Надо скорую вызывать! Я сейчас сбегаю!
Игорь открыл глаза и взял меня за руку:
Не надо скорой. Я завтра уеду. У меня почки больные. Моя жена знает, что надо делать.
Я отвернулась и пошла плакать дальше, но слёзы задержались в пути или я их уже выплакала
Наутро мы с Игорем молча доехали до Москвы, от вокзала взяли такси, у метро Аэропорт я вышла. Всё было кончено, птица любовь помахала белым крылом с чёрной отметиной. Я полезла в карман за платком и обнаружила там сто рублей. Отступные? За кого он меня принимал? В бригаде все вытаращили глаза, мол, ты же в отпуске! Я еле доработала до конца дня. Трижды звонила из Киева жена Игоря и кричала в трубку, что меня уволят без выходного пособия.
Через месяц в наше КБ приехали ребята из Киева, они сказали, что про меня часто спрашивает уборщица баба Клава:
Где же та дивчина с цигаркою? Гарная така, ходила, як королевна на своих каблучищах! Приедет, чи ни?
Я спросила про Игоря, однако получила не очень приятный ответ. Якобы он долго болел, сотрудники пришли его навестить, а он закрылся в туалете, да так к ним и не вышел. Его жена-армянка принимала их на кухне в одиночестве.
Забудь про него. Мы сами обалдели от этой истории. Карьера оказалась дороже любви, только и всего. Ты же разумная девица, прими это как курортный роман.
Время шло, я выздоравливала медленно и со скрипом, перебирая в памяти произошедшее. Однажды, по прошествии трёх лет, за которые я окончила несколько курсов, посетила все московские театры и побывала на закрытых показах кино, я возвращалась домой после какой-то творческой тусовки. В метро от другой двери на меня буквально уставился интересный парень, похожий на модного тогда «индейца» Гойко Митича, я потому и обратила на него внимание, что уж больно был похож и уж больно не мигал, не сводя с меня глаз. Вначале я подумала, что его впечатлила моя шапка-ушанка из лисы-огнёвки, но, когда я вышла из метро, Чингачгук последовал за мной и сел напротив в вагоне электрички.
Я из Ленинграда, зовут Михаил, позвольте с Вами познакомиться!
Хм, я как-то не рассчитывала.
Ладно Вам, я же с добрыми намерениями! Вот мой адрес, приезжайте, покажу Ленинград. Вы были в Ленинграде? он начеркал что-то на листке из блокнота и протянул его мне.
Нет, не была. Мой любимый город Сухуми.
Хорошо, в Сухуми поедем летом, а пока скажите, где Вы живёте! Говорите, а то мне некогда!
В Дмитрове. Приезжайте и Вы, покажу Вам город.
Я шутила, как, мне казалось, шутит и этот незнакомец. Назвала ему адрес, и он тут же вышел на полустанке. Слава Богу, отделалась. Чингачгук был весьма шумным и напористым. Ему бы лошадь и томагавк для полного сходства с героем индейских прерий.
Конец недели, пятница, завтра уборка, готовка, маман не даст поваляться до двенадцати, ей всегда мало одной чистоты, надо, чтобы чистота-чистота. А готовить она и вовсе не умеет, это моя обязанность.
Проснулась я от настойчивого звонка в дверь. В комнату влетела маман и грозным шёпотом прорычала:
Там к тебе пришли! Шесть утра, с ума сойти, даже я в субботу так рано не встаю!
В дверях стоял Миша-Чингачгук с букетом и тортиком в руках.
Я приехал посмотреть Ваш город. Как Вас хоть зовут-то?
Тут высыпали все, бабка с дедом тоже проснулись от настойчивого трезвона. Звонок у нас был очень ехидный, ещё со старой калитки.
Пришлось ставить чайник и начинать день с Мишиного тортика.
А ничего посущественнее нет?
Есть сыр, колбаса, масло
Давайте всё, понравится, женюсь.
Ну и наглец, только его здесь не хватало! Но было занимательно. Этакий Тунгусский метеорит, ворвавшийся в мою театральную жизнь.
Бабка была довольна, что у меня появился такой интересный кавалер, она была не чужда авантюризма, дед хмыкал и почёсывал лысину, а мать Кто её знает, притворяться она умела, я редко угадывала, что у неё на уме. Таинственная персона, зацикленная на внешней чистоте.
Откуда в мире столько моралистов, если морали в принципе никто не придерживается? Моя мамочка моралистка ещё та. Не так давно я спасла от неё одного сбитого лётчика, которого она подцепила в санатории. Он уже собирался разводиться и переезжать из Мурманска в наши Палестины под крылышко моей матери, которая изображала нежные чувства к седовласому дядьке, затянутому в корсет. Связь они решили держать через меня, лётчик позвонил мне на работу, и я, зажав трубку рукой, популярно объяснила, что ухаживать здесь за ним никто, подобно его жене, не станет. А потому не стоит неудачно катапультироваться во второй раз.
Ты серьёзно, девочка, или в тебе говорит ревность?
Какая ревность, мне просто страшно за Вас.
Твоя мать сказала, что она меня любит
У Вас пенсия хорошая, вот и вся её любовь. Останетесь ни с чем в доме инвалидов.
Спасибо! Почему-то я тебе верю!
Не за что. Будьте здоровы.
Маман каждый день пытала меня, не было ли звонков, и в конце концов успокоилась на том, что все мужики скоты. Возможно, так и есть, я спорить не стала, но и женщины никому спуску не дают, большинство ищет свою выгоду, не думая, что у мужчин тоже бывают чувства, подчас, посильнее, чем у нас. Тем временем, Михаил затаскал меня по операм и балетам с заходом в театральные буфеты. Был он каким-то кандидатом каких-то наук, я не вдавалась в подробности, уж меня-то чужие доходы волновали меньше всего.
За последние три года у меня было много поклонников, я ковырялась в них, как коза в апельсинах, некоторые звали замуж, но что-то я не горела желанием. Дипломат, похожий на малосольный огурчик в пупырышек, переводчик с бабьей фигурой, ревнивый сотрудник с бегающими глазками, ещё один женатик, у которого супруга «не имела связи с природой», а попросту была беременна, все они были для меня на одно лицо, не представляющее никакого интереса.
Тебе и нужен дипломат, кто тебя такую умную дуру выдержит. Тебе и нужен переводчик, будешь ездить по разным странам. Тебе и нужен военный, будет тебя, неряху, муштровать! маман всё всегда знала лучше меня. Любовь была для неё хороша только в обрамлении багета из денежных купюр, хорошей мебели, обильных яств и импортных шмоток. Наверное, по-своему, она была права, недаром жизнь её была наполнена не только мужским вниманием.
Чингачгук выгодно отличался на фоне всех моих соискателей своим размахом. Он был хорошим рассказчиком, однако при своей недюжинной фигуре так активно размахивал руками, что мне казалось, вот-вот проломит дверной проём или окно.
Он то и дело порывался меня удивить. Однажды чуть было не купил мне дублёнку в какой-то подворотне в Столешниковом, я еле успела схватить его за руку. Но сердце моё молчало. Однако я думала так: «Может быть, выйти за него, да родить ребёнка? Мне двадцать восемь, скоро вообще будет поздно, а детей я люблю, вечно вожусь с чужими, и они ко мне прикипают, надо же куда-то расходовать свою любовь, так уж лучше сюда, и будет у меня родная душа». И вот, когда я уже хотела откликнуться на предложение Михаила, он уехал в Ленинград. У него кончилась командировка.
Ну и слава Богу, значит, не судьба!
Как-то раз, по прошествии нескольких недель вернувшись домой на выходные, я застала в гостиной полный разгром. Чугунная кастрюля из-под тушёного мяса стояла на журнальном столике, рядом валялась грязная посуда: два прибора, два стакана, вилки, ножи, салфетки, всё в кучу.
Вошла бабушка:
Жених твой приехал.
И где же он?
А он с твоей матерью выпил-закусил, и оба куда-то ушли.
Бабка смотрела на меня своим ведьминым взором, как будто она сказала меньше, чем думает, я знала этот взгляд, не предвещающий ничего хорошего.
Да ну тебя, бабушка, не может этого быть!
Посмотришь.
Наутро я встала, приняла душ и стала сушить волосы перед зеркалом в прихожей. Заскрёбся ключ в замке, дверь отворилась и на пороге возникли моя мать и Чингачгук. Они стояли в обнимку, смеясь, но оба мгновенно изменились в лице, увидев меня.