А если это правда поют сирены? пробормотала она. Они же, по легендам, заманивают путников и их топят
Студенты не путники.
Балда, бросила она, Студенты консерватории талантливые музыканты. Не думал об этом? А если они их топят, чтобы подпитаться?
Чушь, отмахнулся я, и тут же опомнился: обещал ведь не говорить! По легендам, сирены должны были топить этих, мореплавателей. Причем тут студенты?
Но ты не отрицаешь, что смерти могут быть связаны с сиренами?
Не отрицаю, нехотя согласился я. Может, перекусим? Я голодный.
На набережной стоял ларек с горячей кукурузой. Летнее обеденное блюдо отдыхающих пришлось по душе сочные желтые зерна, отдающие солью на языке, согревали. Мы купили по целой штуке и ели на ходу. У Крис по подбородку тек сок, капая на футболку с Limp Bizkit, и я протянул ей салфетку. Она непринужденно рассмеялась, вытираясь и выкидывая влажную бумагу в ближайшую урну. Я тоже запачкал толстовку, но кукуруза оказалась до того вкусная, что это было неважно.
Раздалась мелодия звонка, но я даже не сразу понял, что играл мой телефон. Наспех вытерев руки от кукурузы об джинсы, я достал гаджет из заднего кармана и увидел абонента, желавшего со мной поговорить. «Мать».
Черт, выругался я.
Не хочешь говорить?
Придется.
Я сунул остатки кукурузы Кристине, которая от неожиданности чуть свою не выронила, и нажал на зеленую кнопку принятия звонка. Почти бегом я отошел от подруги, чтобы она не слышала нашего разговора. Обернувшись мельком, я заметил, что Крис отошла к перилам и принялась уже за остатки моей еды.
Алло, бросил я в трубку резче, чем планировал, и на несколько секунд на той стороне провода повисло молчание.
Родион, здравствуй, суховато произнес материнский голос.
Здравствуй, я сбавил обороты. Что-то случилось?
Просто звоню узнать как ты, она попыталась смягчиться. Мы почти не разговаривали после твоего отъезда
Ты не рвалась, напомнил я. Я пытался с тобой поговорить.
Материнское давление я чувствовал через телефонную трубку, пару тысяч километров и прибалтийские страны. Она распространяла свое влияние везде, до чего могла дотянуться, и пилила мои нервные клетки ржавой пилой особенно, когда звонила так неожиданно.
Как ты обустроился?
У меня и сомнений не было, что она так резко сменит тему. Мама не выносила напоминаний о собственных промахах и всегда делала вид, будто такого не было. В детстве из-за этого я чувствовал себя дураком, а сейчас знал все было. От того, что она попыталась спрятать воспоминания, ничего не изменилось.
Нормально. С отцом уживаемся, особо друг друга не трогаем, дежурно рассказывал я, только сейчас заметив, что кругами рассекал по набережной от невозможности стоять на месте. Как работа? Как в консерватории?
Вопрос сорвался с губ раньше, чем я успел его осознать. Тоска по прошлой жизни иногда меня заедала так сильно, что я не мог думать ни о чем другом. В последнее время меня отвлекала Крис с ее тайнами Морельска и прочими небылицами, но теперь, услышав материнский голос, я вернулась на двадцать шагов назад. В Москву и так хотелось, снова к ее размаху, снова к огромному, любимому зданию консерватории, к большим проспектами и пробкам.
Нормально. В консерватории почти все забыли, кивнула она. Но не думаю, что ты сможешь вернуться. На твоем месте, я бы не раскатывала губу.
А на твоем месте! мгновенно вскипел я. На твоем месте, я бы думал о своем ребенке, а не о том, как выйти сухой из воды самой!
Беспредметный разговор, отрезала она, и я услышал, как на фоне щелкнула зажигалка, и мать сделала первую затяжку сигаретой. Уймись. Я и так сделала все, чтобы запихнуть тебя в сраный Морельск.
Спасибо!
Не стоит! зло бросила она, и ее агрессивная манера разговора чуть не заставила меня бросить трубку. Сволочь ты неблагодарная, Родион.
И тебе хорошего дня, сыронизировал я. Что ты еще хотела?
Вообще-то, я позвонила просто спросить про твои дела.
Живу и здравствую. Мам, мне правда надо бежать, давай попозже созвонимся?
Я мог поклясться, что сейчас она недовольно цыкнула и закатила глаза. Но ни слова не сказала против попрощалась и положила трубку. Увидев сброс звонка, я в облегчении выдохнул и запихнул телефон в задний карман. Пока я пытался отбиться от матери, Кристина уже доела мою кукурузу.
Неприятный звонок?
Типо того, отмахнулся я. Неважно.
Ссори, я тут твою кукурузу догрызла
Плевать, аппетита все равно нет, отмахнулся я, проследив взглядом, как два огрызка полетели в мусорку.
Хочешь, я тебя дома чаем напою? Крис ободряюще погладила меня по плечу, и я все-таки кисло улыбнулся кивнув.
Предложение было неожиданным в прошлый раз Кристина меня даже на порог не пустила, когда я пошел ее провожать, а теперь сама же предложила зайти в гости. Мысли о сирене не выходили из головы. Мне показалось, что это было самое прекрасное и устрашающее существо одновременно. В воде я испытывал трепет, сейчас подсознательный ужас. Мне казалось, что теперь сирена будет являться в кошмарах каждую ночь. И я уже заранее испытывал бессильное отчаяние.
Я тебе кое-что скажу, только ты не говори никому, попросил я, не в силах держаться. Да, я пообещал, но иногда и клятвы могут быть нарушены. Мне вчера отец кое-что рассказал.
Крис взволнованно посмотрела на меня, и в глазах ее блестел нездоровый интерес. Пока я переводил дыхание, собираясь, она в нетерпении дернула меня за рукав.
Ну?
Короче, отец вчера рассказал, что они на берегу нашли кровь, пробормотал я. Только не красную, а такую, бирюзовую Понимаешь? Они нашли нечеловеческую кровь
Крис ахнула, а потом зажала ладошкой рот.
Да ладно? И ты думаешь, что она
принадлежит сирене, закончил я вместо нее. Только знаешь, сегодняшняя сирена не была похожа на раненую. Может, их несколько?
Или у них быстрая регенерация, пожала плечами Кристина. Блин, посмотреть бы на эту кровь
Да смыло все давно. Но у отца в телефоне есть фотка, если подгадаю момент попробую прислать.
Крис посмотрела на меня неопределенно, а потом мотнула головой.
Если не получится, не подставляйся. Как-нибудь в следующий раз.
И я промолчал в надежде, что следующего раза все-таки не будет. Мне все еще хотелось, чтобы сирены оказались дурным сном, но болотно-золотистый хвост я никак не мог выкинуть из головы.
Мы подошли к ее пятиэтажке, и я замедлился у подъезда. Дверь закрывалась с помощью кодового замка, и я давно такого не видел мне казалось, все уже лет пять как перешли на магнитные ключи. Но даже по сравнению с нашим, дом Крис казался чуть обветшалым, которому и до аварийного состояния недалеко. Она зажала пальцами три кнопки под цифрами один, четыре и восемь, и дверь, щелкнув, открылась. На лестнице пахло куревом и сыростью, что совсем неудивительно для Морельска. Стены, выкрашенные в темно-синий цвет по низу и побеленные наверху, кто-то разрисовал маркерами и баллончиками.
У вас не гоняют за это? я кивнул на рисунки.
Кому это надо? хмыкнула Крис. У нас пол подъезда так рисует.
В Москве б уже поймали
Ну, где Москва, а где мы морская провинция?
И я только кивнул, потому что не мог не согласиться. Где Москва, а где Морельск? Мы поднялись на второй этаж. На площадке, как и у нас, располагались четыре квартиры. Три из них были с металлическими входными дверьми, а мы подошли к старой, потрепанной, обитой кожей. Крис вытащила из кармана связку ключей и одним поворотом в скважине отомкнула замок.
Проходи.
Из глубины квартиры послышались разговоры, и Крис мгновенно напряглась, безмолвно выругалась: глядя на то, как шевелились ее губы, я разобрал четыре бранных слова.
Черт, он дома.
Кто это?
Отчим, пробормотала она, скидывая кроссовки.
В квартире сильно пахло спиртным, копченой рыбой и попкорном. Как взаимосвязаны эти три продукта я не знал, потому что пил редко и морепродукты терпеть не мог. Пахло и потом, прелой одеждой, а само помещение давно просило ремонта. Побелка на потолках давно посерела, а обои в тонкую полоску будто начали отслаиваться еще в прошлом веке. Обувь валялась вне шкафа, на подломанных крючках висели старые олимпийки с тремя полосками и куртки. В углу стоял старый велосипед, а посреди прихожей валялись мужские порванные тапки.