Теперь, в полумраке, который окутал его память, пораженную сначала гематомой, а затем кровоизлиянием в мозг, он пытался поговорить с каждым из этих людей, чтобы доказать, что интересы государства важнее каждого совершенного им поступка и каждой нанесенной обиды. Но он не мог задыхался, потел, хрипел. Таким Салазара увидел Марселу Каэтану, посетивший его 30 сентября в новом звании премьер-министра. Перед Каэтану лежал другой премьер-министр, который «скоро умрет», как он однажды выразился.
Находясь в коме, между жизнью и смертью, Салазар страдал от почечной недостаточности и нарушений метаболизма. Но в больничной палате 68 Салазар был не один. Рядом с ним молилась дона Мария, Вашконселуш Маркеш следил за ним, а доктор Коэлью, который обычно посещал его трижды в день, спасал в случае серьезных кризисов: во время комы их было шесть. Совместно со специалистами Коэлью даже прибегал к дефибрилляции, чтобы купировать приступ наджелудочковой тахикардии. В последние дни октября Салазар пришел в сознание, улыбался и внятно отвечал на вопросы врачей. Дона Мария в углу, накрыв голову вуалью, плакала и целовала четки. Но в ноябре его состояние ухудшилось из-за пароксизмальной тахикардии. Даже самые близкие к диктатору врачи считали его смерть скорой и неминуемой. Вопреки ожиданиям, в конце ноября Салазар поправился настолько, что мог принимать посетителей, и тогда врачебный совет больницы Красного Креста рекомендовал перевезти пациента в резиденцию Сан-Бенту, как и планировал Совет министров. По странному совпадению, в палате 81 той же больницы находился член Государственного совета и председатель Национальной ассамблеи Мариу де Фигейреду, друг юности Салазара. Они вместе учились в семинарии в Визеу, и Фигейреду, как тень, сопровождал диктатора на протяжении всей его политической карьеры.
В бюллетене от 29 ноября говорилось о том, что Салазару больше не требовались искусственная вентиляция легких и кормление через желудочный зонд: он проводил время, сидя в кресле, отвечая на вопросы врачей, медсестер и постоянных посетителей. Решение было принято: 6 декабря объявили, что Салазар вскоре покинет больницу Красного Креста и отправится в свою резиденцию. Но медицинский бюллетень, выпущенный в тот день, таинственным образом оказался аннулирован. Последнее предложение, в котором говорилось, что в Сан-Бенту Салазара будет обслуживать его личный врач доктор Коэлью, распорядился вырезать сам президент Республики. Коэлью был этим явно раздосадован, и поэтому больница решила отложить выпуск заключительного медицинского бюллетеня до 13 декабря.
Коэлью несколько раз просил Америку Томаша принять его, чтобы прояснить это недоразумение. Наконец, 10 декабря он вошел в ворота сада Беленского дворца. Президент сухо сообщил ему, что рядом с Салазаром должен находиться доктор Вашконселуш Маркеш. После бюллетеня от 13 декабря, в котором говорилось, что Салазар выйдет из больницы к «концу следующей недели», Коэлью начал получать телефонные звонки от самых разных журналистов, среди которых был также редактор ежедневной газеты Порту O Primeiro de Janeiro, который попросил его прояснить вопрос, связанный с истинным состоянием здоровья создателя Нового государства. Несколько слов, сказанных журналисту из Порту (тот превратил их в целое опубликованное интервью), оказались в центре ожесточенных споров в политических кругах. За этим последовала дальнейшая отсрочка выписки высокопоставленного пациента из больницы Красного Креста.
Возвращение в Сан-Бенту
Наконец настало 5 февраля 1969 года день выписки Салазара из больницы. У его постели находилось 17 медсестер, готовых к ритуалу фотографирования. За время пребывания в больнице Салазара осмотрели 43 медика различных специальностей, а в операции участвовали 13 врачей. Несколькими днями ранее, во время визита Карлуша Ларруде, профессора оториноларингологии медицинского факультета Лиссабонского университета, Салазар, прежде чем показать по просьбе врача язык, в качестве доказательства своего выздоровления заявил со свойственным ему сарказмом: «Я ничего не покажу, у меня короткий язык!» Затем, по окончании визита президента Республики Томаша, Салазар сказал Коэлью: «Он святой человек». О своей замене на посту председателя Совета министров, столь желанной для самого Томаша, он не знал. По дороге из больницы Красного Креста к Салазару обратился журналист государственного телевидения RTP и спросил его о состоянии здоровья. Диктатор ответил, что ему лучше. Тогда журналист задал второй вопрос: «Что вы думаете о профессоре Марселу Каэтану?» Салазар, не зная о том, что Каэтану занял его место, небрежно ответил: «Это большой политик, но очень амбициозный!» Через три дня после возвращения Салазара домой его близкий друг, кардинал Мануэл Гонсалвиш Сережейра, провел с ним около часа. Выходя из дворца, кардинал рассыпался в восторгах: «Какая разительная перемена! Несомненное выздоровление! Если бы я сам прежде не видел его страданий, я бы не поверил, что он был в столь плачевном состоянии! Мы обсудили текущие проблемы Церкви он дал мне столько поучительных советов!»
Природа встретила начало 1969 года зимними холодами, и Салазар, окруженный врачами и медсестрами, почувствовал в себе силы вернуться к управлению страной. Первым делом он попросил, чтобы ему предоставляли еженедельные отчеты директора ПИДЕ, которые, к счастью, дона Мария откладывала и хранила. Кипа отпечатанных на машинке листов содержала вожделенную для Салазара информацию о положении дел в Португалии и колониях. Кроме того, ему было любопытно узнать, удалось ли агентам поймать каких-нибудь врагов или подпольщиков. Он снова почувствовал себя хозяином миллионов жизней. Печальные вздохи подозреваемых сладко звучали в его голове, снова готовой разложить по полочкам самые разные процессы: аресты, преследования, доносы, судебные расследования, приговоры, вынесенные в упрощенном порядке, постоянные пополнения в рядах узников концентрационного лагеря Таррафал в Кабо-Верде или Форте-де-Кашиаш: катакомбы этого форта были превращены в своеобразное закрытое озеро, из которого торчали головы пытаемых людей, лишенных всякой надежды.
К счастью для себя, Марселу Каэтану оставил на своем посту прежнего министра внутренних дел Антониу Мануэла Гонсалвиша Феррейра Рапазоте, назначенного в августе предыдущего года самим Салазаром. Адвокат из Брагансы заменил Алфреду душ Сантуша Жуниора, уставшего, вероятно, от своей первостепенной задачи систематических репрессий. Гонсалвиш Феррейра Рапазоте был многим обязан Салазару, при этом он назвал «марселизм» новой политической весной. Между двумя министрами существовала определенная преемственность. Душ Сантуш, уроженец Визеу, врач, в прошлом мэр Гувейи (он руководил городом с окончания Второй мировой войны до 1959 года), принадлежал к буржуазии португальского региона Бейра-Интериор. При нем министерство получило контроль над всей государственной администрацией, мэрами, губернаторами, парламентариями, представителями корпораций и т. д. Его преемник, также выходец из северной элиты, сразу же начал контролировать провинциальную «знать» и пресек незаконную миграцию. Оба они также отвечали за управление экономикой страны на всех уровнях, проверяя соблюдение норм, определявших цены на сельскохозяйственную продукцию, и правил доступа на рынок, а также выдавая разрешения на производство определенных товаров по отраслям промышленности. Таким образом, Министерство внутренних дел представляло собой основополагающий элемент той автономии Нового государства, которая не желала никоим образом зависеть от мирового рынка.