Я приехала в Париж два дня назад. Помню, день был пасмурный, как и мое настроение, небо хмурилось, туч становилось все больше, сами тучи все гуще. Сойдя с поезда «Венеция-Париж», я посмотрела на небо и чуть не разрыдалась. Из вещей у меня осталась только обычная сумка, и то, что было на мне. Закутавшись получше в серо-бежевый пиджак, который был надет поверх тонкого полупрозрачного черного платья, с коротким рукавом, украшенного бантом у горла, который я часто не завязывала, я зашагала по мокрому асфальту в своих лодочках. Ни зонта, ни чемодана только связка ключей от чужой парижской квартиры, валялась на дне сумки, которую мне недружелюбно бросила мужская рука.
Выйдя из ворот вокзала и поймав такси, я назвала адрес, уселась в салон и стала наблюдать через туманное, все в каплях дождя, стекло машины проносившийся столичный пейзаж. Ехали мы долго. Думы портили вид, заставляя хмуриться и грустить. Даже таксист со мной не пытался заговорить. Мое хмурое лицо отталкивало его от бестолковых разговоров и от банальной любезности. Только остановившись, он повернулся в мою сторону и оповестил, что меня доставили по назначению. Я расплатилась, вышла из машины и подняла глаза на здание.
В доме типичной османской постройки на шестом этаже пустовало помещение площадью около двухсот пятидесяти квадратных метров: старый, роскошный паркет, шикарный ремонт кухни и ванных комнат в современном стиле, косметический ремонт в комнатах с большими окнами и частичной лепниной на стенах, скудный набор мебели. Диван, стол с тремя стульями, кровати в двух спальнях, встроенная гардеробная с пустыми полками, и я, одна-одинешенька без чемоданов на пороге.
На глаза навернулись слезы, мгновенно размыв представшую глазам композицию. Сквозь затуманенный соленой водой взгляд, я еще раз оглядела новое пристанище, медленно прошлась по квартире и заревела. Спасибо я говорила только одному человеку, которого ненавидела все больше. Что мне здесь делать? Я не о такой жизни в Париже мечтала!
Ноги привели в спальню. Смутившись, я немного помялась на пороге, но потом вошла. Все было чисто, пусто и слишком щепетильно убрано, будто это была не квартира, а ненужное никому помещение с ненужной никому кроватью. Создавалось впечатление, что здесь никто не жил, а квартиру приготовили, чтобы кому-то отдать. Порывшись по шкафам и ящикам, я нашла только мужские вещи, их было очень мало, совсем мало. В ванной оказались средства для ухода, которые женщине ну никак не подходили. И тоже, полупустые, давно оставленные, никому не нужные. Я слабо что понимала: слишком мало вещей, слишком чисто для квартиры холостяка. Либо эту квартиру сняли и еще не успели вселиться, либо ее приготовили для продажи. Если сняли, зачем здесь быть мужским вещам? Если сняли не для меня, тогда все равно, мужским вещам здесь делать нечего. Существование вещей говорило о том, что в ней жили. Но аскетизм заставлял думать, что квартира не была местом постоянного пребывания, она была не нужна. Для арендованной у места был слишком необжитой вид. Ремонт кухни был сделан не очень давно и с большими затратами.
Просидев первый день в четырех стенах до позднего вечера, так ничего не решив для себя, не понимая, что делать, я обшарила все углы, безрезультатно, и вылезла на прогулку. Дождавшись, когда стемнело, как вор, я решила, что наступило безопасное время, я смогу себя хоть так развлечь.
В ночной темноте город, не сказать, что пугал, но дружелюбным не казался. Набережная все еще освещалась, вода поблескивала уже темно-желтым в черноте, кое-где падал свет и на деревья, оставляя их желтыми, но не привлекательными. Я поежилась. Любоваться Парижем я предполагала вместе со своим мужем через десять дней, а не сейчас. Вместо плана нервно озираясь по сторонам, в одиночку прочесывала темные улицы. Все выглядело темным, мрачным, опасным было не по себе. Я ежилась, представляя, что из-за угла выскочит кто-то с ножом, чтобы ограбить. Чем дальше, тем сильнее становились страхи. С параноидальной нервозностью я оглядывалась то влево, то вправо, готовая бежать со всех ног от любого неожиданного звука, и клясться на всех святых реликвиях, что за мной кто-то следит. Шла дальше, озиралась, чтобы найти таинственного соглядатая, но ловила только темноту городских сумеречных пейзажей.
Невероятное, густое чувство страха, паническое проникало внутрь тела. Чувство настороженности сочилось по венам. Проснувшийся инстинкт самосохранения не давал расслабиться и забыться ни на минуту. Каблуки стучали по асфальту, временами пропадая в расщелинах брусчатки, и я, неожиданно, по-женски глупо, начала мечтать о туфлях без каблуков. Сгодилось бы все: балетки, мокасины, сапоги, кроссовки, даже вьетнамки, так болели ноги.
Убив прогулками часа два своего бесконечного запаса времени, подходила к дому, когда пред моими грустными очами предстала жуткая сцена. Двое мужчин стояли возле женщины, не давали ей пройти в дом. Женщина всеми силами пыталась уйти от них, но мужчины умело преграждали ей путь, что-то говорили, издалека это было похоже на угрозы. Женщина сильно нервничала, крича по-французски с серьезным акцентом, пихала и толкала в грудь обоих как львица. Раздались еще пара тройка фраз, брошенные мужчинами. Женщина попыталась дойти до двери, ее оттащили грубо и нагло. Пройти мимо и оставить ее в беде я не смогла!
Не помня себя от страха, но желая помочь, я пошла вперед. Перешла дорогу, приближаясь тихим шагом, старалась не смотреть на лица, чтобы не струсить. Как только расстояние между ними и мной сократилось до пяти метров, меня заметили. Женщина замолчала и уставилась на дверь. Мужчины поубавили пыл, начав молчать и провожать меня взглядом. Им явно не терпелось продолжить разговор, и они усиленно торопили мыслями нежданную прохожую.
Мое безрассудство объяснялось тем, что скандалили мужчины в двух шагах от моей двери. Миновать их я не могла при всем желании, иначе столь самоотверженный поступок я навряд ли бы совершила. Приблизившись на расстояние вытянутой руки к двери, я потянула ручку под пристальными взглядами отошедших немного в сторону мужчин. Как только дверь приоткрылась, женщина резко вырвалась и вбежала внутрь вместо меня. Один из мужчин было дернулся ее догонять, но напоровшись на мой взгляд, остановился ошарашено. Заглянув ему в глаза, на удивление, не я от испуга забежала внутрь дома, а от отступил на два шага назад о двери, облегчая мне проход. Не успела отойти от двери, как меня потянули за плечо, резко захлопнули дверь за спиной. Я от удивления округлила глаза.
Прости, произнес голос на ломаном французском, они не должны сюда входить.
У Вас неприятности? искренне спросила я, взглянув на женщину.
Мужчины, пожала она плечами и сразу же перевела разговор. Ты здесь живешь?
На шестом этаже, кивнула я головой в ответ на вопрос.
На шестом? удивление на лице женщины стало очень заметным. Эта квартира обычно пуста, она монотонно засеменила, провожая меня к лифту.
Мне нечего было на это ответить. Я просто нажала кнопку лифта.
Что ж, рада познакомиться, протянула она руку. Я Татьяна.
Катрин, улыбнулась я и вошла в лифт.
Моя рука поскорее захлопнула двери и нажала кнопку. Странная знакомая смотрела, как я поднимаюсь, потом, наверное, ушла. Выйдя из лифта, я все еще была под впечатлением от увиденного, подошла к двери, повернула ключи в замке и вошла внутрь, под звуки разрывающего тишину телефонного звонка. От неожиданности я застыла в дверях. Мне требовалось время сообразить, стоит ли подходить к телефону. О том, что я нахожусь в Париже, знает только один человек, и если я ему понадоблюсь, то он позвонит на мобильный, близкие тоже станут звонить на сотовый. А если я подойду к телефону, и попросят позвать хозяина квартиры, то объяснять, где он, и когда будет, мне совершенно не хочется. Пока я решала для себя задачку что выгодно, телефон окончил истерично звать. Я пожала плечами и спешно прошла коридор.