Удивительно выгибалось на небе созвездие Большая Медведица. Семь звезд, которые собственным расположением напоминали ковш с ручкой, и величались предками нашими как Лось, Сохатый, почему-то расположились на темно-сиреневом холсте знаком вопроса. Будто взывая к людям, живущим на такой маленькой малахитово-лазурной планете, затерянной в Мироздании. Или все же, как и полагали наши отцы, своим ярким светом созвездие разгоняло темные силы и оберегало людей, столь ничтожных в понимании самой Земли и божественного сварога, раскинувшегося над нами безбрежным фиалковым океаном.
Творя это прежде, сейчас и потом
КОНЕЦ.г. Краснодар, апрель 2017гколыбель утра
Соловей сегодня пел с особой страстью, словно каждым уникальным коленцем неустанно признавался в любви своей прекрасной избраннице. И теми плавными, мелодичными балладами, в которые вплетал не просто слова, ноты, но и звуки, наполнял черные бархатистые небеса особой музыкой благолепия.
Ощутимое безмолвие пришло совсем недавно Сменив вечный гул Земли, городов, погасив яркость огней, не только небесных, но и рукотворных, и наконец-то уняв беспокойство человеческого рода. Потому неповторимыми чувствами напитал уже саму Землю вечный песельник любви соловей, своими глубокими сладкогласными трелями заглушив хоровые песнопения лягв, трескучий шорох сверчков и раскатистый волнительный окрик зорьки.
Легкая морока, спущенная с темно-фиолетового, шелковистого небосвода, создала неподвижность самого воздуха, отчего в майской ночи замерла не только нежная, юная листва на деревьях и кустах, но и перестала колыхаться даже малая тонешенькая былинка, стебелек, лепесток цветка. Необъяснимая свежесть, с легким покалывающим кончик языка хладом, умастилась приятной сладостью цветущего белоснежного жасмина, незначительной кислинкой давеча скошенной травы, а может быть цветущей в ночи невзрачной на вид с розоватыми и сиреневыми лепестками вечерницы, чью медовую приторность припорошила какая-то пряность.
А в птичьих, раскатистых руладах внезапно послышались ритмичный свист, стук и даже дроби, точно кто-то невидимый решил поддержать соловья игрой на музыкальных инструментах. Потому зазвучавшей нежной погудкой свирели, свитой из прутиков березы, и покоящейся в тончайших белых перстах бога любви Леля, подпели низким перестуком кожаной мембраны бубны, малостью звякнув, подвешенными к их деревянной обечайке, бубенчиками. И вовсе гудливой, тягучей вибрацией отозвался костяной варган, чье трепетание полосочки-язычка единожды привело в движение хрустальные нити света, протянувшиеся из сиреневого небосклона и едва поблекших на нем, замерших в ледяном сиянии, мельчайших звезд, да надломленной надвое и вовсе белой луны.
Световые волоконца теперь колыхнулись выразительней и таким общим волнением проложили белесые полосы в досель нежно-лиловом небе, и сразу же горестно откликнулась маленькая сова, тюкалка, своим «Тю-ю-ю!» точно оповещая Землю о рождении утра, его особой юности, хрупкости, колыбели.
И хотя сочные коленца соловья, все еще сопровождали дудки, стукотни, дроби, выводимые свирелью, бубнами и варганом однократно или только неуверенно, также как едва-едва стала насыщаться серым ненастным туманом небесная высь, поглощая розовые его тона, раздались робкие, короткие, гнусавые трели. Словно сейчас кто-то этими скрипучими звуками принялся подсмеиваться над песенником любви, не только тем который пел, но и играл на свирели или это всего лишь горихвостка одной из первых решила возвестить о восшествии на престол великого Солнца.
Истинного Владыки!
Видимого и единственного Повелителя для всего живого на Мать-Сыра-Земле!
Искони правящего в столь многочисленных своих величаниях Бога, как Гелиос, Аполлон, Митра, Аматэрасу, Молох, Тонатиу, Инти, Сурья, Уту, Ар, Хорс, Ярило или все-таки Ра.
Хотя в это мгновение Ра только мнил о себе посему наглядно заглушил уже и малую туманную сизость в раскинутой пред ним небесной тверди, вытесняя и само понимание паморок И вторя ему или только признавая величие сего властителя соловьиным пассажам подпели оранжевогрудые зарянки, кои своим неугомонным щебетом, да ровно тёхканьем вобрали в общий хор и все иные песнопения, выводимые не только рыжехвостыми горихвостками, миниатюрными трясогузками, но и ярко-желтыми овсянками, голубовато-желтыми лазоревками, оливково-бурыми зеленушками. И тотчас свирели бога любви Леля чарующе протяжными тонами подыграли трели славянской ясеневой сопели, напористо-шумливой тростниковой жалейки, ритмичной калюки, мелодично-монотонной цевницы, звонкой, позывной пыжатки и неторопливой шупелки, кажется, смешавшихся с «фюить-тик», «цррии», «цвиль», «зинь-зии-циик», «ци-цирррзь», «джжююии».
Еще не более вздоха и сам аромат ночи насыщенный сладостью жасмина, кислостью злаков и пряностью вечерницы, как и сам свод небес, стал казаться кристально-прозрачным, а все допрежь никлые звезды, как и остатки лопнувшей на части луны, мельчайшими каплями водицы излились на Землю, наполнив шелковистую почву, нежное былье, стебельки, лепестки соцветий, юную листву на деревьях и кустах васильковыми росами.
Может потому, как потоки воды обильно укрыли Землю, едва ее, побелив, и сам небесный купол пыхнул ледяной белизной свежести Колыбели утра! Ослепительного в своей чистоте и белоснежности!
И тот же миг не только слился в едином птичьем мотиве столь невзрачный, в бурых одежках соловей, досель ведомый свирелью Леля, но и на востоке, как раз на рубеже Земли и неба, линия горизонта самую чуточку зарумянилась. Так, точно тот колорит, с иной и нам не зримой стороны Мать-Сыра-Земли, пыхнул и сразу же замер Боясь вспугнуть сию неподражаемую мягкость предшествующую утру, потому и кажущейся лишь его колыбелью
А властные, могущественные небеса, всего-навсего от той единой зардевшейся линии небозёма, принялись менять свой окрас с белоснежного на молочно-голубой, одновременно, прокладывая по Земле широкие и тут уже кумачные, карминные, червленые или все же алые полосы света, собственным сиянием наводнившие каждую отдельную росинку, сошедшую на мало-мальское растеньице, коралловым мерцанием. И таким чередованием красок провозглашая явления в небосводе его величества Солнца, сызвека царствующего в столь многочисленных своих хвалениях Бога или все-таки наполняющего все и вся общим величанием Ра.
Ра! потому и составляющего собственным именем не только каждое малое Ра-стеньице, тРа-вушку, но и сам Ра-свет!
А грань земной юдоли и небесной выси, как раз по линии глазоёма, уже и сама напиталась переливами Ра, а потому стала казаться ярко-красной. И если дотоле лишь насытила Мать-Сыра-Землю хрустальностью рос, певучестью мелодий, алостью красок, то сейчас и вовсе позолотила весь этот невероятный дольний мир своими солнечными лучами. Кои скользнув меж утонченных хвоинок, филигранных соцветий, грациозных листочков, ажурных веточек янтарными нитями словно придали и самой зелени насыщенность изумрудных тонов.
Ало-огненный рассвет порхнул по небесной тверди подобными, плавными струями заместив его нежную, мягкую голубизну на более плотную бирюзу, и тогда точно по волшебному мановению или с легчайшим порывом ветра на небостыке, выдвинувшись вверх округлой краюхой, схожей с горбушкой хлеба, обозначился в золото-пурпурных одеяниях, Он могучий, величественный Ра
Ярый, пылкий, раскаленный и неизменно солнечный Бог Гелиос, Аполлон, Митра, Аматэрасу, Молох, Тонатиу, Инти, Сурья, Уту, Ар, Хорс, Ра или все-таки Ярило, принес с собой не только свежесть воздуха, медвяность ароматов, колыхание даже паутинного побега. Он собственным восходом переменил приветствующее его многоголосное пение птиц на раскатистую жужжаще-дудящую капеллу насекомых и тем самым напомнил о своей извечной любви, нежности, теплоте и божественности, всяк миг суетящемуся человеческому роду.