Во всех них живет частичка меня, и каждая немного принадлежит мне. Даже твоя.
Мне есть дело, потому что я хочу добраться до той части, которая роднит тебя с ней. Ведь ты никогда не убил бы собственную дочь, правда?»
Но ты молчишь. Пусть думает что хочет.
Он сводит пальцы левой руки в кулак, прижимает его ко лбу и на мгновение зажмуривается.
Ты наблюдаешь, затаив дыхание. От видений, которые сейчас мелькают у него под веками, зависит твоя жизнь.
Он открывает глаза. Он опять с тобой.
Нельзя, чтобы из-за тебя она начала задавать вопросы.
Ты озадаченно моргаешь. Со вздохом нетерпения он наклоняет голову в направлении внешнего мира в сторону дома.
Его ребенок. Он говорит о своей дочери.
Ты пытаешься вдохнуть, но забыла как.
Я скажу, что ты знакомая. Подруга друзей. Снимаешь свободную комнату.
Далее торопливые объяснения. В этом весь он: вначале неуверенный, до тех пор пока не убедит себя в собственной непогрешимости. Едва решение принято, он не оглядывается.
Он говорит обо всем так, будто идея принадлежит ему, будто не ты заронила семя, не ты это предложила. Он перевезет тебя в новый дом посреди ночи. Без свидетелей. Выделит комнату, где ты будешь проводить основную часть дня. Пристегнутая наручниками к батарее, за исключением времени на еду, сон и походы в ванную. По утрам, в большинстве случаев, завтрак, по выходным иногда обед, по вечерам почти всегда ужин. Порой тебе придется сидеть без ужина: ни один квартирант, каким бы общительным и нуждающимся он ни был, не станет все время столоваться с арендодателем и его дочерью.
Спать будешь прикованной наручниками к кровати. Он, как и прежде, будет приходить к тебе. В этой части ничего не изменится.
Ты должна вести себя очень тихо. Разговаривать с его дочерью только во время еды, чтобы отвести подозрения. Совместная трапеза сделает тебя досягаемой для нее, ты потеряешь таинственную ауру. Перестанешь быть загадкой. Превратишься в часть окружения скучную часть, о которой девочка и не подумает задавать вопросы.
Прежде всего, веди себя нормально. Он несколько раз подчеркивает это между правилами принятия душа, сна и приема пищи. Ни в коем случае нельзя выдать истинного положения дел. Иначе тебе будет больно.
Ты киваешь. Ничего другого не остается. Пытаешься представить: ты, он и его ребенок, все под одной крышей. Кровать. Матрас. Подушка. Постельное белье. Мебель. Завтрак и обед. Еда на тарелке. Настоящий душ. Горячая вода. Разговоры. Окно в мир. Третий человек. Впервые за пять лет кто-то кроме него.
Он перестает расхаживать и приседает перед тобой. Кожа вокруг ногтей у него красная, воспаленная. Он снова поднимает твое лицо за подбородок, совсем близко к своему. В его глазах весь мир.
Ладонь скользит к твоей шее, большой палец ложится на гортань. Он мог бы сделать это прямо сейчас. Так же легко, как скомкать лист бумаги.
Никто не узнает. Его лицо блестит в свете походного фонаря. В этом весь смысл. Тебе ясно? Только я. И Сесилия.
Сесилия
Ты хочешь произнести имя вслух, но в горле застрял ком. Ты сглатываешь. Его дочь, его ребенок. В этом есть что-то органичное. Благородное. Он в больнице, в одноразовом халате, держит в трясущихся руках окровавленного младенца. Мужчина, ставший отцом. Интересно, он соскакивал с постели в два, три, пять утра, чтобы ее покормить? Грел бутылочки в темноте, с затуманенным от недосыпа сознанием? Водил дочь на карусели, помогал задуть свечу в первый день рождения? Спал на полу рядом с ее кроватью, когда она болела?
Теперь они остались вдвоем. Разрешает ли он ей пользоваться телефоном? Когда она плачет если плачет, находит ли нужные слова? Догадался ли приобнять ее за плечи на похоронах мамы? Сказать что-нибудь вроде: «Те, кого мы любим, никуда не уходят. Они живут в наших воспоминаниях. Главное постараться прожить жизнь так, чтобы она тобой гордилась»?
Красивое имя, говоришь ты.
«Только зря ты мне его сообщил».
Глава 8
Эмили
Эйдан Томас знает, как меня зовут.
Наступает четверг, а его нет. Я решаю, что все пропало. Но вдруг приятный сюрприз: в пятницу вечером, когда я не жду, он материализуется в баре.
Эмили.
Мое имя слетает с его губ, как будто нас связывает давнее знакомство.
Я роняю «привет» и, не удержавшись, добавляю, что не видела его вчера. Улыбка, извинение: срочная работа за городом. Но вот он здесь.
«И все встало на свои места», говорю я, на сей раз молча. Оставляю это при себе. Неожиданный визит Эйдана, звук моего имени из его уст придают мне сил до конца дня и на всю субботу, вплоть до вечера.
В субботу ресторан похож на поле битвы. Городские воюют с местными из-за столиков, и всем не угодишь. Из кухни в зал устремляется поток еды горячей, холодной, без разницы. Нам нужны тарелки, больше тарелок на столах. За стойкой у меня вырастает вторая пара рук. В субботу все хотят коктейли. Один мартини за другим, бесконечная череда твистов[5] и оливок. Я сдираю тыльную сторону большого пальца вместе с цедрой лимона. Запястья ноют всякий раз, когда я поднимаю шейкер, боль из запястного канала отдается в суставах при каждом стуке кубиков льда.
Один из немногих плюсов ресторана: когда он забит под завязку, я погружаюсь в транс. У меня нет времени размышлять или беспокоиться о том, что Ник плевать хотел на большинство моих приказов и ведет себя как засранец (давно пора его уволить, но вдруг другой повар будет еще хуже?). Есть только я и бар, пока не закроется дверь за последними клиентами.
После окончания смены мы идем выпить. Абсурдно, казалось бы, ведь мы сыты друг другом по горло, но иначе нельзя. Если субботние вечера поле битвы, то мы солдаты и должны как-то сосуществовать. И выпивка помогает.
Когда я прихожу, все уже сидят за нашим обычным столиком. Махнув владельцу заведения Райану он неплохой парень, хотя и счел удачным назвать пивнушку «Волосатый паук», я занимаю стул между Эриком и Ювандой.
Говорят, несчастный случай, но я не верю, вещает Кора. Вы видели те тропы? Оттуда чертовски тяжело упасть.
Райан приносит пиво недели, тыквенный сауэр. Пригубив, я изображаю одобрительный кивок.
О чем речь?
Юванда вводит меня в курс дела:
О женщине, которая пропала без вести на прошлой неделе.
Я читала о ней в местном еженедельнике: тридцать с чем-то лет, никаких психических заболеваний или проблем с наркотиками. Художница, владеющая небольшой студией милях в сорока к северу отсюда. Исчезла ночью, и с тех пор ее никто не видел. Телефон и кредитки не использовались.
Полицейский сказал моей сестре, что, по их версии, она пошла в поход и упала в ущелье, говорит Софи. Судя по всему, ей нравился активный отдых.
Но есть же запись с камер наблюдения из круглосуточного магазина, сделанная около семи вечера? вклинивается Юванда.
Софи кивает.
То есть, продолжает Юванда, она заскочила в магазин, а потом отправилась в поход? На ночь глядя?
Эрик делает глоток пива.
Может, хотела посмотреть на закат?
Кора качает головой.
Не-а. Во-первых, сейчас солнце садится раньше. В семь уже не на что смотреть. Да и зачем идти в лес? Закат видно практически из любого места.
Отпив еще один глоток тыквенного сауэра, я со вздохом опускаю стакан на стол. Кое-что не клеится.
Почему они вообще уцепились за этот маршрут?
Кора с побежденным видом опускает глаза.
Ее ботинок нашли в кустах, сообщает она. Хотя не знаю Это всего лишь ботинок. И не объясняет, почему она пошла в поход так поздно, к тому же одна.
Эрик похлопывает Кору по руке.
Люди постоянно делают глупости, тихо говорит он. Чего только не бывает.
Эрик прав, соглашаюсь я. Несчастные случаи не редкость.
Никто не возражает. Все уставились в стаканы либо на оставленные ими влажные круги на столе Райана. Да и как поспоришь с сиротой, которая знает, о чем говорит. Мой отец: сердечный приступ солнечным субботним утром два года назад; мать: автомобильная авария в последовавшем за этим сумбуре.