Это было, когда казнили Екатерину Говард, мою третью мачеху. Казалось бы, восемь лет, совсем ребенок. Но даже тогда я знала, чту такое прелюбодеяние и государственная измена. Я слишком рано получила знания о подобных вещах. В голосе Елизаветы звучала горечь.
Из-за своей матери?
Да. Когда казнили твоего отца, ты был уже вполне взрослым мужчиной. А когда казнили мою мать, мне не исполнилось и трех лет. Я была немногим старше, когда узнала о причинах казни Анны. Я росла, неся в душе этот тяжкий груз. Я и сейчас вздрагиваю, вспоминая кошмарные сны той поры. А потом казнили Екатерину, и былой ужас охватил меня снова. Я опять задумалась о гибели матери, и мои мысли были еще мрачнее, чем в раннем детстве. Вокруг меня хватало разговоров и сплетен о случившемся, так что, не присутствуя на казни, я очень живо представляла ее во всех подробностях. И если мне было худо, подумай, каково было моему отцу! Все его браки оборачивались для него мучениями и пытками. Мои мачехи менялись одна за другой. Двое умерли в родах. Если говорить о родственниках со стороны матери, никто не был счастлив в браке. Нескончаемые распри, имущественные споры, потоки грязи. Думаю, теперь ты понимаешь, почему я не могу спокойно говорить о браке или считать брак гарантией своей безопасности.
Тебя страшат роды?
Да, и я этого не скрываю. Для Елизаветы было вполне естественным обсуждать с Робертом столь деликатные вопросы. Однажды мой врач сказал, что деторождение может мне дорого стоить. И с тех пор
Воспоминания были унизительными и даже сейчас заставляли вздрагивать. Доктор Хейк настолько испугал ее, что Елизавета поняла: никогда она не рискнет забеременеть.
Я боюсь и другого. Рождение детей ограничило бы мою королевскую власть. Я бы выпала из привычной жизни. Все вокруг твердили бы, что мне нельзя волноваться. Такой удобный предлог, чтобы отобрать у меня власть.
Твой страх вполне понятен. Роберт осторожно прикрыл своей рукой ее руки. Но тебя окружает много достаточно надежных людей. Я бы быстро усмирил желающих узурпировать твою власть. И не я один.
Роберт осторожно сжал ее пальцы. В его взгляде было сочувствие и что-то еще.
Бесс, ты ведь сказала мне не все. Чувствую, есть то, о чем ты не можешь или не хочешь говорить.
Есть, но об этом я не расскажу ни тебе, ни кому-либо другому.
Елизавета неохотно убрала руку.
Может, тебя страшит сама процедура зачатия? спросил Роберт.
Робин, ты слишком сильно давишь на меня!
Бесс, не злись. Ты всегда высказывалась прямо и за словом в карман не лезла. Ты с детства умела за себя постоять. Если, как ты говоришь, я на тебя давлю, то с единственной целью помочь.
Внутри Елизаветы что-то таяло. Как хорошо, что рядом с ней Роберт, всегда готовый успокоить. Положить бы сейчас голову на широкое плечо его парчового камзола и поддаться утешениям. Если бы он попытался ее поцеловать, она бы даже не возражала или возражала совсем чуть-чуть. Несмотря на все страхи, эти разговоры об интимных делах действовали на Елизавету возбуждающе. Она желала Роберта, хоть и боялась. Поделиться же одной из самых мрачных своих тайн она не могла. Эту тайну она не поверит никому, даже Роберту. Слишком хорошо помнила Елизавета другого темноглазого искусителя.
Ты уже помог мне, твердо сказала она. А теперь я должна идти и дать аудиенцию испанскому послу.
Граф де Фериа застыл перед ней в низком поклоне. Все эти недели Елизавета старалась избегать испанского посла, демонстрируя, что способна править самостоятельно, без оглядки на Испанию. Однако продолжать эту тактику было неразумно. Незачем злить короля Филиппа.
Большинство послов Елизавета встречала в общей приемной испанского же посла она решила принять в своих личных покоях. Это считалось привилегией, ибо туда допускались особо выдающиеся или те, к кому королева благоволила. В личной приемной, за троном, одна из стен была украшена громадной фреской Ганса Гольбейна, где художник изобразил ближайших предков Елизаветы. Ее деда Генриха Седьмого и бабушку Елизавету Йоркскую, в честь которой ее и назвали. На переднем же плане был изображен Генрих Восьмой с Джейн Сеймур, родившей ему долгожданного наследника Эдуарда Шестого. Величественная фигура отца буквально стягивала на себя все пространство зала, приковывая восторженные взгляды всех, кто удостаивался чести ее увидеть. Один из них признался Елизавете, что фреска пробудила в нем сознание собственного ничтожества. Королеве очень хотелось, чтобы подобные чувства испытал и де Фериа.
Ваше величество, я прибыл с весьма особым посланием моего государя, начал де Фериа.
Чувствовалось, что ему здесь неуютно. Испанец с опаской поглядывал на фреску, словно ожидая, что «простоватый король Хал» (такое прозвище было у Генриха Восьмого) спрыгнет со стены и разразится негодующими словами по поводу союза между Англией и Испанией, после чего повелит арестовать посла.
Елизавета улыбалась, хотя предпочла бы, чтобы де Фериа явился к ней без всяких посланий, тем более особых.
Совладав с собой, испанец заговорил в своей обычной цветистой манере:
Король Филипп выражает надежду, что ваше величество по-прежнему заинтересованы в союзе двух королевств и что вы готовы скрепить этот союз согласием на брак с ним.
Елизавета редко теряла дар речи. Но сейчас она мучительно подбирала слова, одновременно стараясь, чтобы с лица не исчезла улыбка. Де Фериа не сводил с нее глаз. Послу Испании явно не нравилось это затянувшееся молчание. Он несколько изменил позу, чтобы не видеть устрашающей фигуры Генриха Восьмого.
Я весьма тронута предложением его величества, за что выражаю ему свою благодарность, наконец заговорила Елизавета. Однако король Филипп должен понимать, что я разрываюсь между необходимостью выйти замуж и желанием сохранить свою девственность. Что же касается союза между нашими странами, на то есть очень веские и серьезные основания. Тем не менее я должна всесторонне обдумать предложение вашего государя и обсудить его с моими советниками. Я не исключаю, что Бог поможет мне прожить добродетельную, но безбрачную жизнь.
По всему было видно, что ее слова рассердили де Фериа, однако Елизавета не собиралась сдавать позиции. Если посол рассчитывал, что она тут же клюнет на предложения короля Филиппа, посчитав их особой честью, он жестоко ошибся. Оказаться в одной постели с этой испанской рыбиной? Никогда!
Если ваше величество не выйдет замуж и не произведет на свет наследника английского престола, французский король не преминет этим воспользоваться, чтобы сместить вас и сделать королевой Марию Стюарт, без обиняков заявил де Фериа.
Что за чушь! взорвалась Елизавета. Она даже вскочила с трона и сейчас, как никогда, походила на своего августейшего отца. Если королю Генриху необходимо получить запоминающийся урок, я охотно преподам его пусть только сунется. А заодно проучу и его вечно хнычущую невестку. Я знаю: французы и шотландцы неутомимы в своих заговорах против Англии. Но с какой стати мне их бояться? Или вы забыли, как мы колошматили их при Азенкуре и Флоддене? Пусть испытают на себе английскую мощь. Вдобавок еще и опозорятся на весь христианский мир!
Задыхаясь от негодования, Елизавета снова села. Де Фериа был потрясен. Неужели все англичанки столь свирепы? Он подумал о своей раздражительной английской жене. Вдруг и с ней случится подобная метаморфоза? Нет, с ней не случится. Вероятно, он сейчас наблюдал отрицательные стороны незамужней жизни. Послу вдруг очень захотелось вернуться на родину.