Когда ужин закончился, Каллингворт провел меня в небольшую гостиную, где мы оба закурили трубки, а миссис Каллингворт сигарету. Он некоторое время сидел молча, затем вскочил, бросился к двери и распахнул ее настежь. Одной из его странностей была боязнь, что его подслушивают или строят против него козни, поскольку, несмотря на его показную открытость и откровенность, ему была свойственна странная подозрительность. Удостоверившись, что его никто не подслушивает и никто за ним не шпионит, он опустился в кресло.
Монро, проговорил он, тыча в мою сторону трубкой, я хотел тебе сказать, что я полностью, безнадежно и непоправимо разорился.
Я покачивался на стуле, который стоял на задних ножках, и уверяю тебя, что в тот момент чуть не опрокинулся. Все мои мечты о грандиозных результатах моей поездки в Авонмут рухнули, словно карточный домик. Да, Берти, должен тебе признаться: мои первые мысли были о собственном разочаровании, и лишь последующие о несчастье, постигшем моих друзей. Каллингворт обладал поистине дьявольской интуицией, или же мои мысли выразились на лице, поскольку он тотчас добавил:
Прости, что разочаровал тебя, дружище. Вижу, ты совсем не это ожидал услышать.
Ну, невнятно пробормотал я, это и вправду большой сюрприз, старина. Судя по дому, я подумал
Судя по дому, по лакею, по мебели, продолжил он. Ну, они-то меня и съели всего, с потрохами Мне конец, дружище, если только Тут я заметил в его глазах вопрос. Если только не найдется друг, который позволит использовать его имя на листе гербовой бумаги.
Я не могу этого сделать, Каллингворт, ответил я. Очень нехорошо отказывать другу, и будь у меня деньги
Обожди, пока тебя попросят, Монро, оборвал он меня, состроив страшную гримасу. К тому же, поскольку у тебя нет ничего и перспектив тоже, какая будет польза от твоей подписи на бумаге?
Вот это мне и хотелось бы знать, ответил я, все же чувствуя себя немного подавленным.
Слушай, дружище, продолжал он, видишь стопку писем слева на столе?
Да.
Это требования кредиторов. А видишь документы там, справа? Так это повестки в суд графства. А теперь погляди сюда. Он открыл конторскую книгу и показал мне три или четыре фамилии, написанные на первой странице.
Это моя практика, проревел он и принялся хохотать, пока на лбу у него не вздулись вены.
Его жена тоже от души рассмеялась, как могла бы и заплакать, если бы он того захотел.
Вот такие дела, сказал он, справившись с приступом. Ты, наверное, слышал я ведь и сам тебе об этом говорил, что у моего отца была лучшая практика во всей Шотландии. Насколько я мог судить, способностями он не отличался, однако факт остается фактом практика у него была.
Я кивнул и затянулся трубкой.
Так вот, он умер семь лет назад, и практику его расхватали конкуренты. Однако, получив диплом, я подумал, что мне лучше всего будет вернуться в родные пенаты и посмотреть, смогу ли я снова восстановить практику отца. Имя должно чего-то стоить, считал я. Но не было смысла браться за дело с прохладцей. Совершенно никакого смысла. К нему обращались люди богатые, они должны были видеть зажиточный дом и лакея в ливрее. Каков был шанс привлечь их в дом с эркером за сорок фунтов в год и с чумазой служанкой у порога? Как ты думаешь, что я сделал? Дружище, я занял старый дом отца, который не сдавался внаем, тот самый дом, который он содержал за пять тысяч в год. Начал я роскошно и вложил последние гроши в мебель. Но все без толку, дружище. Долго я не продержусь. У меня два несчастных случая и эпилептик двадцать два фунта, восемь шиллингов и шесть пенсов.
И что же ты намерен делать дальше?
Вот тут-то мне нужен твой совет. Поэтому-то я и вызвал тебя телеграммой. Я всегда уважал твое мнение, дружище, и подумал, что сейчас самое время его выслушать.
Меня поразило, что если бы он задал мне этот вопрос девять месяцев назад, то толку было бы больше. Что, черт подери, я мог сделать, если дела так запутались. Однако я был польщен, что такой независимый человек, как Каллингворт, обратился ко мне за советом.
Ты и вправду думаешь, спросил я, что здесь держаться больше не за что?
Он вскочил со стула и принялся мерить комнату порывистыми шагами.
Извлеки из этого урок, Монро, сказал он. Теперь придется начинать с нуля. Послушай моего совета и отправляйся туда, где тебя никто не знает. Люди довольно быстро поверят незнакомцу, но если они помнят тебя мальчишкой в коротких штанишках, которого лупили щеткой для волос за то, что он воровал сливы, то не доверят тебе свое здоровье и жизнь. Очень хорошо и приятно говорить о дружбе и семейных связях, но когда у человека болит живот, то ему нет до них никакого дела. Я бы вывел это золотыми буквами в каждой медицинской аудитории и высек бы на воротах университета. Если человеку нужны друзья, он должен идти к чужим людям. Здесь все провалено, Монро, и без толку советовать мне тут оставаться.
Я спросил его, сколько он должен. Всего набралось около семисот фунтов. Только за дом приходилось отдавать две сотни. Он уже занял деньги на мебель, и весь его капитал составлял менее десяти фунтов. Разумеется, посоветовать я мог ему только одно.
Ты должен собрать вместе всех кредиторов, сказал я. Они воочию убедятся, что ты молод и полон сил, поэтому рано или поздно наверняка добьешься успеха. Если они загонят тебя в угол, то ничего не получат. Пусть они это поймут. Но если ты начнешь с нуля где-то в другом месте и добьешься успеха, то сможешь сполна с ними расплатиться. Иного выхода я не вижу.
Я знал, что ты это скажешь, я и сам так подумал. Разве нет, Гетти? Ну что ж, тогда решено. Я очень признателен тебе за совет, так что на сегодня с этим делом все. Я выстрелил и промахнулся. В следующий раз попаду, и этого долго ждать не придется.
Неудача, похоже, не очень-то его тяготила, поскольку через несколько минут он рычал так же громогласно, как и раньше. Принесли виски с водой, чтобы мы могли выпить за успех его второй попытки.
Виски сослужило нам скверную службу. Выпивший пару бокалов Каллингворт дождался, пока жена вышла из гостиной, и завел разговор о том, как трудно теперь стало заниматься гимнастикой, когда целый день ждешь пациентов. Мы стали раздумывать, как можно заниматься гимнастикой в помещении, и перешли к боксу. Каллингворт достал из шкафа две пары перчаток и предложил побоксировать раунд-другой.
Не будь я дураком, Берти, я бы никогда не согласился. Это одна из моих многих слабостей: меня заводит любое упоминание о вызове, будь он со стороны мужчины или женщины. Но я хорошо знал характер Каллингворта, и в прошлом письме рассказал, какой у него темперамент. Тем не менее, мы отодвинули стол в сторону, повесили лампу повыше и встали друг напротив друга.
Как только я посмотрел ему в глаза, я сразу почуял неладное. Они сверкали злобой. Полагаю, он разозлился из-за моего отказа поставить подпись на гербовой бумаге. В любом разе, вид у него был злобный: нахмуренные брови, прижатые к бедрам кулаки (потому что его бокс, как и все остальное в нем, не был традиционным) и выдвинутая вперед, словно капкан, нижняя челюсть.
Я сделал шаг, и он принялся молотить меня обеими руками, хрюкая, как свинья, при каждом ударе. Я понял, что боксер из него никакой, он просто стойкий и упорный драчун. С полминуты я отбивался обеими руками, но потом меня чуть не сбили с ног и прижали к двери, так что я чуть не проломил ее затылком. На этом он не успокоился, хотя видел, что локтями я работать не могу, и нанес правой такой удар, который вынес бы меня в коридор, если бы я не увернулся и не выскочил на середину комнаты.
Слушай, Каллингворт, сказал я, что-то бокса тут маловато.
Да, я бью сильно, разве нет?