В цирке детям, естественно, больше всего нравились клоуны и дрессированные хищники. В цирк с родителями я ходила довольно часто. Как появлялась новая программа, папа обязательно вел меня на нее. Раз выступали лилипуты, и один из них, видимо, подсадной, сел рядом со мной. Тетя Муся сзади прошептала мне:
Смотри, какой жених подсел к тебе.
А мне почему-то стало неприятно от такого соседства. Еще я не могла смотреть на воздушных гимнастов было очень страшно за них.
Вообще-то в то время, благодаря маме, я была заядлой театралкой. Им на работе выделяли билеты в театр, а желающих было немного. Вот я и пользовалась случаем. Ходила в Большой и Малый оперные театры, Музкомедии и, кажется, имени Комиссаржевской. Компанию мне, как правило, составляла подружка со двора Лерка. Я предпочитала Малый оперный Большому почти такой же по интерьеру, но более уютный. Каких мы только опер не послушали и балетов не посмотрели!
Мы учились на третьем этаже, а малыши на втором. Как-то я спустилась к ним, чтобы узнать, как там Алька. Варвара Степановна отозвалась о нем:
Хороший мальчик, старательный, способный, послушный.
Пожалуйста, если что, говорите мне.
Обязательно, тем более у тебя не у Кондрашки.
Было как-то, я предупредила Альку, чтобы он вел себя хорошо, а то у меня не у Кондрашки, за столом не перднешь. Видимо, Алька рассказал об этом разговоре Варваре Степановне.
Зимой я любила кататься на коньках. Моими первыми коньками были «снегурки», которые привинчивались к валенкам. Каталась и по утрамбованному снегу во дворе, и с тетей Аней в Измайловском садике, где для детей заливали пятачок. Там кататься можно было только днем, а за порядком смотрел сторож. Когда я выросла, мне купили «бегаши», но на них у меня не получалось кататься, и тогда мне купили «хоккейки». У моих родителей тоже были коньки, и мы по выходным ходили в Юсуповский сад, билет в который вечером стоил 20 копеек. Правда, утром и днем по будням детей пускали кататься бесплатно. В Юсуповском саду были раздевалки, каток освещался, играла музыка. Мне покупали эскимо за 45 копеек.
По вечерам мы с отцом ходили гулять. А в десять вечера на прогулку выдвигались военные. Ходили они строем по кругу: 10-я Красноармейская Измайловский 11-я Красноармейская Якобштадтский переулок 10-я Красноармейская. Ходили с песней, с запевалой. Папа говорил, что после такой прогулки солдаты хорошо спят, поэтому и нам надо гулять.
В 1938 году мама поехала на партконференцию в Москву. И вдруг от нее пришла телеграмма, что ей предлагают перейти на работу в столице. Спрашивала а как мы? На семейном совете все мы: папа, я, Алька и бабушка высказались против, о чем оповестили маму. Так что тогда, наверное, к счастью, наш переезд в столицу не состоялся.
Помню новогоднее откармливание гусей. Обычно покупали пару. Руководила этим тетя Аня. Бабушка варила овес, в который добавляла булку и какой-то витамин, по указанию тети Ани. Кормить гусей поручили мне, а те неблагодарные все время стремились ущипнуть меня. Так что наши отношения не сложились, впрочем, с другими они вели себя так же. Поэтому я отправлялась за помощью к сыну дворника Ваське.
Вась, помоги мне покормить гусей.
Отстань, не пойду.
Васенька, ну пожалуйста.
Сказал, не пойду.
Тут вступала его мать:
Сходи, помоги.
Да, сейчас Васенька, а раньше Васенок-поросенок. Не пойду.
Действительно, во дворе ему кричали дразнилку:
А я тебе такого не кричала.
Ну так твои подружки кричали.
Но не я.
Тут опять вступала его мать:
Хватит, сходи и помоги девочке.
Ворча, Васька шел со мной. Во дворе я получала по затылку. Но с кормежкой гусей он справлялся хорошо.
Как-то летом мы ехали в автобусе. Мама села ближе к кабине водителя, а мы с папой несколько сзади. Было душно, и мама сняла кофту, совершенно забыв, что под ней не блузка, а манишка. Мы с папой, увидев это, давились от смеха, за что нам потом и досталось.
Вот нахалы, вместо того, чтобы сказать, они, видите ли, потихоньку смеялись.
По дороге из школы мы проходили мимо пекарни на 12-й Красноармейской. Цеха «Красного пекаря» находились на 12-й, 11-й, 10-й. Сухие тортики готовили, кажется, на 10-й Красноармейской, а на 12-й выпекали городские булки. Из окошка, находящегося на уровне тротуара, шел одуряющий запах свежей выпечки. Проемы были заделаны сеткой, но край отгибался. И иногда мы получали еще горячую булку.
А с Богом отношения у меня как-то не сложились. Началось с того, что я услышала: «Причащается раба Божия». Какая еще раба, я не раба! Но в церковь я за бабушкой ходила. Она была против:
Никуда ты не пойдешь. Я тебя с собой не возьму.
Ну вот еще. Я и сама пойду.
Ходила, как и бабушка, в Троицкий собор на Фонтанке, обычно с подружками. Перед тем, как войти в храм, мы прятали в портфели пионерские галстуки. Целью наших походов было посмотреть на физиономии молящихся прихожан. А еще мне всегда казалось, что богобоязненные верующие должны являть собой образец любви к ближним. На деле было не так. Самыми злобными и нетерпимыми были старушки-богомолки. Их злобное шипение помню и сейчас. Мои визиты в собор продолжались до тех пор, пока во время отпевания «покойник» не сел в гробу. Он, оказывается, заснул летаргическим сном, от которого при отпевании и очнулся. Где-то года через два он умер действительно. Я же от страха бежала без оглядки, бросив свой портфель. И больше в собор ни ногой. Тетя Аня, сходив на место происшествия, мой портфель нашла и мне вернула. Никто в святом месте на него не покусился. А перед войной в собор, по неизвестной мне причине, перестала ходить и моя бабушка. Как отрезало.
С Троицким собором было связано еще одно происшествие. Я, наклонив голову, прятала в портфель галстук. И услышала, как какой-то мужчина предложил моим подружкам что-то взять в руки. Не поднимая головы и не отрываясь от своего занятия, я скомандовала:
У чужих ничего не брать.
Мужик исчез, а мне подружки рассказали, что он, распахнув пальто, показал им свое хозяйство и предложил потрогать его руками. Секса у нас не было, а извращенцы встречались.
В ЦПКиО нас с Алькой возил папа. Изредка к нам присоединялась и мама. Ездили на двух трамваях с пересадкой. Поначалу проходили через боковой вход, который был платным, в то время как центральный был бесплатным. Поэтому мы в основном им и пользовались. Гуляли в «цыпочке» Масленицу, угощались блинами, отмечали другие праздники. Водили хороводы, в которых участвовали и мы, играл оркестр, угощались вкуснейшими пончиками с сахарной пудрой. Запомнились также жареные пирожки с капустой, повидлом и мясом, точнее, с ливером. Последние я любила больше всего. Продавали их с тележки с коробом, имевшим три отделения. Не знаю, имелось ли там устройство для подогрева, но пирожки были всегда горячими. А вот на каток в ЦПКиО мы ездили всего несколько раз.
Во второй половине 1930-х и до самой своей смерти отец работал кладовщиком на «Красной Баварии». Туда его сманил Михайлов, муж тети Муси, служивший водителем у директора по фамилии Куль он и главный пивовар были немцами. Должность кладовщика, сами понимаете, могла кого-то подвигнуть к комбинациям, но не отца. Директор ценил отца за честность и добросовестность, поэтому к празднику выписывал продуктовые наборы. Помню один такой: бочонок пива, ящик бутылочного, два ящика лимонада, сахарный песок, рис, мука, приблизительно 5 килограммов чищеных апельсинов и лимонов, мальц-экстракт вкусная патока из солода. В бочонок, который помещался между ножек перевернутой табуретки, вставлялся краник.
Мама умела замешивать потрясающее тесто, поэтому выпечка получалась просто объедение. Пекла пироги с капустой, с морковью (я такие не любила) и ватрушки. Мне, и не только мне, больше всего нравились пироги с капустой. Тетя Дуся Веселова оберегала мамины пироги от сослуживицы Марии Петровны. Худенькая Мария могла съесть поразительно много. Поэтому тетя Дуся предупреждала маму: