Благодарю за наводку, Степан.
Бывай, Злой. Будем живы, свидимся.
Бывай.
* * *
Естественно, к ванне я не пошел воду черпать. Спросил так, чтобы хотя бы подумать о слабости, а не совершить ее. И пить хотелось, уже думать ни о чем другом не мог. Катарсис будто услышал меня этой же не ночью начался дождь, за раз я выпил, кажется, больше литра. Хороший дождь, не стихал до утра. Всем градом ставили посудины, чтобы каждый мог накопить себе воды. И каждый знал, что его вода чиста и безопасна. Иначе в Катарсисе не выжить. С приятелем по душам потрещать, помочь в трудную минуту, а воду только свою пить. Слыхал я рассказы Питона, как приятели приятелей М-да, наслушался вдоволь. Питон говорил:
Никогда, Злой. Слышишь меня, никогда не бери воду ни у друга верного, ни у знакомого, ни у барышника. Ни у кого, запомни. Смейся с товарищем, сухарь дели, спину прикрывай и другом своим считай, если есть такое внутри, а воду его не пей. Лучше от обезвоживания сдохнуть, чем воду взять у изгоя.
Даже у друга?
Даже у друга. У него может при себе две фляги быть одна для тебя, другая для себя. Но не боись, дождь рано или поздно пойдет. Любит Катарсис надежду у изгоя отнять, дать ему выпить страданий до краев, а затем смиловаться над ним. Запомни мои слова, Злой. Катарсис и спасет, когда уже и спасения ждать не будешь. Умнейший механизм.
А у тебя?
Я тебе никогда этого не предложу. И еще, не вздумай барышника обмануть. Это непростые люди, они будут тебе улыбаться, дружбу с тобой водить. Ты принесешь однажды посудину с дождевой водой и потребуешь больших денег за нее, выдав за воду из реки Самсона, барышник выдаст тебе сумму, как договоритесь, на месте. Затем, через несколько дней, тебя найдут в овраге за градом. Ванак будет труп пожирать, да Катарсис тобой удобрять. Уже не первый раз было. Барышники не те, с кем можно шутить. Защита у них серьезная. Верхи их поставили, верхи их и свергнут, когда придет час.
Еще один день в Катарсисе подошел к концу. За два дня здесь я прожил больше, чем за предыдущие полгода. В последнее время там, в Коробке, я старался не выходить из четырех стен без особой нужды. Хотел снова уйти в запой. Здесь каждый день это целая жизнь. Может быть, прав Степан. Вот оно, счастие. Быть деталькой этой машины. Катарсис живой, и каждый, кто думает иначе, тот рано или поздно сыграет в ящик, либо поймет, что сильно заблуждался на этот счет. Здесь не выживают те, кто не считается с ним. Его могут ненавидеть, бояться, уважать, проклинать. Сколько наших душ он принял. Но если не воспринимать его серьезно, не относиться к нему, как к живому механизму нет, этого он не прощает. Похоже, что это величайший и в то же время самый простой секрет жизни и смерти здесь.
Ближе к полуночи дождь усилился. Все в граде набрали воды для себя и разлетелись по своим гнездам. Сегодня, проходя мимо собравшихся языками почесать непомнящих, краем уха услышал:
Не нравится мне этот Данила. Непростой ключик. Темная душа. И не боится же в одиночку за дурой да цветами идти, начал Гриб.
Да, мутный он, поддержал его Коля.
Этой не ночью я проснулся от выстрелов. Гриб, заступивший на пост, в кого-то палил, не жалея патронов. Весь град пробудился.
Когда я вышел на улицу, Гриб испуганно посмотрел на меня.
В кого стрелял? прямо спросил я у него.
Там нелюдь. Не описать. Страшный, как диавол.
Еще он что-то пробормотал себе под нос, я не разобрал. Взял в руки свой лук и направился к тому месту, на которое он указал. В конце града. Никого.
Весь град собрался вокруг меня.
Пикассо и Серега, заступите вместо Гриба.
Понял, сказал не художник, а просто рисовальщик всяких штук на земле, и они с напарником заступили на пост.
А ты со мной пойдешь.
Гриб молча проследовал ко мне в комнату.
Присаживайся на стул. Около окна.
Присел. На парне лица не было, ноги дрожали. Руки тоже. В глаза не смотрел.
Что ты видел? Еще раз, и теперь более внятно и со всеми подробностями.
Ничего подобного в жизни не видел. Страшно.
Это нелюдь?
Думаю, да. Какая-то демоническая сущность.
Он передвигался на четырех или на двух?
На двух.
Не может быть, сказал я. Неужели костреб залетел в наши края.
Не костреб это. Мне рассказывали, как выглядит костреб, и Мирон рисунки показывал нам всех известных изгоям нелюдей. Это не он.
Если не он, кто тогда?
Дуры хочу.
Зависим?
Нет. Иногда выпиваю. Не часто.
Своя есть?
Дура ведь не вода. Ее сразу видно по цвету, и густоватая она. У Мирона порой беру, когда своей нет. Сейчас нет.
Понятно. Дело твое. Пойдем к Землекопу.
Мирон уже не спал, когда мы с Грибом к нему пожаловали.
Что это были за выстрелы? Кто стрелял?
Землекоп был не в настроении. Разбудили бедолагу ни свет ни заря.
Я стрелял, сказал неуверенно Гриб.
И на хера? Свору ванаков решил шугануть от скуки?
Нет.
А что да?
Видел я нечто. Страшное.
Давай без соплей. Что видел?
Двуногого, говорит, видел, сказал я.
Каким ветром сюда костребов проклятых занесло? Горе мне. Теперь весь град забьется в один угол, хуже Ночи нелюдь проклятый.
Не костреб это, говорит.
А кто тогда?
Сам был бы рад понять, пожал я плечами. Когда пришел и осмотрел место, никого не было.
Померещилось, может? Обратился Мирон к пацану. Здесь всякое мерещится.
В отца моего демон превратился. Думал, что это покойный отец пришел.
Не понял.
Я также стоял в недоумении.
Отца видел. Он сказал: иди ко мне, Толя, давно мы с тобой не виделись. Мы с матерью скучаем по тебе.
Дальше.
Землекоп внимательно слушал пацаненка. Я тоже.
Отец и мать умерли лет десять назад, разбились на машине. Я думал, настоящий призрак, хотел было пойти. Никогда не видел призрака ни отца, ни матери. Душа завыла от услышанного и увиденного, сильно папку с мамкой любил. Да что-то остановило. Направил револьвер в сторону фантома, и в тот момент демон показал свой настоящий облик. Это был нелюдь метра два в высоту. Длинные конечности как копья. Не то голова, не то череп. Вместо глаз большие черные ямы. Носа нет. И страшно то, что я понимал мне конец. Я выстрелил в него, всадил весь барабан от страха. Он не убегал. Напротив, шел ко мне. Только когда послышались шаги, двери заскрипели, он растворился в воздухе. Как будто и не было его. Пули его не брали. Я не знаю, что это за диавол. Но такого вы не показывали нам в своих дневниках, Мирон.
Я посмотрел на Землекопа. Тот посмотрел на меня. Еще какое-то время в доме царила тишина. Хозяин нарушил молчание первым.
Злой, идите в гостевую. Не успел убрать постель. Уберите в сторону. Сейчас принесу дуры.
Когда Гриб и Мирон выпили, я заговорил:
Землекоп, это ты рассказал молодняку?
Что рассказал? спросил Гриб, растирая глаза.
Нет. Я не рассказываю то, чего не видел сам и не видели люди, чьим словам я доверяю.
Кто тогда?
А я откуда знаю? Не я и точка.
Да о чем вы? Кто-то мне объяснит?
Есть легенда, начал Мирон. Легенда и все. Слухи, выдумки, байки. Повторюсь снова, никто этого не подтвердил.
Ваар, сказал я. Одна из страшилок изгоев. Уже ставшая фольклором.
Злой дух Катарсиса, перевоплощается в людей, знакомых изгою, чаще всего мертвых, и пытается заманить к себе. Он не может убить изгоя, но повести за собой в то место, где обитает нелюдь, запросто.
До сегодняшнего дня, скажу честно, в эту байку я верил так же, как и в то, что Банька одними зубами арагора загрыз. После твоего рассказа, пацан, не знаю, что и думать, подвел итог Землекоп.
У него облик, как я описал? Двухметровый рост
Нет, не в этом дело, перебил барышник.
Он не имеет своего тела. Это дух. Как и говорил ранее, он перевоплощается в человека, хорошо известного своей жертве. А чтобы напугать, превращается в самый страшный кошмар своей добычи. Это не его обличие было, а твой собственный страх.
Что думаешь по этому поводу, Злой?
Я ничего не ответил Мирону. Чего тут думать.
Самый большой страх, сказал про себя парень.