Мише стало не с кем разговаривать. Да с ним и не разговаривали, только делали глумливые морды. Миша ведь не умел говорить про то, что интересно. Интересно это что дядя Коля с дядей Славой не могут поделить тетю Нюру. Интересно что дядя Вася бьет тетю Катю, а тетя Валя, наоборот, бьет мужа, дядю Семена. Еще интересно, сколько выпили дядя Костя с дядей Володей. И что Вовка начал курить, и его отлупил за это папа.
А космические двигатели это не интересно. И как высаживаются на другие планеты тоже не интересно. И какие они, эти другие планеты. Миша понимал, что он дурак: закроет глаза и видит, как мерцают звезды за близким-преблизким горизонтом, на маленькой планетке за Юпитером. Там приходится ходить, привязанным тросом к кораблю, а камни планеты покрыты льдом не из воды, из аммиака. Мише так интересно, что даже щекочет в животе. Вот сколько выпил и как блевал дядя Костя совершенно неинтересно. Всем интересно а ему нет. Сразу понятно дурак.
Выручал планшет, удивительное знание из планшета. И еще выручало, что у Миши появился друг. Самый настоящий друг тоже в планшете!
Сначала кто-то написал Мише знает ли он, что на спутнике Юпитера Европе, есть океан под толщей льда. Что в океане замечена какая-то неземная жизнь. Миша не знал; сначала они с незнакомцем переписывались об этой непонятной жизни.
С неделю переписывались, потом стали говорить голосом про самые разные вещи. Наступил момент Миша увидел очень непривычное лицо худое и умное, с быстрыми блестящими глазами.
Звали очкарика Василий Иванович. Совсем старый, лет сорок, не меньше. Оказалось, ему тридцать два, и
Можешь звать меня Васей Василием.
Странно было называть по имени почти что старика, Миша к этому долго привыкал.
Миша сильно привязался к другу. Это был странный друг не чтобы вместе играть, и не чтобы вместе бить кого-то. Впервые у него был человек, с которым можно было разговаривать о том, как устроены Земля и Космос. Который соглашался, что нет ничего интереснее. Который сам рассказывал невероятно увлекательные вещи. Который слушал Мишу, и вовсе не считал глупым желание увидеть пальмы, узнать про другие страны, или понять, кто и как делает реакторы. Иногда говорил: это пока не поймешь, сперва надо выучить вот это.
Миша отвечал, что в учебниках этого нет, и училка тоже не знает. Как выучить? Тайна, наверное.
Тайна только для дураков, сердился Василий. Нужно хотеть учиться, это главное.
А я и есть дурак растерялся Миша
Ты такой же, как все! еще больше сердился Василий. Тайны это для неучей.
«Неуч» было для Василия самое обидное слово. Намного обидней «дурака».
Василий хотел, чтобы Миша знал как можно больше.
Пока набери то-то и то-то, говорил Василий. Посмотри там-то.
Миша стал реже бывать во дворе, потом вообще перестал. В школу хочешь не хочешь, идти надо. В школе скучно, учили тому, что Миша знал лучше училки. В школе задирались, дрались, отнимали еду, обзывались. В школе иные повадились плевать на Мишу и на его портфель. Раза два подстерегали после уроков, били и при этом смеялись. В Мире вообще всем было весело, если кому-то больно и страшно.
Но в школу ходить приходилось, а во двор можно было не ходить. Во дворе было еще хуже, чем в школе. Во дворе верховодил Петька с треугольными недобрыми глазами. Петька, который тайком покуривал, пил пиво, считал Мишу «совсем дураком».
Во дворе мальчишки часто дрались ожесточенно, как зверята. Им было страшно важно, кто из них кого сильнее и главнее. Наверное, Мише тоже надо было драться, чтобы его принимали «как всех», но ему слишком не хотелось. Очень нескоро Миша поймет, почему для него совершенно не важно, кто там главнее и сильнее. Поймет потом, а плевать ему уже сейчас.
Петька дрался отчаяннее всех, он был главный. При одном виде Миши у Петьки становилась глумливая физиономия.
Мозги свихнешь, говорил двор.
А он уже свихнул, отвечал Петька.
Он и во дворе завел манеру плевать на проходящего Мишу. Остальные ржали и тоже начинали плевать во дворе полагалось повторять все, что делает Петька.
Двор был отторжение и травля. Миша бежал домой. Не потому, что дома лучше, к последней зиме мама почти не говорила с Мишей, только несколько раз обнимала его, начинала судорожно рыдать.
Папа уже не звал ездить на грузовике. Смотрел непонятно, тяжело; потом махал рукой, садился смотреть дебилящик.
В семье было тоже напряжение.
Но зато под подушкой был планшет! Другие и во двор, и в школу носили планшеты; на переменах они смотрели порники, ржали. Миша вынести планшета не мог это и так был уже второй его планшет: первый отняли и разбили.
Миша доставал планшет В планшете было интересно, и вообще там открывался невероятный, сказочный мир. В нем учить других было очень почетно а ведь в Мире над училками смеялись, это было «бабское занятие». Сын училки не наследовал профессию. В этом мире, по ту сторону планшета, учиться было тоже почетно.
В удивительном мире по другую сторону экрана знающего уважали; в этом мире можно было полететь на самолете, увидеть пальмы и горы. В нем было можно попасть на Луну, на Амальтею, Европу и Цереру.
В инете у Миши был друг, и он жил этой сказочной жизнью. Друзья Василия тоже были как из сказки.
Мой друг недавно летал на Цереру, рассказывал Василий поздней весной, последней Мишиной весной в Мире. Привез оттуда несколько камней.
На экране появлялся друг Василия больше и толще, без очков; черты лица совсем другие, но глаза чем-то похожие глаза, в которых отражались ум и книги.
Если захочешь, тоже когда-нибудь полетишь на Цереру, говорил друг Василия.
Он рассказывал, как били шахту на Церере, искали металлы, нужные для планшетов. Человеку почему-то было интересно говорить с Мишей. На фотографиях появлялся близкий горизонт, очерченный угольно-черным космосом, люди в скафандрах, странные механизмы. Возникал блестящий от металла ствол шахты, перекрученные жилы лития. Были те же люди уже без скафандров, внутри Цереры там искусственная гравитация, можно дышать. Люди сидели перед столом, а на нем груда камней, гладких блестящих кернов, образцов с этикетками.
Мне бы такой камень! вырвалось у Миши.
Старшие переглянулись; Мише показалось, Василий чуть-чуть кивнул.
Давай передам тебе вот этот, человек улыбался, показывал Мише камень.
Или такой
Главное, чтобы с Цереры
Взрослые хорошо смеялись. Мише не обидно он понимал, смеются не над ним. Им просто хорошо от того, что Мише интересно; нравится, что ему хочется такой камень.
Потом еще смотрели фотографии, говорили о шахтах на других астероидах. Друг Василия собирался на Амальтею спутник Юпитера, тревожно-неправильной формы.
У нас будет стажер, ему двадцать лет. Значит, через восемь лет и ты сможешь полететь на Амальтею.
Миша понимал никуда он не сможет полететь. Это не для него это для мальчиков, живущих в другом мире, по другую сторону Периметра.
Назавтра сын старосты сказал:
Ну ты, дурак, там у отца тебе посылка.
Мальчишки ржали; говорили, что, наверное, Мише послали еще книжек, чтобы он совсем мозги свихнул.
Не! Это ему космический камень прислали!
Мальчишки ржали, но уже по-другому, со злостью.
Староста ожег Мишу косым взглядом, молча сунул ему в руку посылку. И все, и сел, уперся взглядом в дебилящик. На посылке надпись рукой: «Мише Иванову камень с Цереры».
Миша рванул обертку, достал неровный пористый камень. Небольшой, в пол-ладони. Очень странный легкий камень, словно изъеденный чем-то. Камень как камень, но совершенно необычный.
А когда Миша вышел на улицу, у подъезда стояли мальчишки. Когда-то с Андрюхой и Ромкой, во главе с Петькой Миша бегал смотреть периметр. Давно это было. Петька смотрел тяжело, злобно. Миша понял по законам двора не полагается ему такой камень.