Посчитав столь неожиданную встречу полной нелепостью, она продолжала упираться, стараясь защитить себя, в качестве аргумента используя слова о своих детях и престарелой матери, упоминая нужду и голод, отсутствие самого необходимого для жизни и несносные условия пребывания в покосившейся хибаре с чадящей печью, почти не дававшей тепла. Однако солдаты ее не слушали, а чтобы застигнутая ими женщина не смогла ретироваться, они блокировали ее, преградив все возможные пути отступления или бегства. Александра Ильинична не сдавалась и уже начала призывать задержавших ее бойцов проследовать с ней к ее временному убежищу, чтобы продемонстрировать своих детей в качестве подтверждения своего положения и честности. Но те были непреклонны, и начинавшая накаляться ситуация была полностью взята ими под контроль, когда старший патруля показал солдатам некий незаметный посторонним знак жестом, давший понять им о начале очередного действия, в результате чего один из патрульных вскинул винтовку, направив ее в сторону Александры Ильиничны. А их командир положил руку на кобуру так, чтобы она это непременно заметила и соответственно подчинилась указанию следовать к зданию местной комендатуры.
Обливаясь слезами, тихо причитая и ругая себя за поход в лес, за медлительность в общении с торговцем, когда надо было быстрее сдать ему вещи, получив взамен продукты питания, она шла между солдатами, покорно подчиняясь судьбе, посылающей ей очередное и довольно тяжелое испытание. Зная о суровости законов военного времени, Александра Ильинична ждала едва ли не самого плохого исхода для себя, думая, прежде всего о детях, заботу о который ей не кому было передать, а потому она мысленно обрекала их на еще более тяжелое существование.
За что? Я ничего плохого не сделала! У меня дети дома с голоду пухнут! Мать старая! А вы меня куда-то ведете, лепетала она, закрывая руками лицо, чтобы спрятать слезы и как бы скрыть себя в столь стыдливом, по деревенским понятиям, положении, когда простые прохожие видели всю процессию, обращали внимание и оглядывались, продолжая пристально смотреть на задержанную женщину и, обсуждать и хвалить действие армейского патруля.
У входа в военную комендатуру их встретил часовой. Потом ее повели по мрачным коридорам некогда какого-то административного здания и завели в подвал, где заперли в холодном и плохо освещенном помещении с низким потолком, завершало который маленькое грязное оконце, указывающее на полуподвальное нахождение данной комнаты.
Александра Ильинична замерла на месте, едва ее оставили и заперли за ней на засов дверь. Она стояла, опустив голову и прижав к груди руки. И лишь когда глаза немного привыкли к полумраку, она заметила, что вовсе не одна находится там. На стоящих вдоль стен хлипких, а потому скрипящих от старости лавчонках, сидели, сжавшись в комки, не то от холода, не то переживаний, несколько женщин. Из них лишь одна подняла голову, чтобы посмотреть на Александру Ильиничну, продолжавшую неподвижно стоять возле входа, боясь пройти дальше от того, что впервые в жизни она оказалась в столь незавидном для себя положении.
Тут садись, тихо сказала ей та самая узница помещения, указав на единственное свободное место возле себя.
Чтобы не быть у всех на виду, продолжая стоять возле двери, она быстро оценила предложенное и села, плотно прижав спину к стене, скрываясь, тем самым, от всех остальных в тени той женщины, что позвала ее к себе.
Спустя несколько минут, немного успокоившись, Александра Ильинична начала оценивать комнату, в которой находилась в данное время и присутствующих там. По-прежнему прижимая руки к лицу, по простому, по-бабьи пряча стыд, она стала бегать глазами по сторонам, разглядывая обстановку и людей. Сырые полусгнившие доски на полу, стены с облупившейся местами посеревшей штукатуркой, темный свод потолка, отсутствие какого-либо отопления и принудительного освещения все это предстало перед ее взглядом в маленьком холодном помещении, где все присутствующие молча томились, опустив головы вниз и погрузившись в собственные страдания. На нее почти никто не обратил внимания. Люди просто неподвижно сидели, представляя собой плотно сжавшиеся создания с полуоткрытыми глазами, в которых застыли слезы и боль. Кто они были, за что оказались здесь и сколько уже тут находятся, она не знала и знать не могла. Более того, по своей деревенской простоте и, не смотря на то, что была далеко не глупой женщиной, Александра Ильинична никогда не задумывалась, что бывают такие помещения, где содержат задержанных за что-либо людей, томящихся в них. Она была далека от всего этого. И было ей не того, особенно в последние месяцы, когда все созданное когда-то несколькими поколениями сгорело и превратилось в пепел и безжизненные головешки, когда ей пришлось спасать детей от смерти в огне, а потом и от голода и холода.
Оценив, показавшуюся ей страшной, обстановку вокруг себя, она, широко раскрыв глаза, стала смотреть только впереди себя, инстинктивно переживая за все происходящее, а потом залилась слезами, громко и безутешно расплакавшись. И лишь когда она успокоилась так же неожиданно, как и заплакала, сидевшая рядом женщина тихо спросила ее:
Дезертировала?
Что? не сразу ответила ей Александра Ильинична, не понимая, каким образом она заслужила такой вопрос, так как не являлась военнослужащей.
Дезертировала, говорю? повторила женщина, ловя на себе хмурый взгляд собеседницы, продолжавшей отчаянно вникать в суть и причину задаваемого ей вопроса, начиная немного отстраняться от встреченной назойливости.
Как это дезертировала? наконец выдавила из себя Александра Ильинична, прекрасно понимая, что значит это слово, но продолжая не примерять его к себе.
Понятно! выдохнула узница темного помещения. Значит мародерство!
Какое «мародерство»? послышалось в ответ от Шукаловой, едва не вскочившей на ноги со скамейки, инстинктивно защищаясь не то от навязываемой клеветы в свой адрес, не то просто от непривычного способа общения.
Какое? Обыкновенное! спокойно ответила ей женщина, слегка улыбнувшись от встреченного в лице Александры Ильиничны непонимания столь простого по сути вопроса.
Предельно сосредоточившись и внутренне мобилизовавшись от ожидаемого в непривычной обстановке давления, та насторожилась, внимательно разглядывая в полумраке свою собеседницу. В тоже время в помещении стала ощущаться острая тишина, выдававшая обостренному слуху любой звук, даже самый слабый. Стало слышно хриплое дыхание простуженных легких одной из узниц, заглатывание слюны у другой, фырканье носом у третей и скрип кожаных подошв у четвертой. Комната наполнилась звуками так, как будто они не просто доносились до барабанных перепонок, но еще и ощущались поверхностью всего тела Александры Ильиничны.
Собеседница, сообразив, что та действительно не понимает сути вопроса, наконец повернулась к ней и не поднимая глаза, стала не спеша объяснять:
Одежонка на тебе красноармейская откуда?
В лесу нашла, прозвучал тихий ответ.
Это еще доказать придется, продолжала, не меняя тембра, говорить сидевшая рядом женщина. Для комендатуры ты ее с убитого солдата сняла.
Александра Ильинична открыла от удивления рот, еще немного отстранившись от соседки, наводившей на нее страх и ужас чего-то непонятного.
Та заметила это краем глаза и продолжила свое изложение, отметив что-то новое в облике ошарашенного новичка положения: