Секунды продолжали тянуться густым киселем, а невидимые приливы и отливы в голове никуда не исчезли. Их пульсация ощущалась все глубже.
И, что еще хуже, поле зрения снова сдавливало кольцо черноты.
«Пожалуйста, не сейчас».
Он должен остаться!
Получается, вам теперь негде переночевать? вопрос вырвался прежде, чем Олеся успела его осознать. В груди болезненно зачастило сердце.
«Господи, что я творю?»
Вообще да, ответил Семен. Но это ерунда, я вызову такси и
«И правильно! Надо выкинуть эту глупость из головы»
ОН ДОЛЖЕН ОСТАТЬСЯ!
Оставайтесь у меня, если хотите, окончательно утратившие чувствительность губы выговаривали слова вопреки здравому смыслу. Чернота плескалась в углах глаз. В гостиной есть диван.
Ну Семен смущенно наклонил голову, опять приглаживая волосы на затылке. Не хочется вас напрягать, если честно. Договор у меня был с Васей, так что
Он останется.
Если бы я не выгнала его, вы бы все равно ночевали здесь. Олеся напряженно улыбнулась. Перед глазами то темнело, то снова светлело, а воображение рисовало образ ухмыляющейся бабки в желтом шерстяном берете, прижимающейся к двери квартиры с той стороны. Что если после ухода Семена она там и останется?
Конечно, останется. Ты ведь знаешь это.
Сознание балансировало на грани приступа. Тоннель черноты сужался, и Олеся видела каждый серо-желтый катышек на берете, каждый загибающийся ноготь на всех шести пальцах, скребущих по двери.
Ты все еще хочешь открыть эту дверь?
«Нет. Не хочу».
Что-то беззвучно проворачивалось в голове у Олеси, рождая это понимание. Нескончаемый гул стихал до уровня фонового шума. Чернота таяла. Зрение возвращалось.
Разве внутренний голос может обманывать?
Знаете, сегодня Сегодня у меня был просто безумный день, к губам вернулась чувствительность, но слова все равно как будто вздрагивали и застревали на выходе. Мне пришлось выгнать трех нет, даже четырех наркоманов из собственной квартиры, и Я впервые в жизни угрожала человеку ножом, Олеся издала придушенный смешок. В общем, ужасный день! добавила она, заметив, что Семен колеблется. И общество хоть одного нормального человека мне точно не помешает.
Уверены? уточнил Семен. Правой рукой он выудил из кармана куртки металлическую зажигалку (видимо, по привычке) и тут же убрал обратно.
Да.
Спасибо за приглашение, выдохнул он, еще раз быстро пригладив ладонью волосы. Извините, что так вышло. И можно на «ты», если что.
Хорошо, кивнула Олеся, чувствуя, как ее накрывает теплая волна облегчения. Куртку вот сюда можно повесить, а обувь оставьте оставь на коврике.
И все-таки облегчение не было полным. Что-то скребло внутри, в самой глубине, полной острых подводных камней.
Чернота появилась второй раз за день. Такого не бывало никогда. И этот парень Зачем она пригласила его? О чем она вообще думала?!
Олесю захлестнула тревога, но секунду спустя наполненное гулом сознание услужливо подсунуло объяснение.
Старуха за дверью. Внутренний голос. Предостережение.
Когда Семен прошел в комнату, аккуратно держа перед собой рюкзак, Олеся проверила, заперта ли дверь, и быстро глянула в глазок. За дверью никого не было.
6
Старуха в берете никуда не ушла.
Она распласталась по стене сбоку от двери Олесиной квартиры, широко расставив ноги и вытянув руки в стороны: ладони растопырены, сгорбленное прежде тело вытянуто в струну.
Голова ее медленно поворачивалась вправо до тех пор, пока подбородок не коснулся плеча. А потом повернулась еще. Что-то хрустнуло, и дряблая щека прижалась к крашеной штукатурке. С похожим хрустом вывернулись наружу ступни в грязных ботинках. Теперь они плотно прилегали к тому месту, где стена соединялась с полом.
Тело старухи пришло в движение. Торс удлинялся, кривился набок, таз и плечи раздавались шире, а раскинутые шестипалые руки ползли дальше в стороны, вылезая из рукавов. Под одеждой влажно хрупнуло, и грудная клетка, провалившись внутрь, впечаталась в стену.
Она больше не походила на ту неприятную старую женщину, которую видели Олеся и Семен. Она никогда и не была ею лишь принимала форму, удобную для этого мира.
Пальцы, скребущие по шершавой штукатурке, остановились последними. Отросшие когти ковырнули поверхность стены, а затем вонзились в нее, погрузились внутрь, как в мягкую глину. Кожа и одежда посерели, будто подернувшись пыльной паутиной.
Теперь Серая Мать чувствовала весь этаж. Чувствовала их всех, где бы они ни находились: в комнатах, в ванной, на лоджии Потерянных. Мятущихся. Запертых в своем тесном мирке, ограниченном черепной коробкой.
Больше не было нужды приклеиваться к ним по очереди и тянуть из каждого понемногу. Настало время вернуться обратно, и в этот раз ей потребуется гораздо больше. Потребуются они все. Новому Дитя нужны будут плоть и кровь, Колыбель и пища.
Именно поэтому Серая Мать взяла новенького. И не ошиблась: он оказался податливым, как пластилин. С такими просто. Мни их, как хочешь, лепи, что угодно. Другое дело девчонка. На нее пришлось потратить больше сил, несмотря на изъян, притаившийся в ее мозге. А может, как раз из-за этого изъяна, плотного и непроглядного, как обломок черной слюды. Из-за этого болезненного обломка. Но все, что болит, можно использовать. И неважно, насколько глубоко прячутся человеческие червоточины Серая Мать знала, как разбудить их.
Все изменится, когда они окажутся по ту сторону.
Изломанное серое тело, лишь отдаленно похожее на человеческое, вновь шевелилось, сминаясь и размазываясь по стене уродливым барельефом. Тающая плоть пронизывала бетон, ползла вверх и вниз, вглубь и вширь.
Копировать и перемещать было привычно. Но людские устройства и механизмы, их пища и бесконечные залежи вещей все это раздражало. Утомляло. И все же она готовилась давно и насыщалась долго. Накопила достаточно сил. Пора было наконец продолжить себя, создать новую жизнь, какой до этого еще не было.
Скомканное лицо с прилепившимся сверху беретом уже не предметом гардероба, а живой частью целого прорезали тонкие щели многочисленных ноздрей. Таращившийся над ними водянистый глаз мигнул и закрылся.
Очертания уродливого силуэта постепенно сгладились, оставив после себя ровную, слегка припорошенную серой пылью стену.
Субботнее утро
1
Утро выдалось не из лучших. С мрачным лицом пенсионер Хлопочкин поднялся на площадку между пятым и шестым этажами. Здесь, рядом с жерлом мусоропровода, располагалась его кладовка свободный закуток позади шахты лифта, давным-давно отгороженный самодельной стеной с дверью. Такие же импровизированные кладовки были и на других этажах.
Наклонившись, чтобы опустить на пол коробку с соковыжималкой, Хлопочкин болезненно поморщился. Дернул же черт пойти с женой на этот юбилей! Всего три стопки, а голова чугунная. Да, не тот уже возраст.
Прежде чем достать ключ, Хлопочкин придирчиво оглядел металлическую дверь, крашенную позавчера коричневой половой краской единственной, которая нашлась в хозяйстве. Красить заставила жена: всю плешь проела из-за того, что дверь забрызгали краской для стен во время ремонта подъезда. Как будто она от этого закрываться перестанет!
Теперь посвежевшая дверь кладовки слегка поблескивала в тусклом свете пасмурного утра, проникающем через подъездное окно. На ощупь высохла. Удовлетворенный осмотром, Хлопочкин вытащил из кармана спортивных штанов длинный ключ. Вонзившись в замочную скважину, тот с непривычным скрежетом провернулся, а затем застрял на половине оборота. Шумно выдохнув этого еще не хватало! Хлопочкин попробовал повернуть ключ обратно. Тщетно. Ключ больше не двигался.