И неужели, наконец-то, её любовь к Борису не сновиденье?
Потом, когда Маша торопливо тонкими девичьими пальцами выбирала из косы колющий рыжевато-пыльный прошлогодний репей, она так глядела на Бориса, будто радости не знать и конца.
Борис, ошеломлённый происшедшим, жалел, что вот уж и началась самая сокровенная близость. Он осуждал вспыхнувшую у Марии страсть и душой терзался, что не нашёл в себе мужества остановиться в таком порыве.
Понимая, что Мария теперь ожидает в скорости свадьбу, он обещал ей это, а сам думал: «Достроить придётся дом. Вот так заботушка ох свалилась на мою головушку нежданно-негаданно».
Он шёл хмурый рядом с Машей, а она, обрадованная его согласием жениться, сияла, улыбалась, говорила:
Как же тебя, Борь, такого заступника моего всегдашнего, не полюбить крепко-накрепко, навеки?! Читала я; что на нашей земле русской почти двести миллионов людей А вот чтобы кто-то так навечно полюбил я и не знаю. Хочешь, я пойду выкатывать из воды брёвна? Аль на лесопилку укладчицей досок, наравне с твоей матерью?..
Этого ещё не хватало ответил Борис, мать завтра бросит такую работу. И тебя я вместе с ней прокормлю. Мне как подмастерью с первого числа прибавка семь с полтиной. И, повеселев, глянул на девичьи плечи Маши: Ох, заботушка ты моя! сказал он. Тебе ли брёвна выкатывать из воды на берег? Возьму вот на руки и подыму тебя. Подкину до неба! Пёрышко ты! Вот кто ты!
Посматривая на Машу, Борис думал ещё и о том, что близок час, когда надо будет пойти на завод к Степанову.
Тропинка с кургана вела к проезжей дороге. Шли и ехали люди из заводского поселка в город, из города в посёлок. И если не многоцветная скорлупа пасхальных яиц по обочине осыпью виднелась, так оброненные кем-то тюльпаны красные и жёлтые.
Маша вдруг остановилась, глянула Борису в глаза и сказала:
Куда нам, Борь, спешить? Чего бы нам подольше не побыть на кургане?
Наше от нас не уйдёт, ответил Борис, на кургане мы ещё побываем, а вот сейчас я поверну на завод
А я? Что же, через степь до города одна пойду? Борь, не уходи
Надо мне быть на заводе строго прервал Борис, и на будущее запомни: пять раз об одном и том же я не обучен талдычить
Они расстались. Борис шёл не оглядываясь. Он думал: «Только заступался за нее. Ведь все, кому не лень, дёргали ее, бедняжку, за обношенный рукав. А Егорка даже бил её за то, что дразнила его вислогубым. О, детство! Борис улыбнулся, вспомнив, как однажды раскроил нос Егорке. Он тогда так и лез в драку, щеголяя в пальто на лисьем меху с большим серым каракулевым воротником.
Теперь Борис, оставив Машу на дороге в город, спешил на завод. Предстояло помочь Груне получить багаж с нелегальной литературой.
* * *
Поглядывала Мария вслед удаляющемуся Борису тоскующим взглядом с пригорка.
На дороге в город изредка появлялись экипажи. Перемежаясь, мчались и в сторону заводского поселка пролетки извозчиков. А вот вымахнула ямщицкая тройка, оставляя пыль позади, скрывая Бориса из виду. В экипаже оказался Петр Пуляев.
Он жил неподалеку от церковного сторожа-звонаря, заглядывался на Машу, и тем более когда она стала девушкой, а он овдовел.
Маша стояла на пригорке. И все глядела вслед пропавшему вдали Борису.
Стоп! приказал Пуляев ямщику и крикнул Марии: Садись! До дому подвезу! А?!
Доверчивая девчонка приняла приглашение, уселась на мягкое сиденье в экипаже.
Чего это ты тут одна? спросил Пётр, когда тройка ямских опять перегнала ещё фаэтона четыре.
Маша не сразу ответила Петру. Правду сказать она не могла, а лгать не хотелось. Не хотелось, а пришлось сказать, что девушки и парни пошли в степь, за курган, куда Маша идти побоялась.
Чего побоялась-то? В компании-то усмехнулся Петр.
Побоялась. Вот и всё
Маша отвечала, а Петр разглядывал её, отодвигаясь в угол экипажа. Молчал-молчал, а потом толкнув ямщика кулаком в спину, потребовал:
Чего молчишь? Спел бы что-нибудь! Песенку ямщицкую для барышни. От самой Дубовки молчишь
Ямщик, выплюнув цигарку, оглянулся с облучка на Машу, на Петра, улыбнулся в усы и сказал:
Для такой-то красотки обязан спеть и сильным ямщицко-раздольным голосом начал протяжно, как говорится, на всю степь:
* * *
Пётр тронул Машу за руку и, подмигнув, прошептал:
Ты дальше, дальше вот послушай, и, зажмурив глаза, положив руку на грудь, словно чтобы утишить своё сердце, глубже втиснулся в угол ямщицкой кибитки, размышляя, что не в песне было дело, пускай её слушает Маша, а он уж не один раз слышал в лучшем исполнении, тут дело было в другом: он не мог отвлечься от запавшей в душу мысли жениться на Машеньке. Пускай, мол, она моложе лет на двадцать. Не беда! А Егорку убрать с пути женить и отделить. Но согласится ли Маша выйти замуж?
Так размышляя, Пётр и не заметил, как миновали владения нефтяного короля Нобеля, площадь у Никольской церкви, где собрался народ в ожидании первого трамвая. Предстояло молебствие.
Когда тройка перемахнула речку Царицу по Астраханскому мосту и взяла разбег на Княгининский взвоз, Петр решил, что сегодня же начнёт свататься, пригласив к себе в дом отца Маши, к богато убранному столу, пока Егорка и Семен заняты в Дубовке с плотами из-под Перми, с Камы.
А ямщицкая тройка уж въезжала во двор Петра. Машеньку никто из соседей не видел в экипаже. Петр шептал ей, что он хотел бы одарить её серьгами:
Ты уже невеста, а вот по бедности-то и без бирюзы и без золота в таких розовеньких ушках. Я одарю тебя. Ты только никому не рассказывай, что серьги мой подарок. Подумают Бог знает что Говори всем, что серьги в придорожной траве сподняла
Лицо Машеньки зарделось. В руках у нее очутилась зелёная коробочка с золотыми серьгами. Петр помог открыть коробочку. Надеть серьги Машенька отказалась.
Это в другой раз, сказала она, поглядывая на дверь.
Сейчас, сейчас пойдёшь, Маша, домой Задворками ступай, чтобы никто не знал, что была ты тут. Бабы, знаешь, замуж бы ко мне, но не нужны мне сплетницы с нашей улицы.
Маша шагнула к дверям. Петр с улыбкой на весёлом лице стал на пути, сказав:
Что ж, Машенька, и спасибо мне не сказала Ну, ступай и уступил дорогу.
Встретиться с отцом Машеньки Петр решил безотложно, коль казалось, что теперь все будет непременно, как бывает на Волге ледоход. Свадьба будет! Денежки помогут в этом.
Маша приняла подарок Петра за добрый поступок богатого. Доводилось же слышать, что бедных девушек иногда одаряют богатые. Лишь дома Маша задумалась, обнаружив у себя в карманчике юбки клеш ещё и малинового цвета коробочку, в которой заблестел, как только Маша открыла эту коробочку, засверкал золотой перстенёк с рубином.
«Ишь, какой стеснительный этот Петр, подумала Маша, тайком сумел положить мне в карман перстенек».
Перстень пришелся Маше на ее полный мизинец, как приходился прежде умершей жене Петра.
«А не затея ли тут какая недобрая?» вдруг спросила себя Маша.
Борис уже не думал о завтрашней встрече с Машей. Он шел и шел, приближаясь к заводскому поселку, думая, как и с чего там начнут подпольщики получение нелегальной литературы.
Тесом крытый домик, просто смазанный желтой глиной, а затем побелённый известкой, стоял в полуверсте от завода, верстах в двух от Волги.
На всей Заовражной улице были такие домики у рабочих: два окна на улицу, три окна на двор. Комнат в домике две: первая только как шагнешь из просторных сеней, не очень-то светлая, с одним окном. Тут кухонный стол, две табуретка, над столом полка с посудой, а за большой русской печкой койка.
В просторной горнице, с двумя окнами на улицу и двумя окнами на двор, и светло, и весело. Тут нарядная постель Груни, и стулья с гнутыми спинками венские, вишнёвым лаком крытые. Тут и стенные часы с боем, три этажерки с книгами, среди которых есть книги с золотым тиснением и в кожаных переплетах прошлого века.