Я потянул за веревку, скрытую в ветвях, и, наверное, где-то в недрах пещеры раздался неслышный мне звон.
Камень расступился, и Хорнбори вышел ко мне, в серебряной шапке, в кожаном кузнечном переднике. Я знал, что за внешними каменными дверями есть и внутренние. Уж гномы умели основать неприступное логово. Мелкие, но рукастые недомерки. Я вот не могу соорудить ничего прочнее шалаша.
Хорнбори спустился ко мне и крепко поздоровался за руку. Я вдохнул и выдохнул как можно тише, закусил губу и тут же отпустил. У меня еще был шанс сделать шаг назад, шанс сказать.
Но Мерна. Только ради тебя, сестра. Только. Пусть меня считают не совсем человеком, пусть я совершал преступления и едва не был за них казнен, но это только ради тебя.
Принимай товар, Хорнбори, сказал я.
Вот и все.
О Мерна, я надеюсь, еще не поздно; надеюсь, я узнаю тебя, когда увижу. Я так стараюсь, Мерн, пусть мы с тобой похожи только глазами мои рыжие, как ржавая пыль, твои оранжевые, как янтарь; но я поклялся защищать тебя, сестра, и не нарушу эту клятву.
Гном принял Фемура, восхищенно оглядел его. Тот стоял смирный, глаза стали лиловыми, никакой огонь не бегал в них, искры не гуляли по шерсти, и сама она улеглась, не топорщилась.
Твоя красавица покрасит его в черный?
Заказчик не оговаривал. Погони не было?
Было много всякой мути, сказал я, но все осталось по ту сторону Гемоды.
Я врал, конечно. Все, кроме зверя, которого, не ведая того, Хорнбори держал за уздечку.
А как там Грани?
Грани Кровожадный отнял, прости.
Хорнбори только вздохнул.
Ладно. Славный был жеребец, надеюсь, он не мучился.
И я надеюсь, сказал я ровным голосом, вспоминая дикий крик коня, гнавшийся за мной по чащобе.
Гном отдал мне мешочек с золотом. Я взвесил его на ладони, тяжелый, холодный, какой-то весомо ненужный. Он не мог ничего искупить, и я прикусил свой лживый язык, чтобы не отказаться от награды.
Но я лишь поблагодарил и попрощался, и мне оставалось лишь ждать, когда яблоко Бетони сделает свое дело. Ждать и вспоминать.
Кто-то рыщет здесь, я чую, сказала ведьма, подняв занавешенные кожей глаза к небу. Кто-то пришел.
Это я, Бетони, ответил я, выходя из-за сожженной молнией сосны. Да, я дождался удобного момента.
Снова ты, Альбин, сказала она сыпучим и жестким голосом, будто два камня-песчаника потерли друг о друга. Отвернись, я затяну шнуры.
Я продолжал глядеть в упор.
Она молча посмотрела на меня черно-серыми щелями невидящих глаз. Потом отвернулась сама, сгорбилась.
Но я-то видел ее отражение в стекле окна.
Она потянула за шнуры на висках, и кожа стала натягиваться на лицо, как маска. Появились мерзкие глаза, маленькие, круглые, словно иссохшие, похожие на смородину. Ввалившийся нос, крупный рот я видел синевато-белые, как разбавленное молоко, зубы, пока сухие серые губы натягивались на челюсть, где им должно быть.
Лицо ее встало на место. Она повернулась ко мне. Помятые красные глазки уставились на меня.
Пошли в дом, сядем за стол, сказала Бетони. И рассказывай.
Я смотрел, как за Хорнбори и Фемуром закрывается дверь. Вдалеке, очень вдалеке, стрекотала сорока, кто-то тревожил ее.
Я достал ключ и сжал его в руке, просто чтобы что-то сжать, иначе я сломал бы себе пальцы.
Я знаю, что ты будешь просить, сказала ведьма. Мне интереснее, что ты пришел предлагать.
Я хочу вернуть сестру. Я знаю, что тебе нужна чужая краса, чтоб держать свои кости вместе. И я предлагаю сказочную красавицу, если ты вернешь мне Мерну.
И кого же? Неужели эльфку? Так об нее я обожгусь, друг Альбин, я уже пробовала. Нет, друг Альбин, ступай домой вечер поздний, а ввечеру тут всякое ходит, сказала Бетони и довольно захихикала.
Я чувствовал, что пора пришла, и подошел к закрытым дверям гномьей пещеры. Яблоко уже должно было подействовать.
Лучше б вы, парни, добывали руду. Лучше б я никогда вас не знал.
Я вытащил меч.
Не эльфийку, Бетони. Я добуду тебе гномиду. Об нее ведь не обожжешься.
Бетони замерла, уставилась на меня. Настолько неподвижно, что я бы побился об заклад, что это тело мертво, если б не говорил с ней секунду назад.
Как ты хочешь это сделать? спросила она.
Через третьи руки я заказал у гномов-конокрадов Фемура, и теперь он согласится впустить твоего коня в свои пещеры. Ты славишься умением превращать и превращаться, так ты сможешь обернуться своим конем, или вроде того?
Она задумалась. Ненадолго.
Не совсем так, но есть способ. Ради такого дела найду.
Так правду говорят, что они красивы?
Правду, друг Альбин, а как же неправду. Сами гномы любят рассказывать про страшных-бородатых, чтоб своих красавиц уберечь. А на деле милее гномки девы не сыщешь. Только их сильно, друг, стерегут. Даже один от другого.
Я тебе не друг. У меня есть ключ от ее покоев.
Я не стал рассказывать, как Наин втайне сделал копию ключа, влюбившись в невесту Хорнбори; как поссорился с ним и был изгнан, и как проболтался мне о красоте девицы, страдая от безответности и разлуки.
Как погиб, и как я выгреб ключ из его костей.
Но Бетони и так согласно кивнула страшной головой.
Я приложил ухо к камню. Чтобы услышать ржание, переходящее в рык, и удары, и крики. Меня затошнило, из моей спины прорастали ледяные иглы ужаса.
Там зверь, которого я впустил, которого накормил яблоком ведьмы, вырвался на волю, и никто ничего не мог с этим поделать. Неприступная крепость гномов погибала изнутри.
Возьмешь Фемура на конюшне. Ты пахнешь мной, и он пойдет к тебе. Помни, здесь мои земли, и до самой Козьей чащи никто не тронет тебя без моего дозволения. А с моего Сейчас Баргеста позову, ступайте, а он вас нагонит. Почуешь его попридержи коня, а как дело будет сделано, шугни его моим именем. А после продолжай путь.
А дальше, чтоб ни стало не бойся, только перед пещерой дашь коню яблоко, что я приготовлю. Привезешь гномку мне и Мерна твоя, двоих мне не надобно. А что ж ты, друг Альбин, на гномов зло затаил?
Нет, ответил я. Они хорошие мужики.
Любишь сестру?
Никого нет дороже, старая ты тварь.
Это хорошо, обрадовалась Бетони. Значит, будешь стараться!
Она смеялась, и какая-то ночная птица вторила ей криком из лесов за рекой.
Дверь распахнулась наружу, и они выбежали мне навстречу, двое Хорнбори и Мили, я его видел однажды, и давно. Фемур выскочил вслед за ними, роняя кровь с клыкастой морды. Он весь был забрызган.
Альбин, беги! Эта тварь заколдовала коня!
Я молча прошел мимо, с мечом наголо, отодвинув гнома. Зверь сунулся мне поперек дороги.
Именем Бетони, прошептал я.
Альбин! закричал Хорнбори, бросаясь на меня. Я ударил его крестовиной меча, и он покатился с разбитым лицом. Да он и так истекал кровью.
Я направился к двери в задней стене огромной мастерской, переступая части маленьких тел.
Жаль, я не могу решить это по-другому. Я бы многое отдал, чтобы заставить тебя страдать.
Если б не я, вы с сестрой уже костьми б легли на болоте, друг Альбин! Бетони закончила колдовать над восково-белым яблоком, плюнула на него и насухо вытерла рукавом. Меня передернуло.
Не зови меня другом.
А чего ж не звать-то, друг Альбин? Твоя мать так сильно сыночка просила, что я не смогла ей отказать. Только, сказала, сын твой мне послужит однажды.
Я в ужасе вытаращился на нее, не в силах понять, врет она, бредит или ни то, ни другое.
Бетони засмеялась железным, трескучим смехом.
Я поднялся, вдохнув сухим от страха ртом, и молча выскочил за дверь.
Я повернул ключ. Рука почему-то не дрожала. Толкнул дверь и вошел в покои.
Она сидела спиной к стене, в зеленом кресле, в лиловом платье, миниатюрная, тоненькая, с сияющей кожей открытых плеч, огромными прозрачно-зелеными глазами, фарфоровая и бархатная одновременно.
Она не спросила ничего, только затаила дыхание, испуганно глядя на меня.
Горячие, как лава, слезы ужаса подступили к моим глазам и жгли их так же, как мою душу.