Это у вас столбики не ровно стояли.
Столбики стояли как положено.
С этим вы потом разберётесь, сказал оперуполномоченный, а сейчас с вас, товарищ капитан, надо снять показания.
После всех процедур Денис сказал Андрею и оперуполномоченному:
Подождите меня у входа. На моей «ласточке» поедем.
Как только за Андреем и опером закрылась дверь, капитан ГИБДД с гневом вскричал:
Это подстава, Денис Валентинович.
Согласен, виновато сказал Денис и достал из «дипломата» две бутылки коньяка. Этот участковый к моей жене приставал, до слёз довёл. Должен я был ему морду набить? За подставу я дико извиняюсь, но без этого нельзя было. Большое спасибо, товарищ капитан, за понимание и содействие.
Денис поколебался и достал ещё банку маринованных огурцов. Капитан взял в руку бутылку коньяка.
Армянский, пять звёздочек, задумчиво произнёс он.
Именно этот коньяк Черчилль любил, поторопился сообщить Денис.
Мы что, будем закусывать коньяк маринованными огурцами? прозвучал вопрос из-за спины капитана.
Иванов, сказал капитан, кто сказал, что тебе вообще нальют? Правильно, Денис Валентинович, поступил, за свою бабу морду набить святое дело. Ты обращайся, если что.
Полковник Орлов с недовольным видом читал показания из ГИБДД.
Да, интересный поворот, сказал он, откладывая бумаги в сторону. А ну покажи руки, приказал Денису.
Денис показал.
Костяшки не сбиты.
Так он в перчатках был, товарищ полковник, жалобно произнёс Лаптев.
Даже если бы и были сбиты. Что это доказывает? Но это ещё не всё, сказал Андрей с лёгкой улыбкой.
Не всё? Я начинаю вас боятся, Андрей Александрович, грозно произнёс полковник.
Что поделать? Такова се ля ви, как говорят у них, притворно вздохнул Андрей. Как я понимаю, если господин Тимошин напишет заявление, то у вас «висяк» нарисуется.
Всё правильно, согласился полковник, и нанесение побоев участковому милиционеру при исполнении.
А вот мне интересно, товарищ полковник: что делал ваш участковый в торговом павильоне «ИП Тимошин Д. В.»? А?
Как что? Проверял правильность работы ИП.
Один? А положено двоих направлять. Вы направляли? Кто нарушает: вы или он?
Андрей смотрел на полковника невинными глазами, полковнику стало не по себе.
В торговом павильоне, продолжал Андрей, он сексуально домогался госпожу Тимошину, и выманил у неё денежные средства в размере четырёх тысяч рублей. На лицо чистое вымогательство, в просторечии рэкет.
Она чек не пробила, сообщил Лаптев.
Не правда, возразила Юля, я сняла перед уходом из палатки Х-отчёт. Вот они эти сигареты. Я пробила чек.
Врёт, уверенно сказал Лаптев.
Это подстава и клевета на моего сотрудника, грозно сказал Орлов.
Нет, сказал Андрей, у Лаптева в кошельке четыре тысячных купюры вот с этими номерами.
Андрей достал из кармана листок, где были написаны цифры.
И ещё диктофонная запись. Юля продемонстрируй.
Юля достала из заднего кармана джинс диктофон и нажала на воспроизведение записи.
Я же говорю подстава. Диктофонные записи судом не рассматриваются, сказал Орлов.
Согласен с вами, Геннадий Викторович, но давайте вызовем сюда службу собственной безопасности, вдруг у них другое мнение.
Орлов зло посмотрел на Андрея.
Ну, зачем эти излишества, Андрей Александрович? Сами всё решим. Что вы хотите?
Чтобы господин Лаптев уволился.
А вы кровожадны, Андрей Александрович. Парень молодой, он подумал: дали пистолет, буду крутиться как смогу.
Вот и пусть крутится где-то ещё, а не у палатки «ИП Тимошин».
Хорошо, переведём его на оперативную работу.
И что это даст? Вы объясните ему, Геннадий Викторович, что беспорядочные половые связи могут губительно отразиться на его здоровье.
Да, товарищ старший лейтенант, это так. Надеюсь, ты понял или надо более подробно объяснить? С занесением в личное дело, например?
Лаптев осторожно прикоснулся к разбухшему фиолетовому фингалу под левым глазом и произнёс:
Да понял я, понял.
Вот видите, Андрей Александрович, он всё понял и осознал. Сознаёт свою вину, меру, степень, глубину. Так, Лаптев? А вы ведь, Андрей Александрович, не состоите в коллеги адвокатов?
Нет.
Будете состоять, уверенно заявил полковник, и работать будите здесь, у меня в отделении. По рукам?
Ну, если у вас в отделении. Кстати, Юрий Егорович, отдайте четыре тысячи Юлии Владимировне. Что вы их у себя держите?
Лаптев с неохотой полез в карман, достал деньги. Орлов забрал у него купюры, сверил их номера с написанными на бумажке, хмыкнул удовлетворённо, отдал Юле.
Хорошо работаете, Андрей Александрович, просто залюбуешься. Может быть, всё-таки, в отделение на оперативную работу?
Нет, спасибо, я лучше адвокатом.
Из отделения милиции друзья вышли в приподнятом настроении, сели в машину Дениса.
Милый, а скажи мне, что это за слова такие: стерва, сучка драная?
И это родной жене?
Юля хитро улыбалась.
Юленька, ну, это я в образ вошёл. Это роль такая.
Это роль ругательная
Хватит прикалываться, развесились. Я долго буду таскать ваш пакет с вещами? Здесь «балаклава», зимние перчатки, чёрная майка. За сигареты деньги отдадите?
Отдадим, Андрюх. Там ещё твои очки и бейсболка. Дорого нам обошлось это мероприятие.
Но ведь, обошлось. Ты сам захотел избить этого мента. Без мордобоя было бы дешевле.
Ну, как без мордобоя? Дело чести. Ну, что поехали? Надо обмыть твоё назначение, наше избавление.
Опять пить. Ну, поехали.
13.03.2023 г.
Ожиданием своим, ты спасла меня
Окна квартиры выходили на юго-запад. Ира в последнее время приобрела привычку смотреть туда, как будто хотела увидеть там далеко-далеко горы Югославии, вернее Боснии, там, где сейчас воюет добровольцем её муж Александр Монахов за сербов-православных против сербов-мусульман.
Когда прощались, Ира спросила:
Сашенька, зачем ты едешь туда? Может быть не надо?
Иришка, любимая, ну как же мне не ехать? Я офицер Советской армии, я больше ничего не умею, только воевать.
Нет уже Советской армии, и Советского Союза уже год, как нет.
Вот именно. На пьяную морду нашего президента смотреть противно. Меченый продал страну, а Ельцин её пропивает. Русских гонят из Прибалтики, из Средней Азии, а Россия на это смотрит спокойно. А это предательство. И сделать ничего нельзя. Я не хочу быть причастным к этому предательству. И я офицер, я не могу на всё это спокойно смотреть, я должен что-то делать. Иришенька, я еду воевать туда за тебя, за наших детей, чтобы такого, как в Югославии, у нас в России не было. Не за славой еду, а отстаивать честь России. Чтобы потом можно было сказать: «Потеряно всё, кроме чести».
Уехал Саша в октябре, осень тёплая стояла, деревья в жёлтых листьях, солнышко светило. Письмо он прислал тёплое. На душе у Ирины спокойно было и остаток осени, и всю зиму, и март. И вот начало апреля, с утра тоска навалилась: что-то случилось или случится там в горах Боснии.
Ирина встала, поправила одеяло у безмятежно спящего младшего сынишки. Достала письмо из Югославии, стала читать:
«Привет, Иришка!
Солнышко ты моё ласковое, у меня всё нормально, время идёт быстро, день проходит вообще незаметно. Я не воюю, а участвую в боевых действиях вместе с братьями-сербами бок о бок. Всё хорошо, не бойся за меня. Солнышко, мне не хватает слов передать тебе, как я без тебя скучаю»
Письмо это она знала наизусть, но читала, как в первый раз, и слёзы наворачивались.
Тоска не проходила. Пора будить детей: двоих в школу, одного в детский сад, а сама на работу.
На работе Ира места себе не находила, всё из рук валилось, делать ничего не хотелось. На работе знали, где её муж, а вот, в то, что уехал по зову сердца, а не за деньгами, не верили.
Старший бухгалтер, видя её метания сказала:
Ирочка, плохие предчувствия? Идите домой, мы тут без вас справимся, а то у вас всё из рук валится.