А тем временем. пока он решал в голове эти вопросы, возня за стеною продолжала идти своим чередом.
Осторожнее, осторожнее! визжал тенорок поэта с древесными псевдонимами; черти, анафемы! Нагибай ниже! Вот так!.. Ну, чего же вы стали? Карниз, карниз осторожнее!
Ax! Боже мой, карниз! вторил меццо-сопрано дамы с жгучими глазами: Ради Бога, осторожнее!
Ничего, ничего, барыня! успокоительно гудел бас носильщика. будьте покойны, в сохранности предоставим! Ну. Фёдор! Бери на попа! На попа бери! Вот так! Трогай!
Послышалось громыханье сапог и шум. происходивший оттого, что несколько мужиков втаскивали какую-то тяжесть.
Мехлюдьев приподнялся со спинки дивана, на котором он в тысячный раз созерцал белые страницы своей рукописи, встал и заходил по комнате.
Да, патетический вопль будет, пожалуй, лучше всего! Этот приём избавляет от необходимости нанизывания разных деталей, который, всё-таки, как ни на есть, а утомляют внимание. Описания погоды, поры дня, обстановки всё это так избито, банально! То ли дело, если начать, например, такой фразой:
«О, если б вы знали»
Но в эту минуту отворилась дверь, и, предводительствуемые Матрёной, мужики стали вносить в комнату комод, стол, стулья и прочую мебель. Матрёна распоряжалась расстановкой.
Мехлюдьев прижался в угол дивана, покорно подчиняясь обстоятельствам, развеявшим в прах начало романа, которое стало уже комбинироваться в его голове. И так случалось всегда! Надо надеяться. что это недолго продолжится
Он созерцал машинально, как мелькали мимо него спины расставлявших мебель носильщиков, наполнивших комнату стуком и гомоном, слышал кряхтенье их и звонкий голос Матрёны, распределявшей, что куда нужно ставить.
Стол-то, стол-то подвинь!!.. Сюда комод, в этот угол! За диван не зацепите! Не зацепите за диван-то, вам говорят!
Не заце-епим кряхтели носильщики, таща перед самым носом Мехлюдьева громадный комод, ставя его тем в необходимость ещё более стесниться в своём уголку и даже подобрать под себя ноги. Эх, барин, сошли бы вы лучше с дивана, а то, не равно, как бы не стукнуть тут вас
И то, лучше сошли бы с дивана подтвердила также Матрёна.
«Вот она, проза жизни!.. думал, вставая, Мехлюдьев, затиснутый в угол между диваном, комодом и мелькавшими спинами двух дюжих носильщиков; «Ну уж это, вероятно, последнее»
Был десятый час, вечера. В комнате стало совершенно темно. Только окно чуть яснело последними отблесками вечерней зари, предвозвестницы грядущих, в недалёком будущем, белых ночей.
Носильщики ушли, и в квартире всё успокоилось, даже хозяев не было слышно Матрёна сновала по комнате, в полутьме, накрывая спинку дивана и какие-то крохотные столики вязаными белыми салфеточками.
Наконец, и она окончила свою работу и остановилась перед жильцом, приткнувшимся на стуле, в углу.
Пышная грудь её высоко вздымалась, она тяжело и быстро дышала, и из-под жёлтого платка её бойкие глазки смотрели игриво и вызывающе.
С новосельем, барин, позвольте поздравить! сказала она.
Спасибо! буркнул Мехлюдьев. обдумывая в эту минуту одну эффектную сцену для второй части «Мировой Проказы».
Теперь и нам веселье будет! продолжала Матрёна, лукаво поглядывая на жильца.
Как это веселее? спросил тот. отрываясь от своих заветных размышлений.
Да так уж! Мы с барыней уж наскучались досыта! Чтой-то, в сам-деле за приятность! Барин уйдёт с утра, а мы всё одне да одне!
Гм! сказал Мехлюдьев, совершенно поражённый неожиданным, открытием, что помимо обязанности жильца платить за комнату, на него ложится ещё новая обязанность: развлекать барыню и кухарку.
Да уж нечего хмыкать! задорно подхватила Матрёна и совершенно неожиданно плюхнулась на стул напротив жильца: Конешно, веселей! Барыня-то у нас ве-есёлая! ухарски протянула Матрёна; Вы не смотрите, что она ругается, а она добрая, ей-Богу. Добрее барина! Барина я не люблю шепнула она конфиденциально, а барыню вот как обожаю! Она меня сегодня прогнала, а потом на кухне прощенья просила: «прости, говорит, Матрёнушка. что я тебя изобидела» Вот оно как!
Ну, а ты что же ей сказала? осведомился Мехлюдьев.
Я-то? весело воскликнула Матрёна; а я ей: «Бог, мол, простит, барыня!» Мы с ней завсегда так! Завсегда друг у дружки прощения просим!
И она тебе всегда прощает? полюбопытствовал Мехлюдьев.
Она-то? Ещё бы тебе! Она должна прощать! Пословица сказывает: кто Богу не грешен, царю не виноват И за ней, за барыней-то, тоже много блох водится Фью-ю, как много! неожиданно, совсем по-мужски присвистнула Матрёна и, наклонившись к уху Мехлюдьева так близко, что он даже вздрогнул от прикосновения горячих, влажных губ, шепнула: Вы думаете, они обвенчамшись? Никогда этого не бывало! Вот оно что!
Как же так? тоже таинственным шепотом спросил озадаченный Мехлюдьев.
А очень даже просто! Вкруг ракитова куста окрутились, да и ладно! весело воскликнула Матрёна. и добавила: По-моему, лихо! Я так люблю!
Гм, гм, пробормотал смущённый Мехлюдьев, стыдливость которого была потрясена в самых глубоких своих основаниях. «Чёрт знает, какие вещи говорит эта молодая вакханка!.. Да вдобавок она совсем забывается: как ни на есть, он для неё всё-таки барин, а она ему горничная Чёрт знает, её положительно нужно выгнать из комнаты. Сказать ей: «пошла вон?» Неудобно! Анафемски глупое положение»!
А Матрёна между тем уже хозяйничала в его чемодане. Одну за другою. вытаскивала она принадлежности его гардероба, раскладывала их по ящикам комода. и всё время трещала без умолку.
Да и что, в самом деле, за скус в женатой жизни? говорила она, шумно двигая ящиками, одна скука! Уж и правильно пословица говорит: женатые люди проклятые! То ли дело холостой Ии-их! Что ветер в поле! Захотел кого полюбить полюбил, захотел бросить бросил! Тоже и наша сестра Пришёлся по сердцу человек ладно, а не пришёлся вон его. Другой найдётся. Вашего брата, мужчинок, сколько угодно на каждом перекрёстке только помани!
Послушай, Матрёна, сурово и величественно начал Мехлюдьев; ты одна здесь прислуга?
Одна! отвечала Матрёна, и прибавила: ещё бы они другую взяли, жиды эдакие Да они от жадности удавится.
А разве они жиды? осведомился с беспокойством Мехлюдьев.
Жиды, или немцы. почём я знаю? Не моё дело!
Ну так вот! Так как ты одна здесь прислуга, это, значить, ты будешь убирать мою комнату, не так ли?
Конечно, а кто же больше?
И чистить сапоги?
И чистить сапоги.
И подавать самовар?
Ну да, и самовар подавать.
За все эти услуги ты будешь получать с меня рубль.
Ну что ж, и на том спасибо!
Разве тебе недостаточно?
Это уж ваше дело: услужу, так прибавите! подмигнула лукаво Матрёна.
Ну да, да, конечно! вспыхнул Мехлюдьев, стыдливость которого стала было опять возмущаться; Так вот что да, что я хотел сказать?.. Да, да!.. Может быть, но утрам иногда будет меня спрашивать курьер Ты знаешь, что такое курьер?
Эва, да что вы, барин, меня совсем дурой считаете! Слава Богу, видала я курьеров!
Ну. так вот. Ко мне будет приходить курьер с бумагами Ты должна мне их подавать. Если даже я сплю, ты должна меня разбудить и подать, чтобы я расписался. Ты понимаешь?
Слава те Господи, как не понять!
Отлично. Затем вот ещё. Все, кто будут ко мне заходить и не заставать дома пусть оставляют свои карточки. Ты должна класть их мне на столь. Если нет карточки,-спроси как зовут и запомни
А к вам много будет ходить? с живостью спросила Матрёна.
Н-не знаю Может, и много Ну, теперь, кажется, всё!
Мехлюдьев был уверен, что Матрёна сейчас и уйдёт, но ошибся. Та с беззаботнейшим видом принялась устраивать ему постель.
Жилец рванул себя за волосы, скрипнул зубами и с каким-то отчаянием вооружился решимостью не обращать на её присутствие ни малейшего внимания.
Он сел за стол, на котором уже лежал его литературный портфель, т. е. попросту большая квадратная папка, заключавшая в себе ворох клочков и отрывков начатых литературных вещей, зажёг пару свечек, и, откинувшись на спинку стула, погрузился в величественное созерцание горящих светилен.