под ними?» не унять.
Начало то восьмидесятых, класс второй. Что пацаны узреть хотели, нам не понять, но перемена жаркою была.
Поднять подол любимое занятье. Девчонки вдоль стены стояли, держась не за неё вцепившись в платье. Зажав его прищепкой-кулачком. Мальчики вокруг кружили роем пчёл, пытаясь заглянуть запретно.
Красивая девчонка в каждом классе имела место быть, в нашем Маша. Вниманием ребят не впечатлить: нам восемь. Девочка скромною была и хорошо училась, нравиться умела всем без исключенья. Ей отдана была и справедливая душа моя на страже юбок двух стояла я.
Вот невезенье! Прозевала толстяка. Подол Марии взлетел так высоко, прикрыв лицо Позор! Материи кусок на место опустился, слёзы градом вмиг прекрасный исказили лик. И вот уж толстый Владик драпал от меня. За ним летела фурией, ведь в гневе, знал он, я страшна! В руках кнут ивы, сделала сама.
Так быстро не удалялся Владик никогда. На входе в школу, по обе стороны, росли там тополя. Стройны, высоки в народе столбами звали, и не зря. Наш безобразник, выбежав во двор, шустрым котом на дерево взобрался. Нарочно попроси полсентября бы дожидался. Как велики глаза у страха!
Итог: спуститься Владик сам не смог, и мне расправа уж светила. Учителя совет собрали, директор лестницу принёс, а пухлый Влад уж веточке ущерб нанёс. Эх, сняли чувака, слезу утёрли, а мне устроили разборки. Учитель обожаемый, объект для подражания, кумир девчонок школы всей душу в клочья разочарованием: участие он бурное в допросе принимал. Мне вынесли вердикт: «Виновна!»
Изъяли кнут, по поведению два! Но с детства я упрямою была: вести борьбу за справедливость охоту не отбили, да и плакучей ивы на берегу реки ну завались.
Подумаешь, развеялась любовь. Всё впереди!
______________________________________
1
«Тудой-сюдой»
Город молодой сибирский ожидал, объятия раскрыв народу. И люд потёк, как нефть по трубам; горели делом, словно газ попутный. Жемчужиной Сибири высотки на болоте позже назовут.
Когалым. Зима. Впервые в школу. Девять мне. Большая, в галстуке, подросток Вова на груди. Но что-то там в коммунистической среде или страна большая до Севера же ехать далеко, среди ребят сибиряков одна я в пионеры принята. Всю четверть защищала честь галстука и с Лениным значка. Мне и сегодня невдомёк, что там случилось и почему одних приняли в ряды в конце второго, остальных лишь в третьем под Новый год. В связи же с путаницей этой мне уготован был урок.
Одноклассница Оксана борьбу за право поддержала. Подругами мы стали «поделись трусами». Зависть натуру обходила стороной, да и сейчас красивых женщин по достоинству ценю. Тогда же сердце справедливое было ей отдано всё, без остатка. Если мама шила обнову для меня, то и Ксюхе. Не приняты ночёвки были друг у друга нам позволялось даже это.
Никто не смел достать подругу. Попробуй Жанна тут как тут, и все бегут уж с перепугу!
Давай сюдой пойдём, тудой мальчишки поджидают, ноет Ксюха.
Как скажешь, можем и сюдой, но, если будем постоянно обходить их стороной, никогда не сможем ходить тудой. А нам там ближе.
Сопротивлялась говору недолго. Выписала пацанам сразу освободилась короткая дорога.
Дружбой дорожили года три
Нам по двенадцать. Посылка с Украины, от бабушки Оксанки. Варенья и соленья. Крупные семки, с прилипшими кристаллами морской, которых распаханному пузу не забыть. Стаканами, да с шелухой, ведь в школе непозволительно сорить.
Шрамы тела и души
Больничка. Хирург на весь город один. Собирает строителя, придавленного стеной. Сложный тела конструктор, в котором разобраться может только он. Восемь часов. Живой.
Вечером аппендикс вдребезги. Мой. Шрам четырнадцать сантиметров, рогат и фиолетов. Купальник слитный по жизни со мной.
Выписка. Бесконечные перевязки и голод, преследующий постоянно. Оксанка не приходит. Приобретаешь знание о вреде подсолнечных с кожурой, и что шрам во всё пузо фигня, а вот рубец на сердце настоящая монтана, как говорила мама. Подруга поменяла тебя на новенькую дочь директора музыкальной школы, племянницу нашей «литрусички». Благодаря последнему факту оценки по любимым предметам падали со скоростью сосулек с крыши по весне.
«Деловая» приносила в школу жевательную резинку в разноцветных шариках, в модно недосягаемой немецкой упаковке. Оксанкино сердце перекочевало в новые отношения и прилипло намертво. На жвачку. «Тудой-сюдой» уехало к блатным.
Решение принято: подруги лучшей не будет. Никогда.
Что за шрамы?
От ожогов. Когда меня реанимировали.
Они красивые.
Вряд ли.
Эй Они спасли тебе жизнь. Они прекрасны.
(Из к/ф «Двойная жизнь Чарли Сан-Клауда».)
Шрамы на теле как напоминание: сколько раз можно было уйти, но ты остаёшься, каждый раз остаёшься для чего-то большего.
Аппендикс одарил рогатым в четырнадцать сантиметров. Фиолетовым он был ещё лет семнадцать. Сначала боялась и трогать, потом стеснялась на пляже раздеться. До следующего шрама. Но два других совсем незаметны, хирург-гинеколог золотые руки и сердце решила: «Молодая, одного во всё пузо вполне достаточно». Сделала красиво-горизонтально оба, с разницей в шесть месяцев.
Да, бикини уже не мой вариант, но приходит день, когда начинаешь любить свои шрамы. Даже те, которые сделала сама Каждый говорит о том, что идёшь вперёд, что жива. Зачем-то осталась. Шрамы на теле заживают быстро, так оно устроено. Они закаляют характер и остаются с тобой навсегда. Если сможешь поведать о них, получится хорошая история.
Чего нельзя сказать о шрамах души, сердца. Раны от неразделённой любви, законченных отношений и потери близкого человека А хуже всего ложь убивает живое на пути и внутри. Ещё зависть, которая правит миром и людьми, перерастающая в ненависть, далее в войну.