Догадаться, милая, в общем, было нетрудно, да?
Конечно! Но почему он не признался? Он же видел, что мы с Игорьком отсюда! Мы ему прямо сказали!
Потому что, милая, у всех наших посланцев там категорический императив ни при каких условиях, никогда, ни за что не признавать тот факт, что они от нас.
Но почему же?! Мы же сказали!..
Потому что это знание не может распространяться. Потому что «что знают двое, то знает свинья». Поэтому Илья Андреевич всё отрицал, и правильно сделал. Только если б явились те, кто его непосредственно знал здесь, и если бы не было людей того времени тогда бы он заговорил. А так кто знает, кто вы такие и откуда добыли информацию? Быть может, к примеру, кто-то схватил другого из наших, каким-то образом выбил из него сведения по жизни в 1972 году и теперь пытается воздействовать на самого Илью Андреевича
Нет, нет! забывшись, воскликнула Юлька. Не может быть! Чепуха какая-то! Он же видел, что мы не гимназисты!..
Илья Андреевич не знал, кто вы такие. Игоря он никогда не видел. В такой ситуации он мог только придерживаться нашего негласного устава никогда и ни в чём не признаваться. Тем более при наличии конкурирующей группы с совершенно иными убеждениями, чем наша.
Дядя Сережа?
Он и его единомышленники, да, кивнула бабушка. Вы могли оказаться кем угодно, даже прости, милая детьми из Большого Дома. Что ты так на меня смотришь? От товарища Никанорова ещё и не то ожидать можно. Николая Михайловича и меня он очень сильно не любит. Признаёт, что без нас ничего бы не было, но не любит всё равно. Считает врагами, недобитой контрой в чём он, надо признаться, прав. Так что не удивляйся. Илья Андреевич поступил так, как должен был, как был обязан. Он же, надо полагать, и привёл машину в действие перед тем, как кадеты попали к нам сюда. А вот как и почему устройство сработало именно так, как сработало, это вопрос. Возможно, само место мы же не случайно ставили машину именно там. Вообще, когда всё это налаживалось, очень многого мы ещё не знали и не умели, не могли тогда шастать туда-сюда настолько свободно, как ты.
Да я вовсе не шастаю! запротестовала Юлька.
Мы с Николаем Михайловичем никогда не бывали в другом потоке. Потому что хоть и открыли методы возвращения, хоть и отработали их, но риск всё равно оставался.
Какой? Юлька не отставала.
У самого первого из наших путешественников, когда он возвращался обратно, не выдержало сердце, сухо сказала бабушка. А потом и у второго. Это едва не поставило крест на всём проекте.
Юлька мгновенно устыдилась.
Но как же тогда вы же мне сказали
Милая, бабушка ласково погладила Юльку по волосам, потом мы, конечно, научились. Ну, и посланцев старались отбирать поздоровее, без кардиологических проблем. А ты ты, дорогая, это совсем другое дело. Машина ломает, крушит, рвёт продирается через или сквозь эфир (оставим это название), словно ледокол через матёрые льды, волочит тебя за собой, и чем ты старше, тем труднее, особенно когда ты возвращаешься. А ты ты проскальзываешь, прокалываешь, как иголка, и нитка за тобой тянется. Вот ты же просто взяла Игорька за руку и он за тобой отправился. Мальчики чуть бумаги не сгрызли, разбирая записи приборов: они были совершенно не такими, не как при обычной отправке. Так что ты, дорогая, и впрямь «чувствующая». Открывающая пути. Ты та, кто берёт за руку и ведёт вот и я надеюсь, что ты сможешь нас с Николаем Михайловичем провести, пусть и ненадолго.
Ничего себе «ненадолго»! Мы-то сколько там просидели!..
А тут прошли считаные секунды. Полминуты. Так что ты понимаешь, дорогая, что это для нас будет значить.
Юлька кивнула. Она понимала.
Ну, чего ещё спросить хочешь, неугомонная ты моя?
А как же такую огромную машину там соорудили?
Блоки собирали здесь, понемногу туда перебрасывали; я тебе ещё не говорила, но ограничения на «мёртвую материю» при переносе существуют, и весьма значительные. Арсенал современного оружия ты с собой не потащишь. Кстати, твои подвиги навели нас на мысль, что именно тонкие структуры мозга, ответственные за взаимодействие с эфиром, как раз и обеспечивают перенос; а тащить на себе мёртвый груз это как человеку рюкзак.
А в корпусе Илья Андреевич вообще сразу зарекомендовал себя как чудак. Вот как с поиском тех же подземных ходов, о которых и кадеты, и вы с Игорьком нам рассказывали. Тогда многие чудачества прощались. Даже поощрялись, что ли. «Есть о чём порассказать» на корпусном празднике.
Так что, милая моя Юленька, всё, с одной стороны, сложно, а с другой всё просто. Мы хотели изменить прошлое и наше, которое уже случилось, и то, которое сделалось бы будущим для потока наших замечательных кадетов. Их будущее, очень надеюсь, станет лучше нашего прошлого а вот наше настоящее бабушка покачала головой. Мы ждём. Потому что если кадеты выполнили то, о чём мы их просили, если им удалось уничтожить верхушку революционеров не вздрагивай, милая, à la guerre comme à la guerre, то октябрьского переворота уже не могло случиться или большевиков бы задавили в самом начале. Во всяком случае, некому было бы отдать приказ об убийстве царской семьи.
Значит, будем ждать?
Не только, милая, не только. Ты будешь учиться искать пути.
И Юлька действительно училась.
Примчавшись из школы и наскоро поев, они с Игорьком неслись в институт к Николаю Михайловичу, где и начиналась настоящая жизнь. Включалась машина, аккуратно повышалась её мощность, теперь сделанная регулируемой; Паша, Миша и Стас нависали над верньерами и циферблатами; Юлька натягивала на глаза плотную маску из чёрного шёлка и словно ныряла в золотистое море.
Это было как полёт в волшебном лесу через сплетения призрачно-золотистых ветвей. Они скрещивались, переплетались, перетекали одна в другую, пребывая в постоянном движении, а Юлька отыскивала дорогу, ныряла в тёмные пространства меж ними, ловко уворачивалась от внезапно поднимающихся сияющих столбов, избегала внезапно тянущих куда-то в сторону вихрей, кружений, так похожих на водовороты; иногда ей начинало казаться, что она словно мчится над широкой золотистой рекой, заключённой в берега темноты, но темноты не мрачной и не страшной.
Страшно было другое.
Страшными оказывались слепяще-белые воронки, где Юлька ощущала внезапные головокружения, где её начинало словно тянуть на «дно», чем бы тут это «дно» ни оказалось. Попадались и места, где это «белое» начинало литься сверху, словно гибельный водопад; приходилось уворачиваться, однако Юлька не боялась. Наоборот, её охватывал самый настоящий азарт она должна добраться до той золотой реки! Вот просто обязана, и всё.
Всё это она проделывала, полулёжа в кресле, очень похожем на зубоврачебное, вся опутанная проводами, с электродами на лбу, на висках, на затылке, даже на запястьях. Щиколотки и талию охватывали мягкие кожаные ремни Юлька сама не стремилась проваливаться сейчас в другой поток. Важно было именно отыскать путь, а не слепо броситься в омут.
Иногда ей казалось, что золотистая мелкая пыль, мелькающая, словно мошкара, вокруг протянувшихся в бесконечность ветвей, складывается в знакомые лица александровских кадетов, Ирины Ивановны и Константина Сергеевича; Юлька пыталась их окликнуть, позвать, но голос её тонул в золотистых сплетениях, слова не достигали цели.
А потом она получала команду вернуться. Игорёк брал её за руку (ужасно смущаясь при этом), и её, лежавшую с завязанными глазами, вдруг начинало тянуть обратно. Погружаясь глубоко в своё странствие, Юлька переставала слышать обычные голоса.
Профессор, Мария Владимировна и все трое учеников Николая Михайловича были очень довольны.