Он проговорил все это весьма фантастическое объяснение единым залпом и затем замолчал, словно желал выяснить, какое на меня впечатление произвело это объяснение.
В доме было по-прежнему тихо, дождь несколько сдал, гроза пронеслась, но порой еще были слышны отдаленные раскаты грома.
Раз вы уже очутились здесь, заговорила я, пытаясь умерить свое волнение, быть может, вы мне скажете, чем я могу вам служить?
Он засмеялся.
Я попал в очень нелепое положение. Собственно говоря, мне следовало встретиться в Визенхольме с одним своим приятелем, о котором я уже упоминал вам, и вместе с ним отправиться в Баден. Он должен был прибыть в Визенхольм вчера, но, по-видимому, не прибыл. Так как вы являетесь единственным мне известным в этом городе лицом, то я назвал ему ваше имя, с тем, чтобы он навестил вас вместо меня. Ведь я обещал вашему отцу вас навестить. Поэтому я полагал, что, быть может, вы ожидаете меня. Вам понятно теперь?
Не совсем, откровенно ответила я на его запутанное объяснение.
Прибыв сегодня вечером в Визенхольм, продолжал незнакомец, я вдруг обнаружил, что меня обокрали в дороге. Я заснул и когда проснулся, то оказалось, что у меня вытащили бумажник, утащили чемодан и даже шляпу. Если бы мой друг оказался здесь, то все было бы в порядке. Наконец, если бы я мог здесь пробыть до завтрашнего утра, то я дал бы телеграмму о том, чтобы мне прислали деньги. Но мне совершенно необходимо уехать еще сегодня вечером. Поэтому мое положение не из легких, а вы являетесь единственным знакомым мне лицом в Визенхольме, и я решил попросить вас дать мне взаймы некоторую сумму. Мне бы хватило ста марок. А если бы вы могли меня к тому же снабдить шляпой
Мы продолжали беседовать, стоя, я у письменного стола, а он у двери в сад. При этом рука моя покоилась под связкой бумаг на рукояти револьвера.
Это все? спросила я, выждав окончание его речи.
Услышав мой тон, он перестал улыбаться.
Да кажется, все заметил он. Вы ведь мне верите, Наталья
Нет, не верю, ответила я решительным тоном.
Но почему? вырвалось у него.
Да потому, что мой отец умер за три месяца до моего отъезда в Визенхольм.
На мгновение он утратил самообладание и провел рукой по волосам.
Боже, вырвалось у него, теперь всему конец!
А теперь, продолжала я, быть может, вы покинете наш дом тем же путем, каким вы проникли в него?
Он продолжал смотреть на меня, и лицо его приобрело жалкое выражение. Лоб его был озабоченно нахмурен, и он в отчаянии запротестовал:
Этого я не могу сделать, во всяком случае я не могу уйти без денег и без шляпы.
От меня вам не получить денег, господин майор, резко заметила я, и настоятельно советую вам исчезнуть, прежде чем домой возвратится герр Кауфманн. Он судья, советник юстиции и не будет столь снисходителен по отношению к вам, как я.
Вы не понимаете меня, мрачно заметил он, я не могу уйти так. Послушайте, Наташа, и в его голосе зазвучала теплота, думайте обо мне, что вам будет угодно, но дайте мне сто марок. Вы их получите обратно и тем самым окажете мне огромную услугу
Я и не думаю вовсе оказывать вам услугу, заметила я, вы самый обыкновенный обманщик, чего ради стану я вам давать деньги?
Потому что мне они необходимы, говорю вам!
Очень сожалею, но эта причина для меня еще недостаточна!
Он нерешительно огляделся и на мгновение застыл, прислушиваясь к шорохам в саду. Не знаю почему, но его поведение напугало меня, и я вытащила из-под бумаг револьвер и стала таким образом, что, держа револьвер наготове, не показывала его ему, укрыв оружие за пишущей машинкой.
Когда он снова повернулся ко мне, я прочла на его лице выражение мрачной решимости.
Вы очень отягчаете мое положение, сказал он. Я должен раздобыть деньги.
И он решительно направился ко мне.
Я направила на него свой револьвер.
Револьвер заряжен, воскликнула я дрожащим голосом, еще один шаг и я стреляю!
Он остановился и закрыл лицо руками, словно пытаясь защититься от выстрела. Мне бросилось в глаза, что в его жесте было больше отчаяния, чем испуга.
Разве вас не учили никогда не направлять на человека дуло заряженного револьвера? воскликнул он. Отложите оружие в сторону?
Я сердито топнула ногой, чувствуя, что близка к тому, чтобы расплакаться.
Уходите, говорю вам! Здесь вы ничего не добьетесь!
Но он не трогался с места. Несмотря на то, что револьвер был направлен на него, он продолжал приветливо смотреть на меня, и на губах его играла улыбка.
Боже! сказал он, обращаясь к самому себе, ваша смелость нравится мне! Но
В это мгновение раздался оглушительный грохот. То выстрелила крепостная пушка.
Глава четвертая
Синий конверт
Жители Визенхольма хорошо знают пушку, из которой инвалид, старый Генрих, ежедневно в полдень дает выстрел. За все время моего пребывания в Визенхольме не было случая, чтобы из пушки палили в какое-либо другое время, кроме полудня.
Орудийный выстрел заставил моего непрошенного гостя отпрыгнуть от двери. Я настолько была удивлена происшедшим, что машинально опустила руку и отвела от незнакомца револьвер.
Крепостное орудие, смущенно прошептал он. Почему стреляют в такой поздний час?
Однако, не ответив на этот вопрос, он поспешил запереть дверь и опустил шторы на окнах. Одновременно на холме поднялась отчаянная суматоха. До нас доносились отдельные выкрики, затем пропела сигнальная труба, и раздалась дробь барабана. Когда барабаны умолкли, снова выстрелила пушка, и затем пронзительно завыла сирена, прорезая ночную тишину.
Я стояла, поднеся руку к груди, и прислушивалась ко всему этому ужасному шуму. Казалось, что все вокруг ожило и наполнилось дикой энергией. И в третий раз прогремело орудие, и задрожали оконные стекла нашего дома.
Боже, что случилось? вырвалось у меня. Что все это означает?
Незнакомец не потерял самообладания и по-прежнему настороженно прислушивался к окружающему.
Это значит, ответил он, вперив в меня свои живые глаза, что из замка бежал один из заключенных.
Заключенный? недоверчиво повторила я. И внезапно мое сознание прорезала истина. Вы хотите сказать
Он кивнул головой.
Но ведь вы русский? прошептала я.
Совершенно верно, ответил он, и все же мне пришлось просидеть в этом проклятом каземате без единого допроса тринадцать суток
В Визенхольме не раз толковали об арестованных офицерах, но я никогда не слышала упоминания о том, что в числе заключенных были и иностранцы.
Я даже знала некоторых из содержавшихся в замке офицеров по имени, кое-кто из них сумел составить себе в городке громкую репутацию. Но на этот раз мне не пришло в голову усомниться в правдивости слов незнакомца. Прежнее спокойствие оставило его, и в этих разрозненных, с жаром произнесенных словах, звучала правда.
Внезапно я почувствовала к этому миниатюрному человеку симпатию. Я не раз бывала в замке, знала его высокие стены, окованные железом двери, бесконечные коридоры, в которых так гулко отдавались шаги.
Незнакомец обрел свою обычную манеру говорить и теперь спокойно продолжал:
Я действительно русский офицер. Больше я вам ничего не могу сказать, но вы дочь русского офицера и удовольствуетесь сказанным. Забудьте ложь, которую я сказал вам, но служба и долг не допускают излишней откровенности. Мне доставили туда и кивком головы он показал на крепость письмо, в котором было сказано, что Игорь Грошев по-видимому, вы его не знаете, но он один из наших подготовит вас к моему появлению. Так, значит, вы ничего не слышали о нем?
Нет, ответила я.
Значит, его нет в живых, решительно заявил незнакомец. Игорь еще никогда в жизни не был неточным. Послушайте, вы хотите помочь мне?
Да.
Сколько у вас имеется денег?