Большинство языков, многозначительно рассказывал он, исчезнут. Поскольку ее это заинтересовало, Илай блеснул своей излюбленной статистикой, как «Ролексом»: из шести тысяч языков на Земле девяносто процентов находятся под угрозой вымирания, а половина исчезнет до конца следующего века. Горстка оптимистов надеется спасти некоторые из них; большинство ученых пытаются хотя бы задокументировать крупицы утерянного. Его работа представляет собой отчасти реконструкцию, отчасти диссертацию, отчасти реквием, говорил он. Лилия слушала молча, явно не без восхищения, и задавала здравые вопросы именно в тот момент, когда он начинал сомневаться в неподдельности ее интереса. Она заметила вскользь, что ей более знакомы исчезновения локального характера отдельных людей, гостиничных номеров, автомобилей. Она не привыкла к масштабным исчезновениям. Представь, говорил он, что половина слов на Земле исчезнет. А тем временем вообще-то он прикидывал, что случится, если попытаться поцеловать ее в шею. Она кивала, глядя на него с противоположной стороны столика.
Три тысячи языков обречены на вымирание. Илай был одержим непереводимостью: его замысел и тема диссертации (или того, что было диссертацией до того, как она внезапно схлопнулась и мгновенно превратилась в незавершенку) заключались в том, что каждый язык на Земле содержит по меньшей мере одно ключевое понятие, не поддающееся переводу. Не просто слово, а понятие, наподобие déjà vu во французском, звучащее безупречно и прозрачно на родном языке, но для толкования на иностранных языках требуются целые громоздкие абзацы, и то не всегда получается. В языке юп-ик, на котором говорят инуиты Берингова моря, имеется понятие «Эллам Юа» духовный долг перед миром природы или проявление отзывчивости и благородства во время странствий по этому миру, или образ жизни, отдающий дань уважения душе другого человека, душе камня или дерева; иногда переводится как душа, иногда как Бог, но не означает ни то, ни другое. В языке народа киче из языковой семьи майя встречается понятие Nawal духовная сущность, но при этом обособленная от личности; иное начало, более или менее альтер эго или аватар, дух-охранитель, которого невозможно вызвать.
Он продолжил: если исходить из предпосылки о том, что в каждом языке есть нечто такое, чего нет в других языках, категория, перевешивающая совокупность составляющих язык слов, тогда утрата будет весьма весомой. Речь не столько о потере трех тысяч слов, обозначающих все на свете. Не существует трех тысяч слов, обозначающих все на свете; носителям языка юп-ик ни к чему описывать тигров, живя в высоких арктических широтах; носителям языков в джунглях ни к чему обозначать северное сияние. Речь вообще-то не о словах. Его замысел, идея, лежащая в основе диссертации, заключается в том, что уходят во тьму не просто языки, не просто три тысячи комплектов каждого слова, а три тысячи укладов жизни на Земле.
Извини, сказал он наконец. Я выражаюсь чересчур витиевато.
Нет, что ты. Мне интересно, ответила она.
Лилия слушала его очень долго. Они встретились в полдень, а уже вечерело. Минули недели с тех пор, как он впервые обратил внимание на девушку, тихо сидящую в кафе «Матисс», проходя мимо витрины или заглядывая на чашечку кофе. Лилия частенько здесь бывала, и когда они оказывались там в одно и то же время, Илай старался присаживаться к ней поближе. В тот день, когда он, покинув Томаса и Женевьеву в кафе «Третья чашечка» по ту сторону перекрестка, забрел в кафе «Матисс», там, слава тебе господи, не оказалось свободных мест, и в отчаянии, очертя голову, он направился прямиком к ее столику, протиснулся на стул напротив нее и представился. По какому-то невероятному стечению обстоятельств она улыбнулась в ответ и назвала свое имя, вместо того чтобы послать его подальше, дожидаться, когда освободится столик. И уже прошло то ли шесть, то ли семь часов. В кафе воцарилась тишина, и официантка дневной смены ушла домой. Ее сменщица, облокотившись о стойку бара, глазела на будничную улицу.
Ну а ты? спросил он. Мне нравятся мертвые языки, как ты знаешь, а что нравится тебе?
Живые языки, ответила Лилия. Чтение, фотография, пара-тройка других вещей. Ты работаешь поблизости?
Да, в нескольких кварталах отсюда. Торчу в картинной галерее и пялюсь на стену четыре дня в неделю. А ты?
На стену? А почему не на картины?
Не так уж много там картин, а вообще-то их там вовсе нет Я не люблю говорить о своей работе, сказал он. Я не в восторге от нее, если уж начистоту. А ты кем работаешь?
Посудомойкой. Ты любишь путешествовать? Я недавно ездила в Нью-Мексико; ты там бывал?
Несколько раз. И вот что любопытно, сказал он, мы говорим уже несколько часов, а я почти ничего о тебе не знаю. Ты из каких мест?
Она улыбнулась.
Это покажется очень странным, ответила она, но я жила в стольких местах, что и сама точно не знаю.
Понятно. А ты в Нью-Йорке давно?
Недель шесть, уточнила она.
А до этого где жила?
Ты хочешь знать, где я жила, когда села на поезд до Нью-Йорка?
Да. Именно. Ведь ты же приехала сюда откуда-то.
Из Чикаго, сказала она.
Он подумал: наконец что-то проясняется.
Долго там жила?
Нет. Несколько месяцев.
А до этого?
В Сент-Луисе.
А еще раньше?
В Миннеаполисе, Сент-Поле, Индианаполисе, Денвере. На Среднем Западе. В Новом Орлеане, Саванне, Майами. В нескольких калифорнийских городах. В Портленде.
А есть места, где ты не бывала?
Иногда мне кажется, что нет.
Ты заядлая путешественница.
Да. Я стараюсь говорить об этом открытым текстом, сказала Лилия.
Илай не совсем понял, что она имеет в виду, но не придал этому значения.
Ты говорила, что тебе нравятся живые языки, напомнил он.
Мне нравится переводить.
Что переводишь?
Что придется. Газетные статьи. Книги. Просто мне по душе этим заниматься.
Знаю четыре с половиной языка, не считая английского, рассказывала она, когда он попросил ее раскрыть подробности. Испанский, итальянский, немецкий, французский. По ее признанию, русский у нее в лучшем случае хромает. Кончики его пальцев согревали ее запястье.
Мне завидно. Я не говорю ни на одном живом языке, кроме английского. Что еще ты любишь?
Греческую мифологию, сказала она. Мне нравится репродукция Матисса над баром. Ради нее вообще-то я сюда и хожу. Она кивнула на противоположную стену, и он обернулся, чтобы взглянуть. «Полет Икара», 1947 год, одна из поздних работ Матисса, того периода, когда он отказался от живописи в пользу декупажей из бумаги. У него отнялись ноги, тело перестало слушаться. Икар черным силуэтом падает сквозь синеву, руки распростерты воспоминанием о крыльях, вокруг яркие всплески желтых звезд в темно-синем небе. Он бескрылый и почти у поверхности воды. Матисса не станет через семь лет. Икар стремительно падает в Эгейское море, и на нем красное пятно символ последних ударов сердца в груди.
Мне тоже нравится мифология. Когда ты увлеклась греческими легендами?
Спустя два дня после моего шестнадцатилетия.
Очень точно. Книгу подарили на день рождения?
Нет, какой-то знакомый рассказал эту историю, вот я и прочитала при первой же возможности. Я не очень-то разбираюсь в Матиссе, но люблю эту репродукцию. И сюжет люблю, сказала Лилия. Пожалуй, это самая печальная греческая легенда. Она сморгнула; в ее голосе вдруг послышались нотки переутомления. Который час?
Поздно, сказал он. Наверное, часов восемь. Можно я провожу тебя домой?
Лилия жила на съемной квартире с видом на вентиляционную шахту каменную стену в трех футах от окна. Ночь наступала в половине второго пополудни. Когда Илай навещал ее, ему казалось, что он очутился в пещере или вне времени. Ложем ей служил матрас, брошенный на пол. В чемодане с крышкой, прислоненной к стене, было месиво одежды и мятый конверт. У нее имелось моментальное фото времен ее детства, аккуратно прикрепленное кнопкой к стене: Лилия в закусочной, ей двенадцать. Лето. Какой-то отдаленный южный штат. Они с официанткой облокотились на стойку.