Госпожа! Они тронулись в путь, и хриплое «жа-а-а» на выдохе напомнило звук, с которым спускают кузнечные меха. Снег хрустел под ногами громко и влажно. Гектору пришлось повысить голос, и тот стал тоненьким и звенящим. Чонса почувствовала запах его пота: миндальная пудра и розовое масло. Гектор был евнухом. Клянусь именем Малакия, его милость не мог позволить черному безумию разгуливать по его землям!
Что за девочка? непонимающе нахмурился Брок, обернулся к служке и придержал его, оступившегося, за локоть. Со стороны выглядело по-другому, будто стиснул и подтянул к себе ближе. Чонса давно заметила: всё, что говорил старик, звучало как угроза. Всё, что он делал, напоминало прелюдию к насилию. Почувствовав это, Гектор тихо заскулил.
Его милость в самом деле ожидал гостей. Ах, дражайшие, я не знаю, кого именно, но нам велели готовить покои Лучшие, что есть в замке.
Лучшие покои для какой-то девочки? Она что, его выродок?
Вы что! Его милость святой человек, он бы никогда не предал свою жену, тем более та недавно родила
Ну-ну, хмуро протянул Брок и крикнул Чонсе, угрюмо продолжающей свой путь во главе процессии. Ищейка, будь осторожна! Если девочка так важна, лучше бы нам держать ухо востро.
«Буть остолозна», тихо передразнила малефика. А я-то подумала, что ты в кои-то веки волнуешься обо мне
Всё это не имело никакого значения болтовня, шутки и неприкрытая ложь Гектора ведь если Ищейка и умела что-то, так это идти по следу. Ощущение безумия и отчаяния чувствовалось ей так же явственно, как текущий по спине пот.
На север. Да, тут пахнет сильнее.
Шаги скрипели. Снова пошел снег, мокрый и теплый. Рыжеватые отросшие пряди липли к лицу Чонсы, лезли в глаза. Она убирала их за уши, но они все равно освобождались, прямые и тяжелые. В конце концов Шестипалая опустила ресницы и пошла только по запаху.
Что вы знаете об этой лавочнице? устав от тишины и звуков пыхтения, спросил Джо.
Да ничего. Обычная девка. Осталась сиротой, её дядя пригрел под крылышком, заботился, одевал
Какой сердобольный. И вторую сестричку не забыл, да? пропела Чонса. За годы путешествий она всякого насмотрелась. Гектор тоже не дрогнул, не стал божиться, только тоскливо вздохнул, скорбя о крестьянской нравственности.
Ах, кто ж теперь скажет Ни племянницы, ни дядьки
Глаза все еще жгло от белизны, на губах горчило от слез и пота. Чонса зачерпнула снег и растерла себе по лицу, а после заметила что-то в десятке метров в стороне. Темнели глубокие мазутные шаги, дальше виднелся долгий росчерк грязи прямо под ними болото, достаточно вязкое, чтобы женщина с ребенком на руках провалилась по пояс. Следы были запорошены снегом, но Чонса сняла с высохшего зонтика цикуты[3] пучок растрепанных шерстяных ниток. Перетерла в пальцах. Поднесла к носу, сделав глубокий вдох
Сестричка Отведи меня к дяде Лиме.
Да Да, конечно. Все что захочешь.
ругнулась сквозь зубы, так грязно, что на Гекторе задымилась шапка.
Возвращаемся.
Но Ведь
Возвращаемся в Рейли! Чонса передернула плечами, дыбом поднимая шерстяной воротник плаща. И там, милый Гектор, ты отправишь голубя в Лиму. А мы передохнем и галопом в путь. Черт, как жрать-то хочется
Чонса сердито пнула снег, засыпая им некрасивое пятно грязи и цепочку шагов.
Брок первый прошел мимо застывшего евнуха, шипя и ругаясь себе под нос. Джо молча развернулся за ним следом, а Чонса задержалась положила ладонь на плечо Гектора, и тоже пошла, стараясь наступать в уже протоптанные следы.
Если бы Гектор не был толст и лишен выносливости (читай пунцовый от нагрузки, как кровь ягненка на алтаре язычников), он бы побледнел. А так только открыл глаза шире возможного и его «Ах!» прозвучало карканьем. От страха за своего господина или от того, как легла на его плечо уродливая шестипалая ладонь проклятой девки почем знать?
Лима Я правильно понимаю это название местности, замка и дворянское имя? У картографа было туго с фантазией или у ландграфа богато с самомнением?
Кто ж знает.
Таверной управляла самая крупная и самая рыжая женщина во всем Бринморе. Руки у нее были огромные, красные, покрытые багровыми пятнышками веснушек, а голос звучал ниже и мощнее военного рога. Видимо, из-за своей мощи она совсем не боялась малефику и даже могла поддержать разговор: неумело и скупо, но без стеснения. В общем, Чонса почти влюбилась. Кроме их троих и дородной хозяйки в питейном заведении едва ли мог поместиться кто-то ещё. Видно было, что домишко пусть и был сколочен на совесть, но у совести этой было бедно в кошельке. В столице Чонса видела псарни больше, чем рейльская таверна. У неё даже не было названия! Да и зачем, если на всю деревню есть всего одно заведение, где можно пропустить по чарке.
Пшенная каша была густо замешана с медом, ключники обгладывали мясо с костей, плащи исходили паром у очага. Гектор отправился в монастырь там была голубятня с птахами из Лимы. Продрогшим путникам бесплатно налили теплого грога, от которого Чонса стала разговорчивой и веселой, вопреки всей мрачности текущей ситуации.
Расскажи про эту лавочницу. В таверне слухи жужжат, как мухи.
Великанша из Райли (почти на голову выше кобылицы-Чонсы!) недобро покосилась на Шестипалую, но со вздохом ответила:
Хорошая девка была. Тихая и скромная.
Раз так, то что же к ней никто не сватался?
Сватался, да дядька не пускал. Строгим был и жадным, мир праху его. Рабочих в лавку нанимать это платить надо, а так задарма помощница. Одна, потом вторая растет
Хозяйка нахмурилась, густо сплюнула на стойку и принялась растирать тряпкой. Под платьем с вышитыми на груди цветочками от движений туда-сюда перекатывались мускулы. Грубое лицо выразило работу мысли:
Я вот как думаю. С тем, что её ублюдок насильничал, она, может, и могла смириться. А вот потянул он к сестре лапы, она и того
Так сестра же совсем ребенок была, да? Чонса тоже свела брови.
Семь лет.
Её поразило, с каким спокойствием крестьянка говорит о таких вещах, как насилие, кровосмешение и убийство. Понятно Чонса она прошла через войну, охотилась на людей и делала много плохого, но у всего была цель и смысл. В низах же все происходило само собой. Инстинкты и грехи сливались воедино, и их продуктом стала Дебби.
Почему соседи, знавшие обо всем, не вмешались? Не дали лавочнику тумаков, не напугали судебной расправой? Неужели все в Рейли жили так, что эта ситуация не была чем-то выдающимся? Быстрее бы разобраться с этим и умчать обратно Чонса скучала по парильням в столичном малефикоруме и сейчас хотела смыть с себя больше, чем пот и лошадиную вонь.
О гостях ландграфа не слышали?
Трое, как вас. Мальчишка живой был
Дрожание белесых ресниц, «маленькая госпожа» Чонса глотнула грога уже остывшего, но все еще вкусного.
Ну, уже нет, легкомысленно пожала она плечом. Алкоголь приятно туманил рассудок. Раздался скрип дверей, и розовая голова Гектора просунулась в таверну.
Господа ключники, отобедали? Наши лошадки готовы!
А голубь? Улетел? Брок вытер пальцы о стол и тяжело поднялся. Чонса знала, что от этой погоды у него болели скрипучие кости, но он никогда не жаловался и не просил у малефики лекарств. Слишком гордый этот довод пока перевешивал ту сторону весов, где было «слишком дряхлый и больной». Написали, как сказано?
Конечно, господин! Врата закрыть, пришлых девок не пускать Ох, Добрый боже, надеюсь, что еще не слишком поздно
Пусть разум малефики и был слегка затуманен алкоголем, она трезво оценила, что надежда Гектора напрасна. Дебби уже наверняка достигла Лимы, а если так, то врата будет закрыть некому. Черное безумие болезнь заразнее чумы и страшнее лепры. Оно распространяется, как яд по рекам, заставляет людей сходить с ума и делать самые кошмарные вещи, на которые может толкнуть невыносимая мука. Чонса своими глазами видела, как обезумевшие рассекали себе головы камнями и запускали руки в собственные мозги, пытаясь достать из них источник боли. Распространение бешенства могла прекратить только смерть первопричины.