Мы с рыбками занимали гостиную, но маман выпихнула нас в девятиметровую комнату, как ни пыталась бабушка её усовестить:
У меня тоже есть своя личная жизнь, я не собираюсь от неё отказываться! кричала маман. Рыбок она оставила себе. На меня ничего не налезало, как в том анекдоте про Василия Ивановича, и мать отказала мне чёрное зимнее пальтецо с лисьим воротником с барского плеча, на дворе уже выпал снег. У меня появилась приятельница, жена военного, с двумя суматошными пацанами. Этих жён военных было полно, так как служивых в СССРе всегда до фига и больше, самая востребованная профессия защитник Родины, вот от кого и от чего, сведения расходятся. Короче говоря, мы подружились и Рита запала на наш аквариум, что конкрено выручило меня в дальнейшем.
Иванов ездил на работу, два часа с лишним в один конец, и его сырой организм с этим неважно справлялся. Несмотря на полусонное состояние, он старался быть мне полезным, по выходным даже что-то готовил и стирал пелёнки с подгузниками. Это сейчас они пластиковые-на-выброс, а тогда все пользовались марлей, которую после стирки надо было проглаживать с двух сторон. Иванов был крупным мужчиной, он пыхтел в унисон с утюгом и занимал практически всю кухню, что сильно раздражало мою мать.
Ты лентяйка, выговаривала она мне, тебе бы только с ребёночком заниматься, совсем обнаглела, мужик ей пелёнки гладит!
Тебе никто ничего не гладил, кроме жопы, вот ты и бесишься, отвечала ей бабушка.
И скандал начинался. С каждым днём обстановка становилась всё взрывоопаснее. А тут ещё пожаловал старый знакомый матери, которого перевели на вольное поселение под Краснодаром, и он отпросился в отпуск на несколько дней. Я ничего против него не имела, дядька он был очень приличный, из профессорской семьи, когда-то подарил мне сборник О, Генри и пару кусков белого янтаря, но смолил по-чёрному, и дым тянуло в нашу девятиметровку.
Владимир Иванович, не могли бы Вы выходить на лестничную клетку с Вашим беломором? Ведь у меня грудной ребёнок!
Прости, конечно, я выйду, как-то не подумал
Сиди, Володя, кури здесь, кому не нравится, оденутся и пойдут гулять. Я и так её борова терплю, вот и она потерпит, матери было в удовольствие начать перебранку, а я боялась, что у меня пропадёт молоко. И я сказала Иванову, что готова переселиться в Москву, чем весьма его обрадовала. Но вначале решено было окрестить Катюшку в той церкви, где когда-то крестили меня, собственно, она одна и была, зато не закрывалась ни при каком режиме. Там служил отец моего одноклассника Вити Ляшко, чистенького и неразговорчивого мальчика, которого придурки пытались дразнить, но от Вити всё отскакивало, как от стенки горох. Вот на кого мне сейчас хотелось быть похожей.
В крёстные Иванов пригласил супружескую пару, хоть это и было не по правилам, но зато Витя Зайцев был его школьным товарищем, а его жена Люба, деревенская девушка, православной верующей, они никак не были связаны с нашим заводом, где Иванов являлся парторгом цеха. Ему бы не поздоровилось за данное мероприятие. Зайцевы сами очень хотели детей, будучи женаты уже пять лет, однако мать Виктора участвовала в ядерных испытаниях под Челябинском, а потому её сын был бесплоден, что выяснилось немного позже.
Кате исполнилось три месяца, я уже приучила её писать над тазиком. Ничего сложного в этом нет, если относиться к ребёнку со вниманием. Все удивлялись и смотрели на это «священнодействие», как на аттракцион.
После крестин мы пообедали, я объявила матери, что уезжаю в Москву и освобождаю её от нашего присутствия. К моему удивлению, это выбесило её так, что она отобрала у меня зимнее пальто:
Езжай, в чём хочешь!
Но, как говорится, голь на выдумки хитра. Наш трёхсотлитровый аквариум с рыбками ушёл к Рите в уплату за салоп до пят из зелёного офицерского сукна, а вязаная белая шаль за мерлушковую шкурку, из которой мне в два дня сшили ушанку и воротник на салоп. Получилось весьма ничегошно и необычно для нашей провинции, а для Москвы вообще эксклюзивно. Иванов нашёл на работе полуторку, на которую погрузили детскую кроватку, мои книги, бабкино пуховое одеяло и пару подушек, я попрощалась с сестрой и мы покинули наши негостеприимные пенаты навсегда.
Запомни, эта квартира твоя! Не оставляй её своей матери, я умру, она всё просрёт! сказала мне бабушка на прощанье. Но я выписалась и закрыла тему. Бабуль, я буду к вам с дедом приезжать и привозить продукты, письмо идёт два дня, пишите! я обняла бабушку, поцеловала деда и прошла мимо матери, стоящей в дверях гостиной со злым выражением лица.
Моё отношение ко всему произошедшему? Одним коротким словом из семи букв «некогда». У меня родился ребёнок, думать можно, однако не стоит заморачиваться, иначе молоко пропадёт, а Катька такая жадина, высасывает обе груди сразу, и пусть она после срыгнёт ровно половину выпитого, облив меня моим же молоком, однако не дать чревато диким ором. Когда ей исполнилось три месяца, она начала закатывать скандалы ровно после вечерней «дойки». Орала так, что святых выноси, однажды я даже вызвала скорую помощь, и докторица, посмотрев на меня, спросила из-под очков: «А по жопе не пробовали?»
Да Вы что, это же маленький ребёнок!
Попробуйте, шлёпните её!
Я нежно постучала по розовой попке, раздался громкий визг.
Сильнее!
Я шлёпнула посильнее, Катька замолчала.
Вот видите, она просто издевается над Вами, у неё ни слезинки, надо же, какой характер поганый!
Характер? думалось мне, да не может этого быть, какой характер может быть у грудничка, любимого мной до безумия?
Мне казалось, что главное это накормить, одеть, погулять, спеть песню, рассказать сказку, обцеловать, а всё остальное третьестепенно и третьесортно, со всем остальным можно разобраться со временем, главное, чистота и спокойствие. Из последнего я могла обеспечить только чистоту, которая отвергалась свекровью, как вражеское вторжение. Мы с Ивановым спали раздельно, так как в десятиметровой комнате стоял свекрухин шкаф, больше похожий на пульмановский вагон, в разных углах два диванчика из комиссионки, а на оставшемся пространстве детская кроватка. Меня это вполне устраивало, однако супружеские обязанности время от времени напоминали мне, что штамп в паспорте не простая формальность.
Новый год мы отмечали у Зайцевых. Второй Саша, тот, из поездки в Карелию, развёлся с женой и привёл на смотрины свою новую пассию: кудрявенькую вертлявую недалёкую девицу, встревавшую во все разговоры. У неё уже был ребёнок, маленький мальчик, похожий на майского жука, только без усов. Он носился по коммунальной квартире, заглядывая в комнаты зайцевских соседей, и приносил оттуда бутерброды, мандарины и конфеты, и в конце концов наколядовал столько, что эти подношения еле поместились в сумку его матери, куда она с довольным видом запихивала соседские дары. Разумеется, эта женщина никому не приглянулась. Хотя прежняя жена Кондратьева тоже звёзд с неба не хватала, но, как я поняла, к ней все уже привыкли, а к этой ещё нет. Я в этой компании и вовсе выглядела чужеродным элементом, несмотря на то, что не была коренной москвичкой, однако все реплики ивановских друзей сводились к бытовым темам, а я этого не любила и потому не знала, как поддерживать разговор.