Люба из соседнего двора
Мои первые попытках завязать дружбу с девочкой были навеяны подражанием более опытным сверстникам по улице и свидетельствовали скорее об отсутствии у меня долгосрочного плана с последовательным выстраиванием отношений, переходящих в близость. Они были настолько неумелы, и по наивности неуклюжи, что изначально были обусловлены на провал. Но это было все-таки продвижением, пробой жизни на вкус, пробой, не опирающейся на опыт, которого не было. Все эти попытки тем не менее складывались в копилку опыта, хотя и были стихийными, не подготовленными и без стратегии. Они даже тактически были непродуманными и случайными. Все отдавалось на волю случая и первые нестыковки и неудачи в таком общении, естественно приводили к их полному прекращению.
Мы вечерами собирались на улице и делились впечатлениями самыми разными и от увиденных фильмов, прочитанных книг, услышанных рассказов, анекдотов и прочих баек. Были и захватывающие сюжеты с девочками, как героинями очень уж откровенных сюжетов. И старший, рассказывающий такие соблазнительные истории, после своего рассказа обычно, наблюдая наши оттопыренные штанишки, подтрунивал над нами. И конечно всегда в воздухе висел вопрос о дружбе с девочками, которых практически ни у кого еще не было. Была в соседнем дворе девочка Люба почти сверстница. Годы тогда никто не высчитывал, на глаз ровесница, а разница в один или два года в любую сторону в расчет не бралась. Все ее видели и даже слегка обсуждали оценочно, без пошлости, но на предмет возможных мальчишеских отношений.
У девчонок, наверное, были свои компании, но мы компаниями не пересекались и девчачьих групп не наблюдали. Так девочки появлялись на улице, куда-то ходили. Люба мелькала чаще других и не раз возникал вопрос, а почему бы с ней не попробовать познакомиться поближе. Надо мной подтрунивали и, видя мой интерес к Любе подталкивали, мол, давай знакомься. И я решился пригласить ее прогуляться в город, может сходим в кино, или погуляем по центру. Люба согласилась, и мы пошли с ней гулять в город. По дороге что-то говорили друг другу, но связного разговора не получалось, так мололи несуразное. Я вспомнил какую-то песенку про Любу и пробовал ее не напеть, а просто пересказать стихами. Ей нравилось, но что еще? В моем скудном багаже тем особых не находилось, неразвитая фантазия тоже не приходила на помощь. Люба что-то поддакивала, но и она не способствовала развитию и продолжению разговора. Прогулявшись до центра, мы вернулись обратно. Сказать, что что-то стало завязываться, похожее на дружбу, я не могу. Мне эта прогулка не показалась интересной, да и Люба как-то не давала повода к продолжению наших встреч, и желания повторить ее не возникло. Может она была старше и понимала бессмысленность нашего общения, хотя она же согласилась прогуляться, значит ей было интересно посмотреть, что из этого получится, и я не вызывал у нее отвращения. А может она была еще глупее меня в этих вопросах. Могу сказать только за себя, я оказался не способен на увлекательные беседы. А Люба не пожелала продолжения по каким-то своим соображениям. Но мы прогулялись, порою держались за руку, и вернулись назад. Встречаясь на улице, кивали друг другу, но продолжения не получилось.
Подглядки
Я одну зиму жил у своей тетки, сестры по папе. Комната была маленькая, нас было четверо. Тетка с мужем спали на кровати у стены, причем она на краю, а муж у стены. Я спал на раскладушке, стоявшей перпендикулярно к их кровати, головой к окну, а ногами в их сторону. Рядом параллельно мне на диване ногами к окну спал ее сын, мой двоюродный брат. Я засыпал быстро и происходившее на кровати ночью не видел. Взрослые же тоже спали. Но к весне ночи становились короче и по утрам свет уже вовсю освещал комнату. Однажды я проснулся раньше времени, и рано было вставать. И приоткрыв глаза, я увидел, что муж тетки приподнялся из-за нее, чтобы убедиться, что я сплю. Я заметил это и быстро закрыл глаза, делая вид, что сплю, но сквозь щелочки глаз стал наблюдать. Вот тетка взяла с полочки дивана, на котором спал брат, коробочку из-под пудры «Красная Москва», в которой, как я потом выяснил, был белый порошок, а он видимо был противозачаточным средством. Что они делали с порошком куда, как и на что его насыпали, я не знаю, но коробочка вернулась на место. Муж еще раз приподнялся из-за спины тети, чтобы надежнее убедиться, что я сплю. А я на любые движения успевал вовремя прикрыть глаза. Поверив мне и, успокоившись, он опустился за спину тетки и стал толчками сзади покачивать тетку. Я смекаю значит трахает. Подглядываю дальше: тетка с закрытыми глазами, лежа на боку спиной к мужу с поджатыми к животу ногами, слегка покачивается от толчков, но лицо абсолютно спокойное.
Покачивание продолжалось, а потом вдруг участилось и совсем закончилось. Все затихли и досыпали последние минуты. А я стал свидетелем утреннего траха, и эта новость разрывала меня. Я потом поделился увиденным мной с братом, но это не произвело на него впечатления, и он дал понять, что ему это не интересно, и мы решили эту тему не разрабатывать, тактично оставляя право взрослым строить свои взаимоотношения по своим потребностям.
Среди студенток
Я продолжал жить в городе. Мама предложила сестре попытаться найти себе работу в городе. Она нашла нам недорогое съемное жилье, в котором мы поселились. Так мы оказались вместе. В съемной комнате с нами жили еще две девчонки. Они были студентками. Хозяйка была женщиной невысокого роста, кругленькая, лет пятидесяти. У нее был поздний ребенок, она работала вахтером в большом учреждении, недалеко от дома в 15 минутах ходьбы.
Студентки спали на одной кровати у окна, справа, сестра на кровати у окна слева, я на раскладушке посредине комнаты, а справа в дальней от окна стороне, через шкаф после кровати студенток, служивший перегородкой на широкой кровати спала хозяйка с сыном. Сейчас трудно представить, как мы жили в одной комнате, правда большой примерно 25 метров. Все-таки девчонки были уже вполне половозрелые с развитой грудью и круглыми попами и со всеми своими биологическими естественными проблемами? Но этот вопрос как-то разрешался, и я не помню, чтобы возникали проблемы. Все как-то размещались в этом ограниченном пространстве, и я не вызывал у девчонок смущения. Неудобства они, конечно, испытывали, но всех такая ситуация устраивала, дешево, но сердито, у мамы тоже не было такого достатка, чтобы снять нам комнату поприличней. Мы не были избалованы удобствами и шиком, стесненность была нормой. Надо добавить, что и туалет был только на улице. В квартире была еще маленькая кухня, там была газовая плита, буфет с посудой, раковина с холодной водой и кухонно-обеденный столик. Я к девчонкам не приставал, никаких поползновений не предпринимал, да они и не возникали. Мы просто общались: кино, книги, театр, игры. Одно время мы даже решили объединиться и готовить еду на всех, но это продолжалось недолго.
Так и жили. Сестра нашла работу, на которой у нее налаживались отношения, и она даже впряглась в общественную работу, при ее характере она легко соглашалась на оказание помощи, на соучастие. Однажды ей нужно было сделать стенгазету. Это было накануне праздника 7 ноября, как же на праздник и без стенгазеты. Но это все неважно, важно то, что она обещала эту стенгазету сделать, и как человек обязательный, переживала, что не успевает, переоценив свои возможности. Я немного рисовал, что-то пытался сочинять, и у меня это получалось. Сестра уже несколько раз пыталась ко мне подъехать, чтобы я ей помог, я все отнекивался, ссылаясь на занятость. А срок уже поджимал, шел последний до праздника день. В этот день она должна была пойти на работу во вторую смену к 4 часам уже с готовой газетой. И она все-таки упросила меня ей помочь. Мы были дома одни, хозяйки не было, сын был в школе во вторую смену. Девчонки были на занятиях. Я согласился, но неожиданно выторговал условие: я сделаю тебе газету, если ты дашь потом себя потрогать и пощупать как я захочу. Не помню точных слов, не помню, чего и как я это говорил, но она меня правильно поняла и согласилась, подумав, что ничем не рискует, если брат ее погладит и слегка пощупает, ей очень нужна была стенгазета. Я что-то нарисовал, что-то сочинил, газета была небольшой, и она у меня быстро получилась. Сестре все понравилось, она была счастлива, что не только не придется оправдываться за невыполнение обещанного, а более того она пойдет на работу с хорошей стенгазетой, которой не грех и похвастаться. До ухода на работу еще было время, и я потребовал обещанного, и она без возражений вынуждена была позволить. Она сидела на широкой хозяйской кровати, перед ней стоял столик, на котором я рисовал и писал. Я отодвинул столик, подсел к сестре и завалил ее на спину. Думается мне, что я все-таки не первый раз пытался пощупать сестру, и она, возможно, мне что-то очень легкое по-родственному позволяла, но не больше, поэтому моя просьба была не такой уж неожиданной, как для меня (какой-то опыт просьб уже был), так и для нее (она знала, что мне не так уж много надо). Вообще-то у меня была некоторая власть над сестрой, с которой она, сдавшись один раз, смирилась, хотя была старше. Помню, мне было около десяти или уже десять мы летом во что-то играли, во что не помню, но потом поссорились. И сестра, как старшая начала качать свои права, а я не соглашался. Мы начали бороться, но в этом у меня было больше преимуществ и, она, спасаясь от меня, убежала в дом, где спряталась под дальнюю кровать, на которой я спал. Я ее под ней засек, заблокировал выход и сказал, что не выпущу ее, пока она не согласится мне подчиняться. Я держал ее под кроватью, пока она не приняла это условие. Вот с тех пор в некоторых критических ситуациях у меня уже было право проявить волю, которой она подчинялась. Поэтому в этот раз она и по договоренности, и по моей настойчивости привычно согласилась. Что я собирался делать? Чего мне хотелось? Н так уж и много. Просто появилась возможность не мимоходом, а целенаправленно пощупать. Конечно, в мыслях было всякое, но опыта и четкого плана действий добиться смутно желаемого не было. Я трогал ее грудь, запуская руки под лифчик, пощипывал соски, гладил по бедрам, залез рукой под подол, пробираясь к треугольнику между ног, что-то мял, щупал. Она по договоренности не сопротивлялась, но была на страже. На раздевание мы не договаривались. Может быть ей тоже нравилось, чтобы я ее тискал и щупал, но и удовольствия не показывала. В общем, я дотрагивался до заветных мест и одно это уже вызывало во мне удовольствие и радостный трепет. Я хотя и выторговал право на свои неумелые ласки, но все же наглости не проявлял, понимая, что большего она не позволит, но мне очень хотелось добраться до резинки рейтуз и залезть внутрь, может мне и удалось залезть, но я не помню тех ощущений. Не знаю, если бы времени было больше, я, может быть, и забрался бы в трусы основательнее, чтобы и потрогать и пальчиком войти, не уверен, что она бы мне это позволила. Сколько продолжалось моё это наивное наслаждение, не помню, скорее всего оно было недолгим. Уже вечерело и сестре надо было бежать на работу. Но и это недолгое удовольствие было прервано. На пороге послышался шум, кто-то возвращался домой, и все пришлось быстро прекратить. Мы заняли свои места вокруг столика со стенгазетой. Пришла сама хозяйка. Следов наших барахтаний не было, просто встали и продолжили сидеть за столиком. А сидеть на ней днем нам разрешалось.