Что вы отняли ча-сы -- это я готов понять: с такой рожей дарить, например, часы -- нелепо. Но за что вы меня еще и ударили?
-- Да що ты ко мне пришился?! -- заорал урка истерич-но. -- Какие щасы?
Открылась дверь, и вошел старшина. Он заглянул в бу-мажку с трудом прочитал:
-- Гриши... Гриша-ков и Ковалев, к дежурному. В прос-тынях прямо, там переоденетесь.
Урка и очкарик пошли на выход.
-- Товарищ... -- сказал социолог. -- Очки-то.
-- О! -- спохватился очкарик. -- Извините. Спасибо.
-- Пожалуйста. Вы еще вернетесь?
Очкарик пожал плечами:
-- Не знаю.
Старшина и двое в простынях вышли.
-- Надавал он ему, -- с восхищением сказал сухонький.
-- Хилый-хилый, а двинул хорошо, правда, -- Соколов нервно потер руки. -- В челюсть красивый был удар.
-- Сейчас вас, наверно, будут вызывать, -- заговорил со-циолог. -- Я бы хотел, чтобы еще кто-нибудь... Может быть, вы? -- обратился он к сухонькому.
-- Нет, -- твердо сказал сухонький. -- Я не буду.
-- Почему?
-- Не буду... Все, -- у сухонького отчеканилась на лице непреклонность. Он пояснил: -- Пусть наука занимается своим делом, а не бегает по вытрезвителям. Нашли тоже... Делать, что ли, больше нечего?
-- Да почему вы так?
-- Да потому! До сих пор на луну не высадились, а по вы-трезвителям бегаете. На луну лететь надо, вот что! -- сухонь-кий чего-то осмелел и стал кричать на социолога. -- Взяли моду -- рису-уют, высмеивают... А на луну кто полетит?! Пушкин? Чем рисованием-то заниматься, на луну бы лете-ли. А то на луну вас не загонишь, а по вытрезвителям бе-гать -- это вы рады без ума. Чего тут хорошего? -- бегаете... Чего тут интересного? Ничего тут интересного нет -- хвора-ют люди, и все. Тяжело людям, а вы бегаете с вопросами. На луну надо лететь!
Социолог очень изумился... Он пооглядывался кругом, -- полагая, что и все тоже изумились, -- все внимательно слушали сухонького, и он тоже стал слушать. Сухонький враз как-то устал, лег на кровать и закрылся простыней.
-- Последние силы растратишь тут, -- сказал он. -- У ме-ня никаких историй не было, -- еще сказал он, помолчав. -- Я ручной. Причин никаких нету... Тоски тоже. И грусти нет. Я сам по себе... Независимый.
Социолог пожал плечами, посидел, уткнувшись в блок-нотик, что-то записал. Потом повернулся к Ивану-тракто-ристу.
-- Я тоже, -- сразу отрубил Иван.
-- Что "тоже"? -- не понял социолог.
-- У меня тоже тоски нет.
-- А при чем здесь тоска?
-- Ну, вы же причину ищите.
-- Да...
-- Вот. Я ее не знаю. Но тоски никакой не было. Ехал в баню... Наоборот, хорошо на душе было.
-- Нет, они этого не понимают! -- вскричал вдруг сухонь-кий и сел в кровати. -- Ты им дай тоску какую-то -- печаль! А так просто не может человек выпить! Просто -- взял и...
Тут вошел старшина и объявил:
-- Собирайтесь. Поедем в суд.
-- Вот, -- сказал сухонький, -- а мы тут причину ищем. Счас нам найдут причину... помогут.
СУД
И грянул суд.
Судили три строгие женщины. Они сидели за столом, од-на, похоже, главная, -- в центре, две -- по бокам, пожилая и молодая.
Подсудимые сидели в коридоре. Урки среди них не было.
Первого вызвали очкарика.
-- Григорьев, -- позвал старшина.
Подсудимые все пошевелились... Очкарик встал и пошел к двери, которая вела в комнату судей.
-- Гришаков, -- поправил он старшину.
-- Чего? -- не понял тот.
-- Моя фамилия Гришаков, а не Григорьев.
-- Какая разница, -- мирно сказал старшина.
-- Разница большая, -- заметил сухонький. -- Одно де-ло...
-- Ждите! -- велел старшина. Сухонький замолк.
-- Здравствуйте, -- сказал очкарик женщинам-судьям. С ним тоже поздоровались. И сказали:
-- Садитесь.
-- Мы ознакомились с вашим делом, -- заговорила глав-ная женщина. -Здесь -- показания свидетелей... Заявление заведующего магазином...
-- Надо же -- дело! -- усмехнулся очкарик. Но он рано стал усмехаться, он это скоро понял.
-- Вы пока не улыбайтесь, -- сказала пожилая женщи-на. -- Не надо пока.