Я подумала, она должна быть у вас.
Она протянула мне книгу. Обширная библиотека Флоры включала редкие издания старинных книг, рукописи, книги по местной истории. Еще она любила покупать романы, изданные для продвинутых читателей, и мы иногда из любезности разыскивали их для нее в интернете. Все книги, которые собирала, Флора оборачивала бумагой кремовой, архивной, чтобы защитить оригинальную обложку. На обложке стоял экслибрис оттиск специального штампа Флоры. Она никогда не была сторонницей прозрачной защитной пластиковой пленки. Я много раз видела ее библиотеку. Книжные полки цвета белой яичной скорлупы в ее белом доме в стиле навахо, заполненные белыми кремовыми книгами, украшенными почти невидимыми печатями, сводили меня с ума.
Катери объяснила:
Мама умерла около пяти утра, в постели. Рядом с ней лежала вот эта раскрытая книга.
Раскрытая!
Она умерла мгновенно, сказала Катери, подразумевая, что у Флоры не было времени воспользоваться закладкой. Катери добавила, что одну из наших закладок она нашла в покрывале на кровати. Дочь Флоры осторожно подняла книгу с постели, не закрывая ее, а потом заложила нашей синей закладкой, чтобы обозначить последнюю страницу, на которой остановился взгляд матери.
Я подумала, что порыв Катери отметить эти последние слова выглядел нездоровым. Однако, если кто и мог показаться нездоровым, так это я, страдающая от тревожных визитов из другого мира. Я поймала себя на том, что смотрю на Катери слишком пристально, и отвернулась. Катери не стала задерживаться. Ходили слухи, будто она переезжает в отделанный камнем коттедж матери на юге Миннеаполиса, и я понимала, что у нее много дел.
Оставшись одна, я стояла, держа книгу. Ее защитная обложка была слегка надорвана, но в остальном нетронута. Я остро ощутила присутствие ее владелицы. Обычно я наклонялась к Флоре через прилавок. В ее голосе зачастую звучала обманутая надежда. Несмотря на всю ее щедрость, люди редко делали ее счастливой. Но книгам это удавалось. Вот и сейчас я бессознательно наклонилась, когда услышала я была в этом уверена ее голос. Слова звучали неразборчиво, но голос принадлежал Флоре. Я была поражена и вскрикнула, а потом обрадовалась, что в магазине нет ни одного покупателя. Я откинулась назад, все еще держа книгу. Это был увесистый том, хорошо переплетенный, отличающийся приятным весом и теплом. У него был сухой, едва уловимый запах ухоженной старой бумаги. Я не открыла его. Меня смутила внезапная радость, которую я испытала, услышав голос Флоры, хотя ее живое присутствие так меня раздражало. Когда Флора не погружалась в исследования индейского фольклора, она предавалась литературе в почти мистическом смысле. Жадная до нее и верная ей, Флора прочитывала литературные серии до конца. Она покупала книги своих любимых авторов в твердом переплете и придирчиво относилась к изданиям в мягкой обложке. Мы обменивались впечатлениями и много спорили. Я скучала по нашему общению. Я скучала по тому, как она следила за появлением новинок. Ее предварительные заказы были знаком того, что и мы должны увеличить наши собственные. Пару раз, когда Флора была нездорова, она просила нас доставить заказ к ней домой. Обычно книгу приносила именно я, и, если Флора была сама собой, а не находилась в состоянии одержимости чем-то индейским, мы часто садились выпить чаю или пару бокалов вина. Мы беседовали. Ах как мы беседовали о книгах!
Тебе не обязательно уходить, прошептала я и добавила в порыве тоски: Токарчук, что ты о ней думаешь?
Я поставила книгу Флоры высоко на полку, где мы демонстрируем корзины оджибве, и решила забрать домой в тот же вечер. Поскольку я одна ощущала присутствие Флоры, когда та приходила, я подумала, что, возможно, мне следует оставить книгу себе. Кроме того, она со мной говорила. Собственно, со мною одной. Я испытала на себе всю жуткость слуховых галлюцинаций. Кроме того, как выяснилось, темное время года обострило их. Деревья стояли голые. Духи оживали в их обнаженных ветвях. Ноябрь, по всей видимости, истончал завесу, разделяющую миры.
Книжный магазин: образ оборванки
Примерно через час после ухода Катери в магазин влетела одна из наших молодых сотрудниц, одетая в рваные черные брюки-палаццо и черную толстовку с капюшоном и логотипом нашего книжного магазина. Почти у всех, кто здесь работает, есть альтернативная жизнь, так вот Пенстемон Браун художница и писательница. Ее синие без оправы очки испачканы отпечатками пальцев, а волосы собраны в роскошный пучок. Как всегда, на ней была завидная пара ботинок черные, на шнуровке, с металлическим ярлыком «Ред Уинг». Большую часть времени она не замечает ничего. Порой замечает все. Сегодня она критически осмотрела книги на нашем большом прилавке. Пен одна из массы молодых индианок, которые увлекаются книгами и ведут насыщенную читательскую жизнь. Она истинная индигерати[22]. Пен занимается книжным прозелитизмом, поддерживает стенд «Мы рекомендуем», тщательно принимает книги и следит за тем, чтобы наши витрины и прилавок притягивали взгляд покупателей. Друг нашего магазина соорудил широкий прилавок из поэтических останков разбитой парусной яхты, и Пен предъявляет высокие требования к книгам, которые на нем размещает.
Почему бы нам не выставить книги Клариси Лиспектор? спрашивает Пен.
Ты влюбилась в ее глаза, помнишь? И себе взяла экземпляр.
Там был еще один. Мы его продали. Но ты права. Я думаю, мой все еще в моем рюкзаке.
Пен начала работать здесь, потому что у нее развилась одержимость женщинами-авторами, живыми и мертвыми, и с мая по декабрь у нее был роман с рассказами Исак Динесен. Вначале она сказала мне, что намеревается сделать на груди татуировку в стиле горы Рашмор с изображением своих любимых авторов-женщин. Клариса, Октавия, Джой. Дальше она сомневалась, не в силах сделать выбор между Исак Динесен, Зиткала-Ша и Сьюзен Зонтаг. Я подумала, что это нелепая идея, и потому смутила ее, превознося Маргерит Дюрас. Выбрала бы она молодое лицо Дюрас из «Любовника» или ее сексуальное, но не пощаженное годами лицо? Наконец я сказала, что татуировка помешает ей в дальнейшем заниматься сексом. Кто захочет столкнуться в постели с пятью парами чужих глаз?
Кто же собирается заниматься сексом с бабушками, разглядывающими твой додушаг, крикнула Джеки из офиса.
С чего ты взяла, что я занимаюсь сексом на спине? спросила Пен.
И подумай о том, что делает с грудью время, добавила я чопорным голосом. Когда тебе исполнится шестьдесят, лица на татуировке будут выглядеть как на картине «Крик».
Боже мой, воскликнула Пен, вы, тетушки, оставите меня в покое!
Но она тоже смеялась.
На самом деле Пенстемон безнадежно романтична, глубоко привязана к традициям, и я беспокоюсь о ее нежном сердце. Недавно она отправилась в очередное таинственное духовное странствие. Или, может быть, снова влюбилась и держит это в секрете. Каждый раз, когда Пен влюбляется, она влюбляется очень сильно. Сегодня, судя по состоянию ее одежды, она побывала в мусорном баке. На толстовке виднелись меловые подтеки, на манжете яркое пятно от кетчупа. Ее глаза, казалось, ввалились от недосыпа.
Ты вчера вечером не пошла домой, или теперь это твой образ для работы в книжном магазине? поинтересовалась я.
Образ оборванки. Она задрала ногу и посмотрела на манжеты драповых брюк. Я встретила парня.
Здесь? спросила я.
Она кивнула и оглядела магазин, словно желая убедиться, что мы в нем одни.
Он белый, прошептала она.
С ним еще что-нибудь не так?
Я была саркастична, но Пен восприняла мой вопрос всерьез. Она обожает мужчин с внешностью Иисуса Христа и наивными глазами лани.