Детектив-инспектор закончил сверяться со своей записной книжкой.
Вы же понимаете, что если мы найдем Алису, то не сможем сообщить вам об этом без ее разрешения.
Но вы сможете сказать мне, жива ли она.
Тот кивнул и задумался.
Обычно, когда сбежавшая жена оказывается мертвой, убийцей является ее муж.
Тогда будем надеяться, что она жива.
Браун выпрямил спину и стал слегка покачиваться на стуле, состроив гримасу удивления. Впервые за время их беседы он улыбнулся. И как будто отнесся к его словам вполне доброжелательно.
Такое частенько случается. Вот так. Он убивает жену, избавляется от тела, скажем, закапывает его в лесу, в безлюдном месте, присыпав землей и листьями, а нам сообщает о ее пропаже, а потом что?
Что?
Потом начинается. Внезапно он осознает, что она была хорошая. Что они любили друг друга. На этой стадии он скучает по ней и начинает верить в выдуманную им историю. Что она сбежала. Или что ее прикончил какой-то психопат. Он рыдает, впадает в депрессию, а потом в ярость. Он не убийца, не лжец, и все было не так, как ему теперь кажется. Ее больше нет, и он переживает по-настоящему. А для всех прочих это кажется вполне реальным. Все выглядит очень честно. Их трудно расколоть, таких
Лоуренс привалился головкой к отцовскому плечу и задремал. Роланду не хотелось, чтобы детектив ушел сразу после таких слов. Детектив уйдет, а он приберется в кухне. У него будет время навести порядок в спальне и в детской, собрать белье для стирки, вытереть грязные следы с пола в прихожей. Составить список покупок. А сейчас ему страшно хотелось спать.
Я все еще нахожусь на первой стадии я скучаю по ней, пробормотал он.
Прошло еще мало времени, сэр.
И тут оба мужчины тихо рассмеялись. Словно это было смешно, а их обоих связывала многолетняя дружба. Роланд уже привык к этому одутловатому печальному лицу и к глазам старого пса, выражавшим бесконечную усталость. И он оценил импульсивное стремление детектива неожиданно завести с ним доверительный разговор.
Помолчав, Роланд заметил:
А почему она вас выгнала?
Много работал, слишком много пил, каждый день задерживался допоздна. Игнорировал ее, игнорировал детей, у нас три очаровательных мальчика, завел любовницу, о которой ей кто-то стукнул.
Тогда вы еще легко отделались.
Я так и подумал сначала. Я чуть было не стал одним из тех, кто живет на две семьи. Знаете, как оно бывает. Старая жена не знает о существовании новой, а новая ревнует к старой, а ты бегаешь между ними как угорелый.
И теперь вы живете с новой?
Браун шумно выдохнул через ноздри, отведя взгляд и почесав шею. Созданный собственными руками ад занятная конструкция. Никому не удавалось избежать этой самодеятельности ни разу в жизни. Кто-то умудряется все время жить в таком аду. Привычка причинять себе несчастья это то же самое, что продолжение характера, то есть тавтология. Роланд часто об этом думал. Ты строишь пыточную машину и забираешься внутрь. Идеальная конструкция: целый ассортимент боли под заказ, начиная от определенных видов работы или тяги к спиртному и наркотикам, от преступлений вкупе с небывалым умением попадаться с поличным. Фанатичная религиозность тоже вариант. Или целая политическая система могла бы дать возможность причинять себе страдания у него был подобный опыт, когда он какое-то время прожил в Восточном Берлине. Брак, эта пыточная машина для двоих, открывал гигантские возможности, со всеми разновидностями folie à deux[4]. Любой мог бы привести не один пример подобной ситуации, а уж Роланд выстроил прямо-таки изощренную конструкцию. Его хорошая подруга Дафна однажды вечером, задолго до бегства Алисы, изложила ему эту идею в деталях, когда он признался ей, что уже много месяцев пребывает в печали.
Ты же блистал на вечерних занятиях, Роланд. По всем предметам! Но, за что бы ты ни брался потом, тебе хотелось быть лучшим в мире. Фортепьяно, теннис, журналистика, а теперь поэзия. Я перечисляю только то, что мне известно. Но стоило тебе понять, что ты отнюдь не лучший в мире, как ты забрасывал это дело и начинал себя ненавидеть. Так же и в твоих отношениях. Ты всегда требуешь слишком многого и не желаешь стоять на месте. А она просто не выдерживает твоего стремления к совершенству и бросает тебя.
Детектив молчал, и Роланд переформулировал свой вопрос:
Итак, кто же вам нужен старая жена или новая женщина?
Лоуренс беззвучно обкакался во сне. Но вонь была не противная. Это было одно из его открытий в середине жизни что ты быстро привыкаешь к запаху дерьма любимого человека. Общее правило.
Браун с серьезным видом обдумывал заданный вопрос. Он рассеянно скользил взглядом по комнате. Он увидел беспорядочно заваленные книгами полки, ворохи журналов, сломанного воздушного змея на комоде. И теперь, облокотившись на стол и опустив голову, уставился на сосновое семечко и одновременно массировал обеими руками свою толстую шею. Наконец он выпрямился.
Мне вообще-то нужен образец вашего почерка. Все что угодно. Сойдет даже список продуктов.
Роланд почувствовал, как волна тошноты подступила и отступила.
Вы думаете, я сам написал эти открытки и записку?
Напрасно он не позавтракал после пьяной ночи. Надо было хотя бы съесть тост с маслом и медом, чтобы нейтрализовать гипогликемический приступ. Но он все утро был занят Лоуренсом. А потом дрожащими руками приготовил себе кофе чуть ли не втрое крепче обычного.
Или хотя бы записка молочнику.
Браун достал из кармана пальто кожаную коробку на ремешке. Кряхтя и раздраженно вздыхая, он вынул из потрепанного футляра старенький фотоаппарат, для чего ему пришлось неуклюже повернуть серебристый крючок-застежку, слишком маленький для его пухлых пальцев. Это была местами помятая серебристо-черная старенькая «Лейка» с 35-миллиметровой пленкой. Он не сводил глаз с Роланда и, снимая с объектива крышку, криво улыбнулся.
Потом Браун встал. С педантичной аккуратностью расположил все четыре открытки и записку в ряд. Сделав снимки, с обеих сторон, и убрав фотоаппарат в карман, он сказал:
Какая же отличная шутка эти новые высокочувствительные пленки. Можно снимать все что угодно. Вы интересуетесь фотографией?
Было время, увлекался, кивнул Роланд и добавил осуждающе: В детстве.
Браун достал из другого кармана пачку пластиковых конвертиков. Беря открытки за уголок, он одну за другой вложил их в четыре конвертика, которые запечатал, проведя пальцами по краешкам. В пятый конвертик он вложил прощальную записку. Ты ни в чем не виноват. Браун сел за стол и сложил из конвертиков аккуратную стопку, выровняв ее большими руками.
Если не возражаете, я это заберу с собой.
У Роланда сердце билось так сильно, что он даже начал чувствовать себя посвежевшим.
Я возражаю.
Отпечатки пальцев. Это очень важно. Я их вам верну.
Говорят, в полиции вещи часто теряют.
Браун улыбнулся:
Проведите меня по дому. Нам требуются образцы вашего почерка, какой-то предмет ее одежды, что-то, на чем есть только ее отпечатки пальцев, и что еще Ах да, образец ее почерка.
Он же у вас уже есть.
Что-то давнишнее.
Роланд встал, держа Лоуренса на руках:
Возможно, я совершил ошибку, позволив вам заниматься моими личными проблемами.
Детектив уже шагал к лестнице:
Возможно, так и есть.
Когда они вышли на узкую площадку, Роланд сказал:
Мне нужно сначала переодеть ребенка.
Я подожду вас здесь.
Но, вернувшись через пять минут с Лоуренсом на руках, он нашел Брауна в своей спальне их спальне около стоявшего у окна небольшого письменного стола, за которым работал Роланд, и массивное туловище детектива заполняло свободное пространство у кровати. Как и прежде, малыш в недоумении уставился на чужого дядю. На столе около пишущей машинки, портативной «Оливетти», лежала его записная книжка и валялись три экземпляра перепечатанных на машинке недавних стихотворений. В спальне царил полумрак, и детектив поднес страницу к свету, падавшему из выходящего на север окна.