***
После памятного суда отец надолго слег. А когда встал, то уже не был тем молодцеватым, прожженным коммерсантом. Огромная брешь в финансах, нанесенная неведомым вором, так и не была преодолена. В магазине пришлось делать большие скидки, чтобы распродать товары и заплатить за полученные кредиты. Потом пришлось сдавать комнаты, чтобы свести концы с концами. Следом рассчитали почти всю прислугу. За конторкой в магазине теперь стоял сам хозяин. Но ничего не помогало.
Отец захотел выдать Элис замуж, чтобы она не нуждалась после его ухода, но здесь обычно послушная дочь встала против его воли. Оба предложенных им варианта она с негодованием отвергла.
Так несчастный отец ничего не смог сделать с непокорной дочерью, и в ночь на католическую пасху тихо отошел. Через две недели пришло сообщение, что найдены неопровержимые доказательства, что Генри Картер не совершал преступление, за которое был осужден. Элис потратила немало денег, чтобы получить документы, удостоверяющие, что Генри Картер невиновен и освобождается от дальнейшего наказания.
Элис не хотела вспоминать, как она хоронила единственного близкого человека, как за бесценок продала дом с лавкой отцовскому конкуренту с Очард стрит, купила маленький домик в пригороде, где поселила своих верных слуг Пита и Молли. На вырученные деньги она купила самый дешевый билет на «Любезную Николетту», везущую в Австралию переселенцев. У нее в дороге будет свое личное пространство, и это главное.
Когда ей говорили о сложности дороги в Австралию, она думала только, что едет туда свободным человеком, а Генри везли как опасного заключенного.
Когда фигурки на пристани стали совсем крохотными, народ, оккупировавший весь участок палубы, выделенный для трюмных пассажиров, стал расходиться. Элис тоже спустилась в свою каюту. Назад дороги нет.
***
Первый день плавания прошел для Элис в шуме, неразберихе, решении организационных вопросов. Как оказалось, трюмные пассажиры были обязаны выделять из своей среды дежурные бригады, которые следили за порядком и чистотой.
Когда первая суета утихла, вдруг обнаружилось, что морская болезнь не щадит большую часть пассажиров. Было редкой удачей, если в семье или группе совместно едущих пассажиров оказывался хотя бы один человек, не подверженный этой напасти. Все бывшее трюмное помещение, разбитое на каюты, наполнилось стонами и детским плачем.
Вопреки опасениям заботливой Молли, на судне кормили даже трюмных пассажиров. Кормили, конечно, скудно, дурно, но три раза в день пассажиры получали порцию варева. В трюм спускали огромные котлы, и к ним сразу выстраивались длинные очереди из пассажиров, держащих свои тарелки и кружки. Маленьким детям такая еда не подходила, потому было выделено место на палубе, где мамаши могли сварить что-то более подходящее для детских желудков.
Элис чувствовала легкую дурноту, но вполне могла себя обслужить, даже немного поела. Мучительно болела голова от сильных эмоций последних дней, от прощания со стариками, от шума, детского плача, мыслей о будущем.
Она забралась в свою крохотную каютку, нащупала на груди сверток, в котором хранился заветный документ об освобождении любимого, подаренная отцом китайская подвеска камея, изображавшая дракончика, и деньги, которые она смогла набрать на эту далекую дорогу. Потом укрылась с головой и дала волю слезам.
Она сильная, она очень сильная, но иногда самый сильный человек уже не может выдержать те испытания, которые дает ему судьба.
***
Первые дни дороги были очень сложны. Судно почти сразу оказалось в зоне свежих ветров. Ощутимо качало. Людям, запертым внутри огромного помещения, казалось, что пришел их последний час. В целях безопасности были закрыты все вентиляционные отверстия и люки, погашены масляные фонари, затушен огонь в печах. В кромешной тьме из каждой каюты слышались стоны, плач детей, перебранка взрослых и молитвы к Всевышнему о спасении. Запахи были настолько резкими, что вызывали слезотечение.
Когда принесли котлы с едой, остался чуть приоткрытым грузовой люк, к тому же, кухонного рабочего сопровождал юнга, державший в руках зажженную лампу. Стало чуть светлее, и Элис смогла сходить и получить свою порцию каши. Очереди к раздаче почти не было, потому что пассажиры лежали вповалку.
Элис проглотила несколько ложек того, что называлось кашей, и вдруг услышала, как за тонкой стенкой ребенок просит у мамы есть, а мама, видимо, была не в состоянии ему ответить или что-то сделать. Оказалось, организм детей был крепче организма взрослого.
Она с трудом встала, добралась до двери в соседнюю каюту и постучала. Ответа не было, даже ребенок, видно, от страха, замолчал.
Есть тут кто? девушка спросила удушливую тьму. Малыш, ты кушать хочешь? Давай миску, я принесу.
Из тьмы донеслось невнятное бормотание, раздалось бряцание, и в руки Элис ткнулась миска. Элис с трудом дотащилась, стараясь удержать равновесие, до ругающегося кока, получила новую порцию каши и отправилась назад. У входа в соседнюю каюту она позвала:
Малыш, иди ко мне, я тебя покормлю. Пусть мама отдыхает. Миссис, я в соседней каюте, хорошо себя чувствую и покормлю вашего ребенка. Не беспокойтесь.
В темноте раздалось снова какое-то бормотание, прерываемое рвотными спазмами, и в Элис ткнулось маленькое тело. Она схватила малыша и потянула его в свою каюту. Сидя на кровати, большой и маленький пассажиры поели остывающую кашу. Потом улеглись, Элис обняла маленького подопечного, и они оба уснули.
В темном трюме, разбитом на клетушки-каюты, было непонятно, день или ночь. Только появление кухонного работника могло внести какую-то ясность. Он говорил, что это завтрак или ужин.
В следующий раз Элис отправилась за едой уже вместе с маленьким Беном. Они пришли со своими мисками в каюту, и Элис усадила малыша кушать. Сама заглянула в каюту к соседям, сказала, что у Бена все нормально. В ответ сдавленный женский голос попросил взять к себе дочку. Через минуту из тьмы каюты показалась лохматая девчушка с миской в руках.
Пришлось Элис еще раз идти к кухонному работнику, который ругался и грозился уйти, если никто больше не подойдет за своей пайкой. Она уговорила его немного подождать, отвела девочку в свою каюту, усадила рядом с братом. Потом постучала в несколько ближайших кают и спросила, нужно ли кому принести еду. Результатом этого похода стало появление в ее каюте еще двух детей. Определенно, дети крепче родителей. Плохо было то, что один из детей был слишком мал, и его было страшно кормить довольно грубой кашей. Страдающая мать посоветовала размочить сухарь в воде. Так и сделали.
В крошечной каюте Элис было очень тесно. Она сама сидела на чемодане на полу, на ощупь помогая детям есть. Дверь она закрыла, чтобы хоть как-то защититься от зловония отовсюду. Потом забралась на кровать, обняла самого маленького Тони, остальные прижались к ней со всех сторон. Девушка укрыла всех одним одеялом и все снова уснули. Только Элис долго не спала, слушая, как сопит ей в шею малыш, как шумят волны за бортом и угрожающе скрипят переборки. Потом глаза устало закрылись, пришел сон.
Она еще не открыла глаза, а уже поняла, что погода стала чуть лучше, и народ пошел на поправку. Уже не так качало, а за закрытой дверью раздавались не только стоны, а вполне вменяемые разговоры. Дети рядом с ней зашевелились, а малышка Эшли захныкала и позвала маму. Почти сразу в дверь постучали, и мужской голос неуверенно спросил:
Эшли, крошка, ты здесь?
Элис открыла дверь. Было довольно светло от уже зажженных фонарей. По коридору ходили, пошатываясь, люди. Она отдала малышку ее отцу. Потом пришли за маленьким Тони. Последней открылась соседняя дверь, и в коридор выползла довольно помятая женщина. Дети Бен и Мэй с радостным визгом бросились к матери.