Молюсь за васъ, дорогой другъ Ѳедоръ.
Всегда ваша, Татіана».
Просто «Татиана», ничего больше.
Фёдор перечитал письмецо и вновь спрятал. На это письмо он уже отослал ответ, как раз перед прорывом через Икорец.
Нет, не мечтай, не мечтай, кадет. Ты же с Лизой, Лизой Корабельниковой, ты же
Однако он ничего не слышал о Лизе уже много месяцев, как и об остальной своей семье. Всё равно он должен быть верен рыцарь не оставляет прекрасную даму только потому, что не осведомлён о её судьбе
Но с каждой неделей и с каждым новым письмом от великой княжны слова эти звучали всё менее убедительно, словно шорох ветра в весенней листве.
Друг Ниткин проницательно взглянул на приятеля, вздохнул. Петя не одобрял ни кобелячества Севки Воротников, ни охватывающей Фёдора мечтательности. Сам же Петя хранил поистине лебединую преданность Зине и отчего-то пребывал в твёрдой, абсолютной уверенности, что с нею (как и с Лизой) «всё будет хорошо». Почему так объяснить он не мог, но и поколебать это его убеждение не мог никто и ничто.
И вот сейчас Петя, неодобрительно покачивая головой, уже явно собирался разразиться филиппикой на тему верности и неверности, как мимо промчался кадет второй роты (до сих пор кадет, им прапорщиков пока не присвоили):
Две Мишени зовёт! Давай к командиру!
Они стояли на харьковском вокзале, Ирина Ивановна Шульц и бывший начдив-15 Михаил Жадов. Готов был паровоз, и спецсостав вот-вот должен был отправиться сперва в Москву, а потом и в Питер. Жадов, при полном параде, с новеньким орденом Красного Знамени на груди, несмотря на вид свой, глядел хмуро, мял пальцами ремень.
Не хочу я никуда ехать, Ира
Надо, Миша. Ирина Ивановна глядела себе под ноги. И так оттягивали, сколько могли. Верные люди нужны, все, кого сможем собрать.
Уж не про Благоева ли опять думаешь?..
Ирина Ивановна слабо улыбнулась.
Ты решил меня и к нему приревновать?.. Нет, Миша, просто боюсь, что придётся нашим батальоном
Полком.
Ну да, полком. А может, и бригадой это уж сколько ты собрать сможешь Так вот, скорее всего, придётся полком последний резерв беляков опрокидывать. Кульминация близится, Миша. За прорывом через Икорец и другие последуют. Нельзя белым более медлить. Они же видят, сколько подкреплений к нам каждый день прибывает. Если не сейчас, то к середине июля мы их просто раздавим. Вот и торопятся, пока ещё что-то могут.
Ну и зачем мне тогда ехать? Пока соберу, пока вооружу, пока сюда доставлю
А ты поспеши, непреклонным тоном сказала Ирина Ивановна. Поспеши, друг дорогой. Вот помяни мои слова потребуется нам тут, под Харьковом, каждый штык, который не побежит.
А другие что же, побегут? непритворно удивился Жадов.
Побегут. Как из Икорца побежали.
Так ведь кадровый полк! С военспецами! А ничего без пролетарских батальонов не могут!
И ты тоже прав, как говаривал царь Соломон. Иные военспецы-то того, примкнули к нам только ради пайка. Им вообще всё равно, по большому счёту, кто победит. Как и большинству народа. Так что и изменить могут, и стойкости не проявить. Теперь понимаешь, зачем нам верные бойцы?
Да понимаю я только тебя мне оставлять Неспокойно на сердце, Ира!..
А чего ж ему беспокоиться? Ирина Ивановна чуть склонила голову набок, улыбнулась. Ты меня кое о чём просил, Миша. Давно уже просил. И я тебе всё отвечала мол, подумаю да подумаю. Вот и надумала.
Жадов аж задохнулся. Глаза его вспыхнули, он подался вперёд, неловко, словно стесняясь, взял Ирину Ивановну за локти, и она не отстранилась.
Ириша милая неужели?..
Вернись скорее, и всё тебе будет. Она закинула руки ему на шею, ладони Жадова соскользнули ей на талию. По закону, само собой. Если не передумал, конечно.
Это я-то я-то передумаю?! Ира, любимая Господи
Ирина Ивановна резко прижалась к нему так, чтобы он не видел её лица и плотно-плотно зажмуренных глаз.
Возвращайся скорее, шепнула ему в ухо. Возвращайся, я буду ждать.
Паровоз дал долгий гудок, Жадов нехотя отпустил Ирину Ивановну.
Ну, милая, ну обрадовала Он улыбался несмело, чуть растерянно. Эх, ну куда мне вот ехать!..
Куда надо, туда и ехать, непреклонно сказала уже не Ирина Ивановна, но товарищ Шульц, замначальника оперативного отдела штаба Южфронта.
И поцеловала Жадова.
Дохнул паром локомотив, тронулись вагоны. Комиссар в последний момент вскочил на площадку, взмахнул фуражкой:
Я тебя люблю!.. Слышишь?! Люблю!..
Ирина Ивановна кивнула или просто склонила голову, потупившись?
Интерлюдия
Ленинград, лето осень 1972
Конечно, после возвращения Юльки и Игорька поднялась ужасная суматоха. Все бегали, кричали и размахивали руками.
Бабушка ощупывала то Юльку, то внука, словно пытаясь удостовериться, что это не призраки. Николай Михайлович тоже обнял их обоих, а потом, охнув, присел к столу, держась за сердце, и Мария Владимировна тотчас захлопотала вокруг «таблетку под язык» и прочее.
Сотрудники Николая Михайловича, его ученики и «посвящённые» Миша, Паша и Стас потащили Юльку к каким-то стендам, «словно ведьму на костёр». Все говорили разом, трясли её и дёргали, пока наконец не вмешалась бабушка и не разогнала всех по местам.
Да, здесь, в Ленинграде, не прошло и минуты. Точнее, не прошло и тридцати секунд. Никто ничего не понял, Юлька просто встала и пошла, в неё вцепился Игорёк, а потом они оба исчезли. Никаких тебе «порталов», вообще ничего. И наблюдать за ними было невозможно. Однако все не успели даже как следует испугаться, потому что пропавшие объявились обратно правда, в совершенно иной одежде.
После этого они все отправились домой к Онуфриевым Миша, Паша и Стас заявили, что немедля умрут, если не услышат самого подробного рассказа о случившемся.
Они долго, бесконечно долго пили чай с булочками, распространявшими по всей квартире упоительный запах корицы, а Юлька с Игорьком рассказывали, сменяя друг друга.
Стаса и Мишу больше всего интересовал сам перенос; Паша дёрнулся было сперва что-то записывать, но Мария Владимировна это заметила и карандаш с блокнотом у провинившегося немедля конфисковала.
И потом, когда ученики профессора отбыли по домам, тут же затеяв новый спор об «источнике энергии переноса» и «уравнениях эфира», чета Онуфриевых снова села внимать повествованию наших путешественников, только теперь уже про саму жизнь.
Бабушка слушала Юльку, её девчоночьи рассказы про мороженое, сладости, магазины, наряды; слушала, прикрыв глаза, и улыбалась. Дедушка слушал тоже, переспрашивал, потом достал вдруг старую-престарую, потёртую, пожелтевшую тетрадь, где выцветшими фиолетовыми чернилами шли какие-то записи, полистал, стал спрашивать, а не видели ли Юлька с Игорем такие-то и такие-то магазины в таких-то и таких-то местах, и когда ребята дружно кивали, радовался, словно ребёнок.
Всё подтверждается. Всё сходится, повторял он, делая пометки в уже новом, современном рабочем журнале. Потоки очень, очень инерционны, инерционность просто потрясающая, несмотря на такие перемены!..
Да, я это Юленьке как-то тоже объясняла, заметила бабушка.
И вот совершенно новая тема временные интервалы пребывания!.. профессор лихорадочно что-то записывал. А ведь мы исходили, помнится, из линейности, одномерности и равной скорости течения. А получается, что куда более сложная картина получается!.. И карандаш его вновь стремительно нёсся по бумаге, оставляя затейливую вязь математических символов, греческих букв и прочего, из чего Юлька узнавала только скобки, плюсы да минусы. Ребята вот спорили насчёт энергии переноса откуда, мол, берётся у такой, как наша Юленька и уж не в разной ли локальной скорости потока, создающей локальные же напряжения дедушка Игорька бормотал себе под нос что-то, сделавшееся под конец совершенно неразборчивым, лихорадочно заполняя размашистыми формулами одну страницу за другой.