И всё же как-то раз Изгой решился спросить:
А родители разрешают тебе сюда ходить?
Девочка в ответ помотала головой, а затем дополнила словами:
Они не знают. Папы нет, а мама не дома.
В такое-то время?
Она часто пропадает на работе.
Наверное, днём она дома?
Нет, она и днём тоже на работе.
Работает и днём, и ночью. Как же так?
Не знаю, я ведь не работаю.
И то верно.
Чувствуя вполне осязаемую грусть девочки, Изгой не нашёл в себе слов утешения и вместо них зачитал вслух очередные строчки хорошо знакомого стихотворения:
И солнце эту гниль палило с небосвода,Чтобы останки сжечь дотла,Чтоб слитое в одном великая ПриродаРазъединённым приняла.Снова гниль? спросила Девочка.
Это то, чем все мы станем.
Даже я?
И ты тоже. Однажды.
Сегодня с этой крыши снова упал человек.
Так мы уходим, сказал Изгой. Просто пришло его время.
Холодный ветер налетел вихрем, смёл сигаретные окурки, Девочка сжалась в попытках сохранить тепло.
Кем он был? спросила она.
Судьёй хриплый голос слегка дрогнул. Судил и каялся.
Он плохо справлялся со своей работой?
Слишком хорошо. Исключительно результативно. Некогда очень известный в нашем городе человек, но позже забытый.
А как он оказался здесь?
Узрел истину в вине, Изгой чуть улыбнулся. Человек не может судить человека, это ему открылось. Вся жизнь в неправде понимаешь?
Девочка кивнула.
Он отказался от денег, от семьи, от славы, чтобы покаяться, провёл здесь без малого десять лет и
Наконец, пришло его время уйти?
Несколько хлёстких ударов стихии пробили тело Девочки до дрожи. Изгой хотел её согреть, но не смел прикоснуться.
И куда вы уходите? спросила она, когда ветер немного стих.
Из этого места в другое, в лучшее место.
А я попаду в лучшее место? А мама?
И ты, и мама, и папа.
Наверное, папа уже там, безрадостно обронила Девочка.
Ты не знаешь?
Не-а. Мама не говорит.
Тогда и мы не узнаем
А зачем вы уходите туда с крыши? Всё равно же всё одно
Это пункт назначения один, а вот пути к нему разные, вздохнул Изгой и чиркнул зажигалкой.
В их маленьком мирке, лишённом мирской суеты, раскинувшемся последним оазисом на пути к вечности, подобные вопросы не приветствовались. Порождали они своего рода смуту, сеяли какие-никакие сомнения, побуждали о чём-то сожалеть тех, кто пришёл сюда от сожалений освободиться. Маленькая Девочка, по незнанию, несла в себе первородный яд и могла отравить всех вокруг. Но Изгой не стремился гнать её, не стремился и исцелять. Нет, не так у них, потерянных и отвергнутых, потерявших и отвергнувших, было принято. Люди приходили сами, не объясняя причин, принимали иглу, как другие просвиру, и преисполнялись в губительном созерцании звёзд.
Почему вы здесь? спросила преисполненная, как каждое дитя, любознательностью Девочка.
Каждый по своим причинам.
А лично вы? Почему крыша, почему ночью? Я поняла, что вам нравятся звёзды, но
Но как я оказался здесь впервые?
Да!
Что-то привело меня, сказал Изгой задумчиво. Кто-то называет это видением, а я же, скорее, видел уже столько иных видений, что практически ослеп, впал в беспамятство и, в конце концов, продрался через темноту сюда к свету.
В глазах девочки отражалось слабо колыхающееся пламя зажигалки: пока это был единственный свет, какой она могла заметить.
Но ведь свет внизу! вскричала она, указывая коротким пальчиком сквозь смог на желтизну в окнах домов-муравейников.
То свет искусственный, фальшивый. Не скрою: когда-то и мне его хватало, но то время прошло. Помимо него есть иной свет свет солнца, например. Свет созидающий и умерщвляющий, символ непрерывности перерождения жизни, в котором мы существуем и медленно тлеем, каждый день обжигаясь. И есть свет успокаивающий холодный и ненавязчивый, дрожащая рука снова указала на звёзды. Я устал тлеть, устал просыпаться и изводить себя гонками за тем, что всё равно потеряю, устал засыпать, чтобы вновь проснуться за тем же самым жить по воле солнца больше не для меня. И не для них, Изгой кивнул в сторону многочисленных болезненно подёргивающихся фигур. Хватило мне того света, теперь я хочу другого и, когда сочту себя достойным, отправлюсь в его объятия.
Вы упадёте с крыши?
Возможно, моё измождённое жизнью тело упадёт или его подхватят и приберут. Как бы оно ни сталось, дух вознесётся в вечность. Туда, где каждый из нас всего лишь пыль, не пытающаяся явить собой что-то новое, исключительное, извечно обременённое.
Я не хочу прощаться, Девочка нахмурилась и чуть было не плакала.
И не нужно, улыбнулся Изгой. В вечности не бывает ни встреч, ни прощаний.
И он вздохнул:
Но на какое-то время нам всё же придётся расстаться, его безобразное лицо съёжилось от жгучего света.
Чёрный саван города плавился в первых лучах утреннего солнца.
Маньяк проснулся, когда свет уже вовсю лился по комнате.
Во сне ему привиделись пустые глазницы мёртвой девушки. Бездыханное обмякшее тело, вздувшееся тут и там, выделяло нескончаемый смрад.
Ты должна быть прекрасна, хотелось прокричать вслух, но в трупе не осталось и толики великолепия человека.
Маньяк вскочил с ужасом, свойственным тревожным людям. Оглядел комнату, одёрнул штору, заглянул под кровать трупа нигде не было.
В голове засел образ девушки: скромница в старомодном платье, невинна и непогрешима, перед публикой, жадно раздевающей её взглядами. Она пела, привычно подражая Эдит Пиаф неумело и неказисто. Но они не слушали, а только смотрели, снимая с девочки слой за слоем до костей. Маньяк давно знал эту девушку: даже не с юности, а с раннего детства как будто всю жизнь. Сколь бы она ни старалась, ей никак не давался чужой язык, а голос не ставился и пение резало слух, но Маньяк так и не рискнул об этом сказать, лишь осыпал лживыми комплиментами. Ох, сколько же дней они провели вместе и ни одной ночи. Занозой в плоти засело разочарование, воспоминания отравил яд злых языков, постоянно шепчущих про них двоих, настолько близких и повсюду бывших вместе, разные непотребства. Тем порочнее была эта связь, что сам он тайно желал того же, будоражил воображение пикантными фантазиями, а она, стремясь хранить честь и невинность, предложила назваться братом и сестрой. И тогда Маньяк, такой наивный в свои юные годы, принял новые правила за игру, где они обманывали весь мир, и, в конце концов, обманулся сам. В час откровений, стоило ему открыться в своих чувствах, она отшутилась:
О чём ты таком говоришь, братик?
Говорила она беззлобно, но больше никто и никогда не отвергал его столь же решительно и цинично. Закрылась, едва прознала о преступном намерении, выстроила вокруг себя непроницаемые стены, за которые пропустила всех людей мира, кроме него одного. И тихой поступью ушла к другому всё равно что в небытие. И осталась на месте прежнего прекрасного храма, куда он так и не возымел возможности зайти, чёрная дыра, затягивающая всё вокруг, словно никак не может найти то единственное, что ей нужно. А он при каждом случае, как только представлялась возможность, загадывал желание и взывал к высшим силам о ниспослании её расположения. И тушил сигареты о язык, потеряв всякую надежду почувствовать вкус её губ. Теперь, когда она, небыль, явилась к нему в забытьё, воскресив в памяти прежнюю быль в образе гостя небытия, он вновь ощутил вкус пепла. Разгорячённое тело окропила холодная вода, и Маньяк привычно усладил свою плоть, в тысячный раз опорочив самую светлую память.
С улыбкой безумца Маньяк смотрел на искажённое отражение в зеркале, прогоняя в мыслях абсурдный сценарий, в кой верил, как в явь, где она, простодушная и прекрасная, не по своей воле оказалась в цепких лапах властного и недостойного мужчины, но больше не нуждалась в спасении, поскольку честь и невинность её были посрамлены, чресла разорваны, а грудь растоптана, милое личико потонуло в скорбных морщинах Она не в небытии, где-то живёт, чему-то радуется, не осознавая искалеченным умом своего несчастья, и, с самоотдачей безумца, тонет в нечистотах. Величайшей милостью стало бы её скорейшее утопление и кто, как не он, должен оказать эту честь?