И все. У Беркута снесло крышу.
Теперь он снова сходил с ума. Только уже совсем по-другому.
Что-то животное, одновременно плотское и по-мужски хозяйское вырвалось на волю.
Беркут прошелся пальцами по телу ласточки, и она схватилась за его плечи, словно искала точку опоры. Борислав уселся на лежак, расположив Алю на своих коленях, лицом к себе.
Фактически она сидела на его каменном стояке, который аж вздрагивал от каждого удара бешеного пульса.
Было больно и так приятно Впервые Беркут испытывал нечто подобное. Переживал, смаковал, прочувствовал.
Купальник Али он снял на раз. И сразу же втянул в рот один из ее сосков. Аля царапнула спину Беркута и выпрямила спину. Борислав поиграл со вторым соском, жмурясь от удовольствия, не в силах остановиться. Лизнул солоноватую после бассейна кожу и ощутил какая же она глянцевая. Прохладная. А ему так не хватало сейчас этой прохлады!
Кровь шумела в ушах, на висках выступила испарина напряжения. Беркут из последних сил пытался продлить предварительные ласки. Стискивая зубы до хруста и ощущая, будто ему кислород перекрыли. И он знал, как вернуть себе дыхание.
Чуть приподнял Алю и попытался стянуть плавки. Однако влажная ткань прилипла к коже намертво, и Беркут плюнул. Освободил внушительное свидетельство своего желания и вошел, чувствуя какая же она тесная. Слишком тесная для женщины, которая уже знала мужчину. Как же сладко было протискиваться, до конца, до упора и затем повторять это движение.
Аля откинулась назад, и ее груди подпрыгивали от бешеных толчков Беркута. Это тоже так заводило! Они были тяжелые и одновременно достаточно подтянутые.
Тонкую талию ласточки Беркут почти обхватывал руками. От мысли какая же она хрупкая, какая нежная и лакомая, в паху сводило спазмом и Борислав лечился, снова и снова толкаясь.
Когда они с ласточкой одновременно пришли к пику, она замерла, сильнее обняв Беркута, и он притянул ее, поцеловал так, словно не мог выразить благодарность иначе.
А потом опрокинул на лежак, наконец-то, победив влажные плавки.
* * *
Аля
Я понятия не имею почему отдалась Беркуту.
Я вообще в тот момент не думала.
Вот мы резвимся в бассейне. Шутим, смеемся, играем друг с другом, как заведенные. Словно вообще впервые увидели подобное развлечение.
А вот я уже сижу верхом на Беркуте и не могу остановиться.
Происходящее кажется таким Ярким, острым, что хочется закрыть глаза и смаковать его вкус и одновременно таким естественным
Не знаю, когда этот ток между нами спаял наши тела намертво.
Так, что все вопросы, сомнения и запреты просто выветриваются из головы.
Остается только Беркут. Его каменное возбуждение. Его жажда моего тела. Такая что ухх Он будто вообще женщин никогда не видел.
Я знаю о его опыте и это еще больше кружит голову.
Беркут издает гортанные звуки: нечто среднее между рычанием и стонами наслаждения.
А я я просто получаю удовольствие от нашей близости.
От того, как тело резко охватывает судорожное напряжение и затем наступает блаженная расслабленность. До неги, до какого-то невозможного мига, когда вдруг земля и небо меняются местами. И нарастает внизу томление
После первого оргазма меня потряхивало еще несколько секунд. А Беркут вдруг уложил меня на лежак и, сбросив плавки окончательно, навис сверху.
С каменной эрекцией!
Заметив мое к ней внимание, Беркут усмехнулся.
А я говорил, что никогда так не хотел женщину. Чего удивляешься?
Я усмехнулась.
Уже не удивляюсь.
Он довольно провел языком от моей груди ниже и ниже поиграл там, где собирался тугой узел и стекалось тепло. Я выгнулась и издала стон. Беркут снова довольно усмехнулся:
Лучшее, из всего что ты сегодня сказала!
Шовинист! пискнула я.
И Беркут вошел в меня снова, сразу на полную длину.
Двинул бедрами, словно пытался устроиться получше, и мы начали двигаться в унисон. Чуть медленней прежнего, смакуя происходящее. Одновременно трогая друг друга руками везде, не останавливаясь и не замедляясь. Потому, что прерваться казалось просто немыслимо.
Казалось, нет ничего более правильного и необходимого, чем принадлежать Беркуту.
Я еще никогда подобного не испытывала.
Переживания, эмоции, ощущения захлестнули и закрутили, как девятый вал неопытного пловца.
Но затем я словно выныривала и делала жадный, первый глоток воздуха. И передать это чувство наполнения чем-то жизненно-важным, вперемежку с облегчением наверное, просто невозможно.
Беркут вымотал меня до предела. Я просто растеклась по лежаку безвольным расслабленным куском плоти.
И только тогда он остановился. С минуту смотрел на меня с каким-то значением. Чуть прищурился и впивался в лицо взглядом. Ковырялся там. Будто собирался что-то понять. Опять разбирал меня: мимику и мое нутро на составляющие части. Чтобы каждую изучить под микроскопом своего неусыпного внимания.
Но затем вдруг поднял, закинул на плечо и двинулся к двери в душевую.
Мы мылись молча, пока Беркут нежно гладил меня, время от времени словно инстинктивно касаясь губами: виска, плеча, щеки Опасно приближался к губам и едва ощутимо их касаясь, отстранялся, будто обжегся.
А когда мы завершили моцион, Беркут вылез первым, протянул мне полотенце, и обвернув другое вокруг своих бедер, заявил тоном, не терпящим возражений:
Я жду тебя на ужин, через сорок минут. В моей комнате. Ирине все принесут в ее новое жилище.
Я даже не успела возразить или хотя бы возмутиться тем, что этот мужчина снова сел на любимого конька всеми управлять и рулить.
Однако Беркут вдруг опередил град моих возмущений.
Извини, Аля. Привычка. Давай вместе поужинаем?
И вроде ничего особенного он не сказал Но у меня в груди екнуло и предательские мурашки побежали по коже так, что даже махровое полотенце не избавило от ощущений.
Ну так что скажешь? Пожалуйста
Это слово вбило последний гвоздь в гроб моего феминизма и возражений. Они там вместе и задохнулись. Без кислорода эмоций, которые их подпитывали.
Потому что Беркут повалил все мои сомнения на лопатки.
Он не умел просить, я это видела. И извиняться Борислав не привык тоже.
Я приду, иначе ответить я уже просто не могла.
Никак.
Беркут улыбнулся совсем иначе, чем прежде. Как мальчишка, получивший на Новый год велосипед, о котором просил Деда Мороза. Он ощущает не столько радость от подарка, сколько причастность к чему-то большему, к чуду что ли
Оно шуршит на пальцах вместе с упаковкой, похрустывает во рту печеньем и пахнет мандаринами
С этим выражением лица Беркут двинулся к двери и чуть не впечатался в ее край. Еще минута и его бедро встретилось бы с металлической ручкой. Я собиралась окликнуть Борислава. Но он притормозил, усмехнулся и развел руками: мол, ну вот так ты на меня действуешь. Чего уж?
И вышел из душевой.
* * *
Беркут
Беркут еще никогда не менял собственных решений. Потому что неизменно все долго обдумывал и действовал не наугад четко по плану.
И вот он испытывал все прелести женского ПМС, хотя ничего подобного у мужика не должно быть.
Метался от одного решения к другому, бросался из одной крайности в другую.
Несколько раз Беркут почти переслал Але аудио сообщение от Алексея.
Чтобы ничего не пояснять, не отвечать на вопросы, каждый из которых словно ножом по сердцу. Чтобы не сомневаться в каком виде подать информацию.
И всякий раз перед нажатием кнопки «отправить» Беркут все удалял, потому что его внутренние часы вдруг запускались с невиданной скоростью. Он снова понимал: до ухода Али в таком случае один день. Один! День!
И это совсем не помогало поступить правильно.
Если бы она дала знак, сказала что-то такое Намекнула, что все равно готова остаться. Под совершенно любым благовидным предлогом.